– А то! – воскликнул Сявка, оставшийся доволен похвалой авторитетного жигана. – Прежде чем Варьку разложить, мне пришлось месяца два ее охмурять. То крендель ей поднесу, то монету какую-нибудь подарю. А когда однажды срезал золотые котлы у одного захарчеванного фраера, так сразу ей в подарок принес, – не без гордости продолжал пацан. – Ну, здесь она не устояла. Пирожки свои тут же сложила, и мы с ней на хату пошли.

Костя Фомич вновь улыбнулся, представив, какой нелепой выглядела возлюбленная пара: огромная, раздобревшая на пирожках Варька и худенький подросток, едва дотягивающийся макушкой до ее увесистых грудей.

Впрочем, Хитровка – страна контрастов, здесь еще и не такие чудеса случаются.

– Ладно, что там еще заметил? – потерял интерес к похождениям мальца Фомич.

– На малину к Федоре трое жиганов зашли. Раньше я их здесь не видел. Уркачи к ним подвалили, спросили, откель гости, а они говорят, что из Мурома.

– Точно жиганы, не легавые? – скрывая тревогу, спросил Фомич.

– Не похоже... По фене толково ботают и держаться умеют. У двоих наколки блатные. Третий постарше, говорит, на каторге чалился.

– Из уркачей к ним кто подходил?

– Степка Кривой и Гришуня Вяземский.

– Это хорошо. Они легавую породу за версту чуют. Значит, свои. А ты молодец, вот возьми за труды, – сунул Костя Фомич мальцу рубль. – Накажи своим чиграшам в оба глядеть.

– О чем речь, Фомич, – заныкал в карман рубль довольный шкет. – Будут смотреть как надо, а если что, сам глаз вырву, – кровожадно пообещал хлопчик.

Фомич довольно хмыкнул – достойная смена растет.

– Ты с бабами-то не очень, – на прощание серьезно сказал Костя Фомич.

– А что так? – удивился шалопай, чуть подвинув сползшую на глаза кепку.

– Воровать разучишься, если всю силу на бабах оставишь. – И, весело расхохотавшись, распахнул дверь, оставив Сявку в полном недоумении.

Он уверенно прошел по коридору. В комнату переговоров хотелось войти неожиданно. У самого порога лежала скрипучая доска, и он предусмотрительно перешагнул ее. Прислушался к голосам в комнате. Ничего настораживающего. Макар Хрящ травил какую-то воровскую байку и, похоже, был очень доволен собой.

Константин шумно отворил дверь и, едва поздоровавшись, прошел в комнату, по-хозяйски развалившись в свободном кресле сбоку от Макара. Хрящ встретил его появление полнейшим равнодушием, он даже не повернулся в его сторону, и это демонстративное пренебрежение неприятно покоробило Костю Фомича.

Константин порылся в карманах, стараясь не сводить с жигана взгляда, выудил зажигалку и, шумно чиркнув, закурил папироску.

– Ты бы, Лизонька, познакомила меня, что ли, со своим гостем, – произнес Фомич.

– А ведь правда! – всполошилась Трегубова и, задержав взгляд на Макаре, заговорила на полтона ниже: – Макар Хрящ, гость наш питерский... А вот это и есть тот человек, что на Кирьяна тебя выведет. С ним можешь говорить о деле. Его зовут Костя Фомич. Может, слыхал о таком?

Макар Хрящ медленно повернулся. Фомич сразу отметил, что гость обладал повадками вожака стаи, привыкшего, что всякий самец при его появлении обязан был спрятать свой взгляд. Константину стоило немалого труда, чтобы выдержать обжигающую смоль нацеленных глаз.

– Слыхал, – лениво процедил сквозь зубы Хрящ. – Меховой магазин на Большой Дмитровке – твоя работа.

– Точно, – удивился жиган, невольно исполнившись уважением к залетному гостю. – Откуда знаешь?

– Я, брат, много чего знаю, а только хочу предупредить тебя, что твои людишки после двух литров пива становятся очень болтливыми. Я бы на твоем месте языки им поукоротил... И чем скорее, тем лучше. – Усмехнувшись, Хрящ добавил: – Если сам без языка не хочешь остаться.

– Описать можешь, кто трезвонил? – нахмурился Константин, задетый за живое.

– Давно это было, подзабыл уже, – уклончиво ответил Хрящ, – а только припоминаю, что он на братское чувырло очень походил. Такими экземплярами у вас на Хитровке все пансионаты забиты. Присмотрись, – дружески посоветовал Хрящ.

– Ладно, разберемся. Лиза, ты вот что, подсуетись как следует, все-таки не каждый день к нам из Питера такие знатные гости захаживают. Давай своего заветного!

– Это которого? – захлопала глазами мадам Трегубова.

– А того самого, что ты в шкафчике держишь.

– Ах, этот, – Елизавета вытерла руки о передник и распахнула шкафчик. Порывшись и погремев посудой, она извлекла небольшой штоф: – Чистейший! Сама гнала. Весь первач по штофам рассадила, для особых гостей. А остальное уже так, – махнула она рукой, – без повода. Наши-то все сожрут, им лишь бы горело, – не то пожаловалась, не то похвалила Елизавета Михайловна. – Да и пить не умеют, как нажрутся, так все облюют вокруг, а у меня ковры, – повела она рукой, – красота разная.

– Не боишься, что и я напьюсь? – усмехнулся Хрящ, взяв у мадам Трегубовой стеклянный штоф. – Возьму да испорчу тебе всякую красоту.

Фомич нахмурился. Вороватый взгляд гостя откровенно остановился на прелестях Елизаветы Михайловны. Похоже, что он имел серьезные виды на хозяйку.

– Ты-то? – весело захохотала мадам Трегубова. – Ты не из таких. Во-он даже вилку правильно держишь, а ножом так работаешь, как будто из «Эрмитажа» не вылезаешь. Культура, одним словом. Где только научился?

– У меня свои университеты, – нахмурился Макар. – Сразу всего и не расскажешь.

– Ты часом не из бывших? – неожиданно спросил Фомич.

Хрящ не торопился отвечать, разливал самогонку в низенькие стопки. Разлил аккуратно, не уронив ни капли. Поставив штоф на место, он посмотрел на Фомича:

– А если бы из бывших, тогда что? За порог, что ли, меня выставишь?

Казалось, что Макар Хрящ не смотрел, а высверливал в его переносице дыру. Неприятное чувство, Костя Фомич почувствовал, как у него разболелась голова.

– Не выставлю, конечно, – честно признался Фомич. – В нынешние времена как-то все перемешалось и не разобрать. Раньше как было? Если человек по музыке ходил, так он до самой смерти идет на тихую и из гардеробов шали тырит. А сейчас что? Был форточник, а через год заделался громилой. Был царский офицерик, а нынче шайкой жиганов верховодит.

– Это ты верно подметил, – охотно согласился Макар. – Только я не из офицериков и не из бывших... Признаюсь, сам не люблю голубую кровь. В свое время я их немало потопил в Балтийском море. Революционная вошь меня, понимаешь ли, цапнула. Не уберегся. Но ничего... прошло, – едва ли не с облегчением проговорил Хрящ. – Вовремя понял, что это все не мое. Не люблю ходить под кем-то, я сам себе голова!

– А если бы не прошло? – задал вопрос Фомич, взяв стопку с самогонкой.

Рука Макара застыла на полпути, он задумался всерьез.

– Если бы не прошло, говоришь... Тогда бы я к тебе на Хитровку не жиганом пришел, а начальником уголовки. Ха-ха-ха! – Макар Хрящ громко расхохотался, он совершенно не стеснялся своей раскованности и всем видом призывал и других присоединиться к веселью.

Но праздника не получилось – по лицу мадам Трегубовой пробежала нервная судорога, а побледневшее лицо Константина лишь болезненно скривилось.

Наконец Хрящ отсмеялся. Поставил на стол стаканчик и аккуратно вытер салфеткой руки. После чего долил самогона, как прежде, до самых краев.

– Ну и шутки у тебя, однако, питерский.

– Не хуже других, – отрезал Макар. – А ты побледнел, Фомич. Давай выпьем за хорошую шутку.

Выпили молчком, лишь крякнув.

– Ты тут не шелести, – прикрикнул Костя Фомич на Елизавету. – Принеси капусточки соленой к самогонке да свали куда-нибудь в сторонку, а нам тут о деле перетереть нужно... Ты Николу Хромого знал? – спросил Фомич Хряща.

– Нашего, что ли, питерского?..

– Да.

– Знал. Он из уркачей. Крепкий был детина, еще с царской каторги пару раз бежал, а вот от большевиков уйти не удалось. Сцапали его пару месяцев назад на одном деле. А недели две назад в газете прочитал, что его к стенке поставили.

– Верно. Видный был уркач. Мой крестный. В Подмосковье когда-то вместе шорох наводили. О тебе я слыхал, что ты под началом Володьки Соленого ходил. Это верно?

– Что было, то было, – неохотно согласился морячок, – только и его давно нет. После него я свое дело организовал, и жиганы мои за меня в огонь и в воду пойдут.

– Откуда ты жиганов понабрал? – подцепил кусочек сала Фомич.

От крепкого самогона голова слегка пошла кругом, но Хрящ держался молодцом, будто бы лимонад цедил.

– Мишутку Рябого и Егорку Вяленого знавать приходилось? – неожиданно спросил он.

– Конечно. К стенке их поставили.

– А жиганов-то переловить не удалось, вот они ко мне и влились.

– Люди Рябого и Вяленого многого стоят, – невольно позавидовал Костя. – А ты скажи мне, как тебе из ЧК удалось уйти, стены там понадежнее, чем в Бутырском замке.

– А разве тебе Васька Кот не рассказывал? – перевел Хрящ взгляд на приятеля, сосредоточенно жевавшего ветчину.

– В общих словах, – пожал плечами Фомич.

– Вот и я тебе могу сказать в общих словах, а только я бабочку крутанул. И моя воля немалых денег стоила.

– Понятно, – протянул Фомич. Кто знает, может, действительно у этого морячка в ЧК свои люди. А денежки все любят, и от смены власти это никак не зависит. – Так с каким же делом ты к нам пожаловал? – доброжелательно спросил Константин.

– Я с Кирьяном буду говорить или с одним из его людей, – вновь показал гонор приезжий.

– Я от Кирьяна, – спокойно проговорил Фомич, – не боись, крутить поганку не стану, передам слово в слово.

Было заметно, что Хрящ колебался, уж слишком сосредоточенно пережевывал колбасу, собираясь с ответом. А через минуту выпалил единым духом:

– Хорошо. Но если что не так, весь спрос с тебя. Всюду найду, – его глаза налились свинцовым блеском, какой бывает на море перед грядущим штормом. И Константин натянуто улыбнулся, понимая, что скорее всего так оно и будет. – На Ильинке есть коммерческий банк. Одних только золотых червонцев там до нескольких центнеров наберется, – убежденно заверил Хрящ.

Он выразительно посмотрел на примолкшего Фомича, и Константину не удалось сдержать счастливой улыбки. В глубине души он остался доволен собой, в приезжем он не ошибся, такие фигуры не размениваются на гривенники, а сразу метят на крупный куш.

– И что с того?

– У меня в банке имеется свой человек, так вот он мне нашептал, что через неделю еще золотишка должны подвезти. А кроме того, большевички собираются свезти туда немало антикварных ценностей: иконы в золотых окладах, кресты с камушками, часы разные. У меня есть один надежный канал за границу, имеются солидные люди, что возьмут всю эту безделицу за очень хорошие бабки. Но мне одному с этим не совладать. Вызывать питерских тоже времени нет. А потом, сейчас в Питере времена стремные, не до того. Жиганы все на хазах затаились. Кто мне может помочь, так это Кирьян со Степаном.

Фомич старался выглядеть безразличным, но масштаб предстоящего дела впечатлил его. Елизавета Михайловна тоже засуетилась – принесла блюдо с отменной бужениной и торжественно водрузила на стол очередной штоф самогонки. Константин знал, что баба не пропускала ни слова из их разговора.

– Как же ты собираешься такую прорву денег из банка вынести? Ведь это же тебе не какая-нибудь продуктовая лавчонка.

– Верно, – охотно согласился Макар. – А только я продумал все до мелочей. Десять человек войдут в банк и положат всех на пол. Ключи от хранилища я беру на себя... Они будут у меня через три дня... Как? Не важно! Пятеро пойдут со мной в хранилище, вместе все золотишко уложим в пролетки...

– Откуда пролетки?

– А вот в этом мне должен помочь Кирьян. Москва – его город. И где раздобыть надежных извозчиков, он должен знать. За полчаса до налета мы поставим пролетки перед банком. Это подозрения не вызовет. Экипажей там бывает много, все так делают!

– Что-то больно рискованно, – засомневался Фомич. – Кирьян в последнее время осторожничать стал, чекисты в затылок начали дышать. Даже на Хитровке кроты прорылись.

Макар отрицательно покачал головой.

– Риска никакого. Здесь у меня под Москвой склад один на примете есть, а в нем кожанки чекистские имеются. Как раз на всех хватит. Мы эти курточки с фуражками реквизируем, а потом со всем этим маскарадом в банк и заявимся.

– А вдруг нас кто по пути остановит? Мало ли случайностей?

– Не боись, все будет в ажуре, этот вариант я тоже просчитал, – весело отозвался морячок. – Ксив я тебе достану целый вагон. Хоть задницей жуй! Я тут с одним Кулибиным переговорил, он в типографии работает. Так для него выправить десяток корочек – плевое дело.

– Человек-то свой? – не сумел скрыть заинтересованности Фомич.

Предстоящее ограбление ему нравилось все больше. В груди зародился приятный холодок, словно он, вооружившись наганом, уже врывался в помещение банка. А может, и вправду никакого риска?

– Верю, как себе, – убежденно проговорил Макар, рассеяв последние сомнения. – Он и раньше меня выручал. А потом, терять ему такого богатого клиента, как я, не с руки. Где же он еще столько башлей насшибает?

– Хорошо, а дальше что?

– У входа встанут два «чекиста» с повязками на руках, в банк никого пускать не будут. А мы между тем спокойно, безо всякой суеты золотишко в пролетки перетаскаем. – Неожиданно Хрящ призадумался: – Есть еще один неплохой вариант, но по нему ответ может быть только завтра.

Фомич насторожился:

– Что за вариант?

– В одном воинском гараже у меня шофер знакомый работает... Из наших... Когда-то мы с ним по очень приличным делам работали. Он пообещал помочь с машинами.

– Машины было бы неплохо, – охотно согласился Фомич.

– Думаю, что не подведет! Да и отказываться ему нет смысла, какой же фраер от хороших денег отбиваться станет, тем более если они к нему сами плывут.

– Тоже верно, – сдержанно кивнул Фомич, позабыв про выпивку.

– А куда ты предлагаешь золотишко свезти? Может, к мадам Трегубовой, – кивнул он в сторону хозяйки, застывшей с ножом в руках над куском окорока.

Фомич слегка улыбнулся, заметив, как напряглось лицо Елизаветы Михайловны. Она слышала каждое их слово и, наверное, в эту минуту даже перестала дышать. В питерском она угадывала очень крепкого жигана и связывала с его появлением пополнение собственной кубышки. Как бы там ни было, но питерскому придется отстегнуть Елизавете Михайловне за гостеприимство немалую сумму. А потом, кто знает, не будь ее, может быть, и дело бы не выгорело.