Николай Валерьянович Чижевский, бывший полковник КГБ, в последние годы возглавляющий службу личной охраны Варяга, глухим, с хрипотцой, голосом доложил:
– Владислав Геннадьевич, как я и предполагал, наш-то друг оказался засланным казачком.
Варяг нахмурился. Речь шла об Уколе – тридцатилетнем невысоком хмыре, который примерно месяц назад прибился к одной из московских бригад Варяга, охраняющей трехэтажный особняк «Госснабвооружения» на Рублевском шоссе. Укола сажали на дежурство за мониторы внешнего наблюдения, кроме того, он исполнял мелкие деловые поручения. Варяг и видел его всего раз или два, не больше. Но сразу обратил на него внимание: уж больно новичок оказался пронырливым, явно проявляя интерес к делам, которые его ни косвенно, ни прямо не касались. И Варяг поручил Николаю Валерьяновичу на всякий случай прощупать Укола на предмет гнильцы…
И вот, выходит, его подозрение оказалось небеспочвенным.
– И как же ты догадался, Николай Валерьянович?
Чижевский покачал седой, коротко стриженной головой и ухмыльнулся с нескрываемым самодовольством:
– Я не догадался, Владислав Геннадьевич, я это выяснил. Навел справки.
Он дважды судим. Причем в тюрьмах Укол работал в качестве подсадного. Мне-то он сразу не понравился. Не могу объяснить почему… Профессиональное чутье, наверное. У меня еще со старых времен просто нюх на таких тварей! Точно ментовский кадр. И что будем с ним делать?
Владислав бросил на Чижевского вопросительный взгляд.
– А сам как считаешь?
Чижевский пригладил ладонью седой ежик.
– Сначала неплохо бы узнать, кто конкретно его к нам заслал, с какой целью, а дальше уж будем действовать по обстоятельствам.
– Тогда приступай. И немедленно!
– Понял, Владислав Геннадьевич. Как только этот гаврик появится на горизонте, я с ним побеседую…
– И вот еще что. – Варяг окинул взглядом комнату. Их беседа происходила дома у Чижевского – в квартире старой сталинской многоэтажки на Ленинском проспекте. – Укол ведь у тебя здесь бывал? Ты бы проверил все входы-выходы – мало ли что, может, он тут наследил?
Варяг нахмурился, снова вспомнив о главной своей заботе.
– А о Чифе по-прежнему ничего не слышно? Просто как в воду канул…
Чижевский только развел руками.
Чиф был гонцом Барона, посланным в Петербург для выяснения тамошней обстановки накануне приватизации государственного акционерного общества «Балтийский торговый флот». Администрация ГАО с ведома мэрии собиралась выставить на торги контрольный пакет акций безнадежно увязшего в долгах предприятия, но Варяг надеялся повернуть это дело по-своему – хапнуть все сто процентов и стать единоличным хозяином флота, насчитывающего полтора десятка сухогрузов и барж разной степени изношенности.
Мысль приобрести торговый флот пришла к Варягу давно – еще летом, когда начались неприятности в «Госснабвооружении». Теперь он снова вернулся к этой идее. Две недели назад по каналам компании Варягу удалось заключить выгодную неофициальную сделку – он договорился продать двенадцать ударных вертолетов Ми-24 в Югославию через трех посредников. В оформлении сделки помог его главный контрагент в Венгрии генерал Ласло Магнус. Новенькие вертолеты в разобранном виде должны были на трех «Русланах» доставить из Кемерово в Словакию, там их планировалось перегрузить на железнодорожные платформы и отправить в Венгрию, а уж оттуда в Сербию. Груз оформлялся под видом многопрофильных комбайнов. Но Варяг нервничал. Он опасался, что и эту поставку сорвут точно так же, как сорвали три предыдущие. Опасался потому, что в последнее время у него появилось подозрение, что против «Госснабвооружения» кто-то очень крупно играет.
Все началось с полгода назад, когда засветился канал поставок вооружений в Сирию и повязали всех его людей. А не далее как в прошлом месяце аналогичный случай произошел на прибалтийской границе – на аэродроме Пулково-3 был задержан транспортный самолет с грузом противотанковых мин: российские пограничники, видите ли, не поверили, что «Руслан» перевозит в Швецию стальные трубы. Варяг понимал, что проверка на пулковском таможенном посту, где каждый человечек от мала до велика был щедро подмазан, просто так, по чистой случайности, произойти не могла.
Но только теперь Варяг понял, что это была явная подстава. Заранее подготовленный прокол, направленный против него. Причем неизвестный противник был прекрасно осведомлен о всех его слабых местах.
К тому же в последнее время незримый враг начал активно подбираться к нему самому. Тревожное чувство опасности возникло у Варяга с месяц назад, когда пришло известие об убийстве Гнома. Гном, который контролировал крупные московские рынки и универмаги, был тертый калач, и запросто к нему подкатиться было невозможно. А тут… Его нашли с перерезанным горлом и изрубленной в клочья головой, словно его кромсал пьяный мясник. Но предварительно в Гнома стреляли. На убитом был бронежилет, а под жилетом обнаружились синяки величиной с кулак – значит, палили в Гнома почти в упор… Если он подпустил убийц так близко к себе, выходит, он с ними был хорошо знаком. После Гнома жертвой неизвестного «чистильщика» стали еще трое московских авторитетов, с которыми Варяг не один пуд соли съел и не одну пайку на зоне разделил. А вот теперь выяснилось, что Укол – подсадной…
Пора принимать меры. Последние события заставили Владислава крепко задуматься о создании мощной круговой обороны.
Правда, соображения личной безопасности, как всегда, отходили у Варяга на второй план: главное – дело. Тем более что на горизонте замаячила возможность влезть в приватизацию питерского «Балторгфлота». Раз прибалтийский воздушный коридор для экспорта оружия накрылся медным тазом, приобретение торгового флота приобрело исключительно важное значение. Тем более сейчас, когда неудачи преследовали его одна за другой. Упустить такой лакомый кусок Варяг никак не мог, просто не имел права!
Одно плохо – он не мог лично заняться этим делом: срочные оружейные контракты требовали, чтобы он оставался в столице неотлучно. Правда, в Питере у него был верный человек, которому он доверял безгранично и который мог бы стать его глазами и ушами. Гепард. Бывший спецназовец, в труднейшую пору его жизни, после побега с зоны, давший ему приют и помощь. Если бы не Гепард, Варягу ни за что не удалось бы выследить и уничтожить ссучившегося питерского пахана Сашку Шрама, спасти жену и сына. Томившихся у Шрама в заложниках…
Они хоть и не виделись с полгода, Варяг не сомневался: Гепард поможет ему и на этот раз. И первое, что Гепарду предстоит сделать, – выяснить, куда запропастился Чиф. Уж не ведет ли этот хмырь двойную игру-Варяг вытащил сотовый телефон и набрал питерский номер Гепарда.
Через три звонка трубку подняли. Подошла Любка – Гепардова телка. Она сообщила, что Егора нет дома – умотал куда-то за Урал, по своим делам. Когда вернется – бог его знает. Может, завтра, а может, и через две недели.
Так, тут облом. Варяг задумался. С подключением Гепарда придется повременить… Ну тогда надо выяснить лично у Барона, что там приключилось с его доверенным человеком. Да и самого Барона неплохо бы допросить с пристрастием. Варяг почему-то не доверял Барону, хотя и знал его не первый год.
Чижевский, по его просьбе, пару лет назад копнул под Барона, узнал всю его подноготную – и про то, как тот начинал на родном Алтае, и как выбился в законники, и за каким хреном в Москву пожаловал пять лет назад. В прошлом у Барона все оказалось вполне чисто – никаких связей ни с ментами, ни с фээсбешниками, но люди в наше время резко меняются в кратчайшие сроки. И с Бароном досадная метаморфоза вполне могла произойти – да хоть три месяца назад.
Во всяком случае, после загадочного исчезновения Чифа ждать нельзя больше – надо заняться Питером вплотную, решил Варяг.
А надежного человека, чтобы послать его в Питер, найдем и без Барона.
Михалыч найдет.
Назар Кудрявцев имел красивое погоняло – Барон. Впрочем, если разобраться, в этом не было ничего удивительного, внешность у него была вполне соответствующая: высокий, статный, с ранней сединой, с величавыми, слегка медлительными жестами. Он производил впечатление завсегдатая самых модных тусовок столицы, человека, который знается с влиятельными людьми и для которого Государственная Дума – всего лишь карточный стол для хитроумного пасьянса. У него было дружелюбное лицо, с которого не сползала мягкая улыбка – казалось, на него работает целый штат умелых имиджмейкеров. Он представлялся реликтом давно ушедшего галантного века, когда в разгар отчаянного спора барон имярек улыбался смертельному врагу, а потом, в тенистом дворике, премило насаживал его на заточенный клинок. Этот московский Барон не ссорился никогда, тем более не повышал голоса, но из его больших черных глаз порой сквозило могильным холодом.
На людей, впервые столкнувшихся с ним, он производил самое благоприятное впечатление: был обходителен и вежлив, и со стороны могло показаться, что для него не существовало большего интереса, чем дела его собеседника.
Люди, знавшие Барона получше, только кривились, глядя на его искусное лицедейство. Он любил поражать изысканными манерами, тихим вкрадчивым голосом.
Барон держался так, будто свою родословную вел от столбовых дворян. На самом же деле Назар Кудрявцев был самого что ни на есть пролетарского происхождения – и дед, и отец его были алтайскими работягами. И если в нем и было что-то от русского аристократа, так это следовало связывать с прошлым его крепостной прабабки, которая в домашнем театре своего барина играла пресытившихся сладкой жизнью богатых куртизанок.
Но на самом деле Барон был холодным, расчетливым дельцом, не без разумной доли цинизма, и, что совершенно точно, мерилом жизненного успеха для него всегда были большие деньги. Людей, не сумевших сколотить себе приличного состояния, он презирал и считал безнадежными неудачниками.
Барон стал вором в законе, не отсидев и дня в тюрьме. Для прошлых лет событие неслыханное, но в нынешнее время оно не вызывало даже недоумения, и законные, по многу лет парившиеся в лагерях, воспринимали его как равного.
Времена изменились безвозвратно.
Пять лет назад, еще находясь в своем родном Бийске, он купил себе воровскую «корону» за миллион баксов, доказав тем самым истину, что деньги в нашем мире играют главную роль. И на воровских региональных сходняках Барон вместе с такими же, как и он сам, составлял крепкий костяк, подчиняя своей воле ортодоксальных законных. Барон всегда поспешал туда, где пахло большими деньгами. Он имел особый нюх, заранее угадывая выгодные операции и хорошую прибыль чуял издалека, точно так же как комар чует живую горячую кровь. К собственной персоне Назар Кудрявцев относился уважительно, так что если бы он не стал вором, то непременно сделался бы банкиром. Впрочем, он и мечтал завести собственный банк и вложить накопленные деньги повыгоднее, чтобы они приносили постоянную многократную прибыль…
В воровскую среду Назар Курдявцев вошел давно, еще в те уж почти что легендарные времена, когда существовали гордые звания ударника коммунистического труда, а красный вымпел, словно эстафетная палочка, переходил от лучшего сверлильщика к лучшему заточнику. Он в ту пору работал в Бийске на местном химическом комбинате, где втихаря открыл цех по очистке химпрепаратов и еще один цех – по производству минеральных удобрений. О существовании обоих цехов, понятное дело, знали его местные покровители – те, кто носили на груди синих ангелов с крестами и исправно получали свои отчисления с оборота. Самое же смешное заключалось в том, что большинство рабочих в его подпольных цехах верили в романтические идеалы светлого будущего и не подозревали о том, что своим ударным трудом преумножают благосостояние алтайского миллионера.
Укрепившись в уголовном мире и поднакопив деньжат, Назар стал потихоньку скупать голоса законных, которые рады были дожить спокойно до ветхой старости на предоставленный пенсион и охотно отстаивали интересы своего нового благодетеля.
Алтайские воры справедливо считали, что Барон – самый богатый законный в их регионе. На Кипре он имел двухэтажную виллу, куда любил наведываться в самом начале лета, когда на острове еще не столь многолюдно и солнце не такое палящее. Был у него также небольшой домик под Сочи неподалеку от Дагомыса – сюда он любил приезжать весной, когда расцветают магнолии, а Черное море ласково шелестит о прибрежную гальку.
Ну и, разумеется. Барон имел солидный счет в одном из лихтенштейнских банков. Но туда поступали деньги от его личного бизнеса, покуситься на который не мог лаже воровской сходняк. На своем химкомбинате в Бийске Барон разливал водку.
Назар Кудрявцев был удачлив. Он понимал деньги и умел их делать, поэтому на региональном сходняке ему было доверено контролировать все крупные финансовые операции. Во-первых, это были дела, связанные с нефтью, газопроводами и АЗС. Во-вторых, нелегальные алмазные прииски в Якутии.
В– третьих, торговля оружием, которое тайно доставлялось из России в страны Латинской Америки, откуда тем же путем на сухогрузах шли наркотики, дававшие огромную прибыль.
В последние месяцы Барон стал присматриваться к рынку морских перевозок пристальнее. Его уже не интересовал временный фрахт отдельных судов, – он замахивался на большее. Главной его целью стала покупка торгового флота в десяток судов. Ни больше, ни меньше! Перспективы для его бизнеса, в случае удачного приобретения, открывались самые радужные. Главное преимущество заключалось в том, что, став владельцем целого флота, он уже больше не будет оглядываться на большого дядю – армию алчных чиновников, от чьей подписи на документе зависит успех любой коммерческой операции. Зная это, аппаратчики наглели год от года, и если еще десять лет назад Барон мог купить любого из них с потрохами за каких-нибудь пять «штук», то нынче счет шел уже на «лимоны». И отнюдь не рублей… Ставки в игре поднялись соответственно с размером выигрыша.
На кон теперь ставились не какие-то занюханные сахарные заводики в областных центрах, а крупнейшие энергетические компании, алюминиевые комбинаты, угольные разрезы и – грузовые флоты… Вроде того, на который положил свой завидущий глаз Барон.
ГАО «Балторгфлот», на чьем балансе находилось пятнадцать сухогрузов и океанских барж, больше напоминало утлое суденышко в двенадцатибалльный шторм, брошенное навстречу коварным рифам. Барон загодя, через Чифа, навел кое-какие справки. Дела компании были из рук вон плохи. Старые номенклатурные начальники загубили всю коммерцию, набрали кучу контрактов на фрахт своих порядком изношенных судов, но почти все их запороли и выплатили заказчикам многомиллионные неустойки. Восемь судов, находившихся в плаванье, были подвергнуты аресту в зарубежных портах за долги. И вот наконец городские начальники сподобились принять стратегическое решение – акции «Балтийского торгового флота», разбив на десять пакетов, выставили на конкурсную продажу. А на контрольный пакет, говоря современным языком, объявили тендер – кто даст больше.
Но выкупить главный пакет акций, даже с его многомиллионным лихтенштейнским счетом. Барону было совершенно не под силу, и поэтому он вынужден был обратиться за помощью к алтайским друзьям. Впервые он обнародовал свою идею на региональном сходняке, красноречиво расписав перспективы международной морской торговли. С минуту в банкетном зале ресторана «Алтай» длилась пауза – как бывает в театре «Ла Скала», после того как ведущий тенор завершает партию на верхней «ля». Поразмыслить ворам было над чем – такой лакомый кусок в алтайский общак не попадал никогда. И один за другим воры поддержали Барона. Не-смотря на то что овации Назар Кудрявцев не сорвал, он добился главного: получить из общака деньги для совершения сделки. К тому же четкими аргументами он сумел убедить сходняк, что из будущего пирога он лично должен получить значительный кусман, который пойдет не ему в карман, а на расширение морского бизнеса. В этом пункте у Барона был свой корыстный интерес: деньжата должны были пойти не только на ремонт старых и приобретение новых судов, но и на покупку очередной виллы где-нибудь в княжестве Монако.
Но на этом пути его сразу же ожидали непредвиденные препятствия. Вся беда заключалась в том, что он, несмотря на свое влияние, никак не мог отыскать золотой ключик, который распахнул бы ему заветную дверцу к «Балторгфлоту».
Барон поначалу пробовал купить компанию до тендера – подобные дела для него были не в новинку: ему не раз приходилось приобретать приватизируемые заводы.
Но сейчас всех его миллионов – даже с учетом алтайской ссуды – ему явно не хватало: за контрольный пакет питерские господа-товарищи назначили двести «лимонов»! И это была лишь начальная цена. Придя к выводу, что в одиночку ему ни за что не осилить покупку флота. Барон посвятил в это дело крупнейших московских воров – в первую очередь Варяга и Михалыча. И заручившись их поддержкой, в том числе и финансовой, послал в Питер Чифа, с которым еще в Бийске начинал нефтяные дела.
В Москву Чиф обещался вернуться через неделю. Максимум через две.
Последний телефонный разговор с ним был очень странным и даже каким-то настораживающим – похоже, Чиф чего-то недоговаривал, а может быть, даже наоборот, чего-то опасался, хотя это было не в его характере. Барон знал Чифа пять лет: в любые заварушки Чиф привык лезть с поднятым забралом, и вряд ли он оробел на этот раз. Но даже его голос по телефону показался Барону напряженным, как будто Чиф разговаривал с ним под дулом пистолета. Но с момента последнего разговора прошло уже дня три. Чиф сообщил, что был в офисе «Балторгфлота» и что там не все так просто, как могло показаться на первый взгляд. По коридорам компании разгуливала масса темных личностей. По наблюдениям Чифа, у них не могло быть таких денег, какими располагали московские воры, но держались они солидно. И, что самое странное, ему пока не удалось выяснить, кто за ними стоит. Эти молодчики, как к себе домой, входили в кабинет генерального директора компании и держались так, будто у них в долгу даже вахтеры. Чиф говорил о том, что пытался навести о них справки, но то, что он узнал, в высшей степени подозрительно и требовало перепроверки. Чиф обещал прилететь утренним рейсом в среду, однако он не появился ни в среду вечером, ни в четверг. А сегодня, через неделю после его исчезновения, Барон узнал, что Чифа нашли с перерезанным горлом на одной из городских свалок Санкт-Петербурга недалеко от грузового порта.
Переехав в столицу, Назар выстроил себе дом в Подмосковье – он никогда не любил уличной суматохи, не по душе ему были и лавины автомобилей, захлестнувшие московские улицы. С недавнего времени он предпочитал покой, может быть, оттого частенько запирался в четырех стенах.
Его подмосковный особняк был точной копией старинного французского шато, который ему как-то приглянулся во время одной деловой поездки по Европе.
О проекте
О подписке