– Не смотрите… Сейчас пройдет… Столько было… Ведь живой! Сто раз могли убить. А я себя всегда невезучим считал. Ведь другие были лучше меня, удачливее, а они в земле лежат. Я сейчас… Я успокоюсь… Вы простите меня, – утер он рукавом слезы. – Тут столько горя, а я о своем.

– Глотни спиртику, успокоиться тебе надо. Он сейчас в самый раз будет, как лекарство, – посоветовал ротный. – Не боись, разбавлен как надо, не обожжет! Можно сказать, что ты второй раз родился. Не каждому так везет, паря! Такая стрельба была, в соседней дивизии слышно было!

Макар сделал два глотка и устало присел на брус:

– Крепкий… Братцы, кажись, я захмелел. Голова кругом пошла.

– Это с непривычки. Ничего, закалишься на наркомовских! – пообещал коренастый солдат.

– Может, у вас хлеб найдется? Давно ничего не ел.

– Прохоров! – строго окликнул капитан ординарца. – Что такое получается? Парня спиртом напоили, а закуски не дали! Это как же мы гостей встречаем? Как-то не по-христиански получается! Давай, принеси похлебку с хлебом и еще что-нибудь… У меня там в вещмешке еще кусок сала заныкан, тащи его сюда! Ну что ты на меня так осуждающе смотришь?

– Товарищ капитан, вы же сказали, до случая.

– Чего жмешься, Прохоров? Сейчас и есть тот самый особенный случай! К нам гость с той стороны прибежал, уцелел чудом, а ты для него кусок сала жалеешь. Ты, случайно, не хохол?

– Бабка у меня была украинкой.

– Во-во, сразу видно!

– Сейчас принесу, товарищ капитан, – сдался ординарец и тотчас скрылся в блиндаже.

Выскочил через минуту, держа в одной руке литровой котелок, до самых краев заполненный борщом, в другой – кусок хлеба с салом.

– Вот держи!

Макар ел быстро, но не жадно, уверенно справлялся с голодом, который буквально излучали его большие серые глаза. Добрался и до сала. Сначала вволю надышался его пряным перченым запахом и только потом откусил маленький кусочек, вкусно заел его черным хлебом. Откусил еще такой же небольшой кусочек и покачал головой:

– Ничего более вкусного в жизни не ел.

– Ты как у немцев-то оказался? – спросил ротный, припрятав в карман портсигар. Курить папиросу не стал. Достал расшитый бисером кисет, высыпал из него табачок на тонкую бумагу и, ловко свернув цигарку, аккуратно провел по краешку листка языком, заклеивая.

– Долгая история. В сорок втором случилось. Под Харьковом… Такое пришлось пережить, что и в аду не встретишь. Ведь мы даже повоевать толком-то не успели. Только из поезда начали выгружаться, а тут немецкие бомбардировщики налетели. Наш поезд в щепки разбомбило! Когда очнулся, вокруг меня лишь трупы да куски разорванных тел лежат. А по полю немцы цепью идут и раненых из автомата добивают. Не то куражатся, не то милосердие проявляют. Подошли ко мне, что-то стали спрашивать. А голоса я их не слышу, только в голове у меня гудит. Один из них автомат мне в грудь наставил и с улыбкой так на меня смотрит. Думал, все, конец!.. Мне эта улыбка долго потом снилась… Смотрю на него, а страха у меня никакого нет, просто подумалось, вот как оно быстро закончилось. Даже глаза закрыл… А тут меня кто-то в спину толкнул, и я едва не упал. Оглянулся, а там другой немец стоит и показывает на пленных красноармейцев, стоящих в сторонке, таких же бедолаг, как и я. Дескать, туда иди, там тебе место… – Солдатик замолчал, думая о чем-то своем.

– А что дальше было?

– Дальше был лагерь для военнопленных. Хотя и лагерем-то его особо не назовешь. Кусок земли посреди выжженного поля, огороженный колючей проволокой. Через месяц переправили в другой лагерь, но там уже были бараки, работали на карьере. Колотили какой-то белый камень, доломит, кажется… В эшелоны его загружали. Дня не проходило, чтобы кто-то не помер. Еда только утром. Да и можно ли ее пищей назвать? Так… небольшой кусок пропеченного теста.

– А как сюда-то попал?

На передовой вновь установилось безмолвье. Лишь иной раз шмякнет рассерженно в бруствер шальная пуля, прилетевшая откуда-то из вражьего далека, или где-то по соседству рванет одиночный снаряд, осыпав крошкой землю – но это даже как-то и не в счет, – и опять поют пичуги.

– Тут неподалеку каменоломни есть, – махнул Макар в сторону немецких позиций. – Руду добывают… Вот туда половину военнопленных из лагеря свезли.

– И что вы там делали? – спросил капитан.

– Разное… Одни камень рубили, а другие его на тачках к окопам свозили. Третьи под присмотром немецких инженеров позиции укрепляли.

– Все понятно. Значит, готовятся фрицы к нашему наступлению. Ты давай, доедай! Скоро тебе не до праздных разговоров будет, – произнес ротный, заметив, как по переходам, пригнув голову, к ним в сопровождении двух автоматчиков спешит капитан Романцев. – Смершевцы идут!

Капитан подошел в тот самый момент, когда Макар ложкой выскребал остатки пищи со дна котелка.

– Где ваш заговоренный перебежчик, которого немецкие пули облетают? – поинтересовался Тимофей, посмотрев на командира роты.

– Здесь я, – поднявшись, подал голос парень в истлевшей гимнастерке.

– Вот, значит, как герои выглядят, – с улыбкой оглядел его Романцев. – Везучий ты, парень… Я переговорю с ним, капитан, не возражаешь?

– Разве бы я посмел? – усмехнулся в ответ ротный.

– Преувеличиваешь, товарищ капитан, – добродушно отозвался Тимофей и уже по-деловому, дав понять, что формальности соблюдены, уточнил: – Значит, это ты такой фартовый?

– Не знаю… – неопределенно пожал плечами солдатик.

– Я вон на той высотке стоял, – кивнул Романцев в сторону разрушенных деревянных строений. – Думаю, что за стрельба там на позициях началась? Неужели немцы в наступление пошли? Глянул вниз и глазам своим не верю: по полю бежит боец! И не просто бежит, а между разрывами как заяц петляет, а еще через пулеметные очереди перепрыгивает. Осколки во все стороны летят, а ему хоть бы что! Заговоренный просто! Ты мне ответь откровенно, у тебя вместо кожи броня, что ли, какая-то?

– Ничего такого во мне нет, кожа да кости… – скупо улыбнулся Макар. Просто повезло. В другой раз может не подфартить.

– Ха-ха, парень! Ну ты даешь, уж не думаешь ли ты снова под автоматными очередями пробежать? Советую тебе не увлекаться русской рулеткой, она вредна для здоровья, – заключил капитан Романцев вполне серьезно.

– Нет… Я к тому, что в следующий раз может не повезти… Будь я в окопе или еще где… Неизвестно, где свою пулю можно подловить.

– Все это правильно, – подтвердил Тимофей. – Знал я одного писаря из штаба армии, все боялся на передовую выходить, оружие только на агитплакатах видел. Так ему однажды трофейную зажигалку подарили в виде «лимонки». Хорошая такая штука, с первого раза зажигалась, кремень хороший, и пламя высокое, ветра совершенно не боялось. А однажды в зажигалке бензин закончился, захотел он ее разобрать да бензина налить. Вот только он, дурья башка, перепутал зажигалку с боевой гранатой. Так рвануло, что мы его потом в радиусе двухсот метров собирали. Хорошо, что в одиночестве разбирал и никто больше не погиб. Еще могу припомнить один случай. Хитрец один был в нашем подразделении, все передовой боялся, так он пальцы себе отстрелил, чтобы не воевать. И что?.. Расстреляли его перед строем за членовредительство… Чего это ты, боец, вдруг пригорюнился? Ладно, напустил я на тебя страхов! У нас в военной контрразведке шутки такие специфические. Ты у командира роты спроси, он тебе подтвердит. Так, Ерофеев?

Капитан Ерофеев, приставив к глазам бинокль, пристально всматривался в немецкие позиции, затем что-то черкал в своем блокноте и старательно делал вид, что происходящий разговор его совершенно не интересует.

– Занят я, товарищ капитан, – буркнул ротный. – Перемещение у немцев какое-то непонятное, нужно его зафиксировать.

– Хорошо, отвлекать не будем, дело важное, – согласился Романцев и повернулся к перебежчику:

– Ты ведь из плена бежал?

– Да.

– Хорошо… А теперь расскажи о себе по порядку! Кто ты таков? Назови свою фамилию, имя. В какой части служил на фронте, как попал к немцам в плен. В каких лагерях побывал, чем там занимался… Меня интересует каждая мелочь.

Присев на бруствере, Тимофей подложил под планшет блокнот, вытащил острозаточенный карандаш и приготовился записывать.

– Товарищ капитан, так я уже рассказывал командиру роты, – неуверенно произнес Макар, посмотрев в сторону хмурого Ерофеева, продолжавшего очень сосредоточенно рассматривать в бинокль позиции немцев.

– Командир роты, вне всякого сомнения, важное должностное лицо, с этим никто не поспорит. Но что поделаешь, у меня имеются свои инструкции, будь они неладны! Я должен выслушать тебя и записать все твои показания. Уверен, что для меня у тебя найдутся какие-то новые подробности, которые ты позабыл рассказать товарищу капитану. Итак, начнем с твоего имени и номера полка, в котором ты служил до того, как попал в плен.

– Меня зовут Макар Григорьевич Забияка. Рядовой триста сорок четвертого полка, сто семидесятой стрелковой дивизии. Попал к немцам в плен двадцать шестого мая сорок второго года. Затем был помещен в сборный пункт под Харьковом. Затем нас переправили под Кременчуг на рудник…

Макар говорил неторопливо, осознавая, что это не просто беседа, а самый настоящий допрос, от которого зависит его дальнейшая судьба.

– Весьма интересно… Что вы там добывали? – перебил Романцев.

– Железную руду.

– Тяжелая работа, поди, насмотрелся ты на эту руду, – понимающе кивнул Тимофей. – И как она выглядит? Серого цвета, наверное, как сталь?

– Именно так, товарищ капитан, – охотно согласился перебежчик. – А еще она очень тяжелая.

– Ну, это понятно, все-таки железо, а оно легким не бывает. А как же вы выносили такую тяжесть?

– На тачках… Грузили и вывозили.

– И как долго ты работал на этих рудниках?

Командир роты неодобрительно посматривал на Романцева. Ему откровенно было жаль паренька, буквально валившегося с ног от усталости. Но всякий раз бедолага усилием воли перебарывал себя и продолжал отвечать на вопросы. Оставалось только удивляться, откуда берутся столь недюжинные силы в таком тощем теле. Ему бы поспать хотя бы часа два, отвлечься от тяжелых дум, а там и к расспросам можно приступать. Но Романцев не желал замечать усталости бойца.

Макар слегка призадумался, вспоминая, после чего уверенно произнес:

– Шесть месяцев.

– Полгода… Это большой срок для рудника. Другие и месяца на такой работе не протянут, а ты целых шесть! Повезло тебе, Макар, и здесь! Судя по твоей комплекции, не сладко тебе пришлось. Видно, характер у тебя кремень! Ты, парень, под счастливой звездой родился, где же ты силы нашел, чтобы все это вынести?