Глава 5. Месть – блюдо, которое нужно подавать холодным

В ноябре темнеет быстро. И в семь часов вечера на дворе уже непроглядная темень.

Генка Силяков, студент одного из московских вузов, возвращался из библиотеки домой. У подъезда тускло горел одинокий фонарь, едва освещая подступы к дому. Не узнав Стаса Кулигина, стоявшего на углу дома с надвинутым на глаза капюшоном, он вошел в подъезд. Едва за Генкой закрылась дверь, как следом за ним шагнул Кулигин. Услышав за спиной шорох, Силяков обернулся.

– Привет! – по-приятельски улыбнулся ему Стас и, выдернув из-под куртки толстую рифленую арматурину, нанес Силякову сильный и быстрый удар в лицо.

Хрустнул сломанный нос, и кровь брызнула струей. Генка взвыл от нестерпимой боли и невольно закрыл лицо руками. Стас размахнулся и ударил с размаху по затылку. Силяков упал, попытался защититься руками, но это не помогало: Стас продолжал наносить удары, пока Генка не потерял сознание и не затих. Затем Стас небрежно швырнул окровавленный кусок арматуры ему на грудь, похлопал в ладоши, отряхивая с перчаток налипшую ржавчину, снова надвинул капюшон на самые глаза и быстро выскочил из подъезда.

Ноябрьский ветер, неприязненно сыпанувший в него пригоршню колючих мелких снежинок, освежил пылающее лицо. Неожиданно Стас поймал себя на неведомом ранее чувстве – его распирало упоение. Ощущение было таковым, что теперь ему подвластно все. Такое чувство испытывает только победитель.

Еще через пару дней он узнал, что Генка Силяков лежит в реанимации, что ему уже сделали две серьезные операции, но его состояние продолжало оставаться критическим: помимо внешних повреждений костей черепа, имелись и серьезные внутричерепные повреждения, в том числе серьезно деформированы оболочки головного мозга. Словом, Генка был уже не жилец, и все дальнейшие врачебные действия не излечивали его, а лишь оттягивали закономерный конец.

Еще через день Стаса вызвали к директору. Когда он пришел в просторный директорский кабинет, уставленный современной удобной мягкой мебелью, то в одном из кресел увидел лысоватого человека с какими-то рыбьими бледно-голубыми глазами и дерматиновой поцарапанной папкой в руках. Как выяснилось через минуту, это был следователь прокуратуры. Он стал задавать разные вопросы, пристально разглядывая при этом Стаса. Наверное, так посетители музеев разглядывают какой-нибудь интересный экспонат.

Конечно, алиби на день избиения Силякова у Стаса не было.

– Где вы были в день нападения на Геннадия Силякова?

– Кажется, я гулял, – скучающе ответил он на вопрос следователя.

– Кажется? – удивленно поднял брови следователь.

– Да, – ответил Стас и добавил: – Но если вы уточните время, когда избили Силякова, возможно, я скажу точнее.

– Это был вечер в районе семи часов или немного позже.

Подумав, Стас уверенно отвечал:

– Точно… Я гулял.

– Где именно? – выпучил рыбьи глаза следователь.

– По улицам, – просто ответил Стас.

– По каким именно улицам? – спросил лысоватый следак, сделав упор на слове «каким».

– По разным…

– А поконкретнее?

– Да я как-то не обращал внимания, – промолвил Стас.

– И что, просто так ходили безо всякой цели?

– Да, просто так ходил.

– Хорошо, – кивнул следователь. – По дороге вам никто не встретился? Из приятелей или знакомых?

– Никто, – ответил Стас.

– Значит, никто не сможет подтвердить ваше алиби?

– Значит – никто, – согласился Стас.

– Получается, что алиби у вас попросту нет, – констатировал лысоватый следователь с недостаточно затаенным удовлетворением, чтобы его нельзя было не заметить.

– Получается, что так, – снова согласился Стас и спокойно посмотрел в рыбьи глаза, смотрящие на него в упор.

– Хорошо… – следователь листнул бумаги из своей папки и снова поднял взор на Стаса: – Скажите, Станислав Николаевич, после вашей драки с Геннадием Силяковым двадцать восьмого мая этого года вы продолжали с ним конфликтовать?

– А кто сказал вам, что была драка? – удивленно спросил Стас.

– Этому имеются свидетельские показания, – ответил следователь.

– А свидетель – это Алевтина Осипчук?

– Допустим, – неопределенно ответил следователь.

– А она не сказала вам, что с Силяковым были еще двое его друзей, – заявил Стас. – И это была совсем не драка.

– А что это тогда было? – изобразил удивление на своем лице следователь. Правда, не очень искусно.

– Избиение, – просто сказал Стас. – Когда трое на одного…

– Но тогда у вас была явная причина отомстить, – уверенно произнес лысоватый следователь.

– Причина была, – согласился Стас. – Желания не было.

– Отчего же? – Рыбьи глаза следователя снова взирали в упор.

– Просто я разочаровался в Осипчук. Перегорел, что ли.

– То есть она перестала вам нравиться? – задал уточняющий вопрос следователь.

– Можно сказать и так, – коротко ответил Стас.

– Вот так, в одночасье?

– Ничего удивительного, так бывает.

– Это потому, что она за вас не заступилась? – Следователь продолжал смотреть на Стаса в упор.

– Можно сказать, что и так, – снова ответил Стас. – Она стояла в стороне и спокойно наблюдала за тем, как меня пинают ногами. Могла бы хотя крик поднять, что ли…

– Что же вы не заявили в полицию?

– Это было наше личное дело. Мое и Силякова.

– Но ведь вас избивал не только он… И другие!

– Все так… Не только, – согласился Стас.

– Так почему же вы все же не заявили о факте вашего избиения? – Кажется, лысоватый следователь откровенно недоумевал. Уж он-то точно заявил бы об избиении, если бы это касалось лично его.

– Ну, вот не заявил и все… – буркнул в ответ Стас. – Не хотел просто.

Несколько мгновений в кабинете директора школы висела пауза.

– И все же вы не ответили на мой вопрос: после этой драки… то есть вашего избиения, – поправился следователь, – у вас были еще конфликты с Геннадием Силяковым?

– Конфликт был исчерпан. – Уверенно произнес Стас и, как ему показалось, был очень убедителен. – Алевтина Осипчук перестала мне нравиться, и конфликтовать с Силяковым уже не было оснований.

– Но вы с ним виделись…

– Да, в школе. Пока он ее не окончил. Больше я его не встречал…

– Хорошо… – Следователь дописал протокол и протянул его Стасу: – Прочитайте. И распишитесь вот здесь и здесь. С моих слов записано верно. И подпись…

Когда следователь собрался уходить, то произнес уже привычно, глядя в упор на Стаса:

– На данный момент у нас несколько подозреваемых. Вы в их числе. Поскольку у вас нет алиби и имеется мотив: месть. Правда, со времени вашего избиения прошло без малого полгода, но ведь «месть – блюдо, которое нужно подавать холодным». Не так ли?

– А мне почем знать? – ответил Стас, стойко выдержав взгляд следователя.

– Ну, разумеется, – произнес лысоватый следователь и вышел из директорского кабинета в полной уверенности, что еще увидится с этим подозреваемым. Однако надежда не оправдалась: ни задерживать, ни тем более арестовывать Стаса Кулигина было не за что. Равно как и остальных подозреваемых из-за отсутствия доказательной базы.

И дело как-то само собой заглохло…

Стас не торопился. Поэтому упустил Женьку Копылова: он вместе с родителями переехал из Москвы в Питер, где его папаша получил какое-то теплое местечко. Много теплее того, что у него имелось в Москве. Сокрушался Стас по этому поводу минут пятнадцать: он научился иметь дело с тем, что есть, с имеющейся данностью, а не с тем, что могло бы быть, да вот не случилось. Кроме того, этот Женька и ударил-то его всего пару раз. В отличие от Жорика Мортиросяна.

За ним Стас начал охотиться уже после нового года всерьез. Кажется, Жорик стал крепко выпивать, что значительно упрощало задачу. И в один из последних поздних вечеров новогодних каникул, когда люди, уставшие от безделья, сытости и распития горячительных напитков, предпочитали сидеть дома, а по улицам шлялись лишь те, кто еще не допил, Стас столкнул Жорика под проходящую электричку. Правда, были возможные свидетели этого происшествия: старушка, сидевшая на лавочке в ожидании электрички, и целующаяся молодая пара, которой ни до кого не было дела. Эти, скорее всего, ничего и не видели, а вот старушка…

Впрочем, в случившемся транспортные менты шибко не разбирались и свидетелей происшествия особо и не искали, поскольку, как оказалось, Жорик Мортиросян был крепко выпивши. Его гибель была классифицирована как несчастный случай.

В эти же новогодние каникулы задержали таджика-гастарбайтера, промышляющего разбоем. В качестве оружия он использовал железный прут, который всегда носил с собой и которым избивал одиноких прохожих, после чего забирал у них деньги, украшения и одежду. Раскрутили таджика по полной. На допросах он признался во всех своих преступлениях; плюс еще и в тех, которые не совершал. В их числе фигурировало также нападение на Геннадия Силякова в ноябре прошлого года. Как удалось следакам повесить на таджика этот глухарь, остается загадкой. Впрочем, подобных «загадок» в полицейских структурах было предостаточно…

Оставалась Алька… С ней было сложнее всего.

В последнее время она стала как-то часто попадаться ему на глаза, тем самым царапая закостеневшую душу. Ощущение было таковым, что делала она это намеренно, но вот об истинных причинах оставалось только догадываться. С последней их встречи слишком много произошло всякого, и теперь девушка была ему неинтересна. Даже ее красота, от которой он ранее просто немел, казалась ему не притягательной.

Обошелся с ней Стас сравнительно мягко: распустил по школе слух, что Алька покуривает травку и за косячок готова отдаться любому. Об этом он «по секрету» сообщил Костику Бондину, не сомневаясь в том, что тот разнесет «тайну» по всей школе, поскольку Костик был не в меру болтлив.

Скоро Алевтина Осипчук в полной мере ощутила на себе последствия мести Стаса. Подружки, с которыми она дружила с первого класса, стали ее сторониться. Девчонки из параллельных классов, завидев ее, шушукались и отпускали вслед ей обидные слова. А когда она пыталась огрызаться, обзывали ее шлюхой и наркоманкой. Парни открыто насмехались и говорили непристойности.

Классная руководительница, до которой, конечно, дошел слух, несколько раз пыталась с ней поговорить, но Алевтина лишь огрызалась и после первых же фраз педагога сбегала из учительской со слезами. Директриса школы, обеспокоенная сложившейся ситуацией, вызвала ее родителей и недвусмысленно предложила перевести Алевтину в другую школу.

– Пока не случилось чего-нибудь похуже, – добавила она со значением и нахмурила брови, показывая, что говорит она как никогда серьезно.

– Но ведь ей до окончания школы осталось всего-то несколько месяцев, – весьма неуверенно предлагали обескураженные родители.

На что директриса, еще более нахмурив брови, ответила:

– Перевод в другую школу будет единственно разумным решением. В этом я руководствуюсь исключительно интересами вашей девочки…

– Хорошо, мы подумаем, – ответили родители.

– Только поскорее, – такими словами завершила разговор директриса.

Алька Осипчук была морально опустошена, спокойствие давалось ей с большими усилиями, и каждый день проведенный в школе, все более подтачивал ее волю.

Как-то после уроков к ней подошел стопроцентный «ботан» Коля Тарасов из девятого «А» и, разжав потную пухлую ладонь, на которой лежал невесть где добытый им «косячок», произнес, заикаясь от нарастающего возбуждения:

– Вот. Это т-тебе. Потрахаемся, а? П-пожалуйста. Ну чего тебе стоит? У меня сейчас дома никого…

Это было последней каплей ее терпения – Алька сорвалась. С ней случилась настоящая истерика: она визжала, кричала, сыпала проклятиями. На крик выбежали перепуганные учителя, еще через несколько минут подъехала «Скорая помощь», и Альку немедленно увезли.

Больше она в школе не появлялась…

Стас был всецело удовлетворен своей местью. Оставалось отомстить и другим…

* * *

По окончании школы Стас Кулигин, уступив уговорам матери, решил подать документы в Московский энергетический институт, что в Лефортово. Бюджетные места без связей и исключительных знаний не светили, однако средний балл по сданным экзаменам был вполне проходным на платное отделение. Оказалось, что у матери на его учебу денежки загодя накоплены.

– Насчет денег можешь не беспокоиться, – заверила его мама. – Ты, главное, учись…

Так Стас сделался студентом престижного вуза. Студенческая жизнь отличалась от школьной большей свободой и иными интересами, которые диктовал возраст, однако и здесь группа, как и класс в школе, делилась на группки по интересам, личным симпатиям и прочему иному, что связывает молодых людей. Стас по своему обыкновению ни в какие группки не входил и был сам по себе.

В начале третьего курса умерла мама. Оказалось, у нее был рак. Только она никому не говорила о смертельном диагнозе.

Однажды утром, когда Стас собирался в институт, она вдруг позвала его.

– Мама, я опаздываю, – крикнул ей из своей комнаты Стас.

– Все равно подойди… Это ненадолго.

Когда он вошел, мать лежала в постели:

– А ты разве не идешь сегодня на работу? – удивился Стас.

– Я взяла отгул, – соврала она.

– Я, правда, опаздываю, – подошел он к ней.

– Две минутки, – произнесла она и улыбнулась.

Стас присел на кровать и вопросительно посмотрел на нее.

– Я насчет денег… – начала она.

– Мне не надо денег, – заявил Стас.

– Ну, а когда будет надо, ты найдешь их в моем шкафу.

– Хорошо, – удивленно посмотрел на мать Стас.

– Вот теперь иди, – она немного помолчала и положила свою ладонь на его руку. – Видишь, я задержала тебя совсем ненадолго.

– Тогда я пошел? – поднялся с кровати Стас.

– Иди. И будь осторожен, – добавила она и как-то странно посмотрела на него.

– Хорошо, мам. Пока.

– Пока…

Когда он вернулся с учебы, мама все так же лежала в постели.

– Тебе нездоровится? – спросил он. Но ответа не последовало.

Он вошел в ее комнату и увидел полузакрытые глаза матери. Они, не мигая, смотрели в одну точку. Внутри Стаса все похолодело:

– Мама, – только и сумел вымолвить он.

Горе было огромным, внезапным, подготовиться к нему не было времени. Может, поэтому слезы были невероятно горькими и обильными. Что делать дальше, Стас не представлял. Утерев слезы, он включил компьютер, вошел в Интернет и набрал: «Что делать, когда умирает человек».

Немногим позже подъехала полиция, подкатила «Скорая помощь». Никаких признаков насилия на теле умершей обнаружено не было, а подошедший участковый врач подтвердил, что «у женщины был неоперабельный рак четвертой степени». Уже расставаясь, врач посоветовал:

– Обратись в какую-нибудь погребальную контору. Они все сделают. Деньги-то есть?

– Не знаю, – ответил Стас, уставившись в пол.

Последующие несколько часов он просто сидел на кухне и смотрел в окно, не зная, что делать дальше. Все было как обычно, жизнь не прерывалась даже на секунду: куда-то спешили люди; разъезжали автомобили; в песочнице возились дети; кто-то выгуливал собак. Весь остальной мир был совершенно безучастен к навалившемуся на него горю. Казался холодным и враждебным. А вот для Стаса время как будто бы остановилось.

О деньгах он вспомнил только к концу суток.

Прошел в комнату матери и, стараясь не шуметь, как если бы опасался ее разбудить, открыл шкаф. Дверца пронзительно скрипнула, и Стас невольно вздрогнул. Среди многих аккуратно разложенных вещей нашел на самой верхней полке большой пакет. В нем лежало лежало нижнее белье, платье, пара полотенец, туфли. В носок одной из туфель был засунут плотный бумажный сверток. На свертке шариковой ручкой купными буквами было написано: «Деньги на похороны».

Стас развернул сверток и пересчитал деньги. В нем разными купюрами лежали сто двадцать тысяч рублей. В большом пакете отдельно лежал еще один пакет. Не такой большой. Когда Стас заглянул в него, там тоже оказались деньги. Много. Пять пачек пятитысячными купюрами и пять пачек тысячных купюр. То есть ровно три миллиона рублей. Стас знал, что отец, которого он не помнил, поскольку тот бросил мать еще беременной, выплачивал на него алименты. Скорее всего, деньги эти были те самые алименты за все восемнадцать лет. Мать до последних своих дней держала деньги в сбербанке, но, чувствуя скорую кончину, сняла их, чтобы у Стаса не было трудностей с их получением. Кажется, она продумала все, чтобы в связи со своим уходом причинить сыну как можно меньше неудобств…

По Интернету Стас выбрал ритуальную службу, что была поближе к дому. Позвонил, рассказал в нескольких предложениях суть дела и скоро к нему пришел агент службы, с которым Стас заключил договор. После чего работники службы взяли на себя оформление всех сопутствующих бумаг и стали готовить умершую к погребению.

На третий день мать похоронили. Единственного человека, который его любил, не стало. Было тяжело, мир сделался враждебным. В институте на Стаса никто не обращал внимания. Его личное горе прошло незамеченным для всех.

Стас кое-как доучился первый семестр, а потом просто перестал ходить в институт. Когда его отчислили, то он об этом совершенно не жалел. Наоборот, он почувствовал невероятное облегчение.

Несколько последующих лет он жил постно, безо всякой цели: никого не любил, ни с кем не встречался. Если однажды он не встанет с постели, то его исчезновения даже никто не заметит. В какой-то момент Стасу пришла мысль о том, что следует что-то предпринять, для того чтобы запомниться. После многочасового лазания по Интернету в его голову пришла любопытная идея. Такая, что если он ее сумеет реализовать, то заставит заговорить о себе весь мир…