Надо полагать, директор кадетского корпуса генерал-майор Борковский мог себе позволить занять великолепные апартаменты в самом трехэтажном здании кадетского корпуса, разместившегося в нижегородском кремле. Однако его сиятельство граф Александр Юльевич предпочел занять принадлежащий городу небольшой симпатичный особняк с мансардой, расположенный на набережной Оки. На первом этаже дома помещались сам генерал с супругой Амалией Романовной и находились зала, столовая и девичья комнаты. Второй этаж занимали Юлия и ее горничная Евпраксия Архипова. Окна их комнат выходили на набережную. Мансарду занимал лакей Борковских Григорий Померанцев. Правда, занимал – громко сказано. В мансарду он приходил спать.
Двадцать восьмого июля Александр Юльевич и Амалия Романовна, вернувшись из театра, где давали оперу Бизе "Кармен" с участием гастролирующих солистов Его Величества четы Фигнер, попили чаю и где-то в первом часу пополуночи улеглись спать. Следом за ними, заперев двери коридора, легла горничная Евпраксия, убедившись, что Юлия Александровна уже легли почивать, а стало быть, более никаких распоряжений от госпожи не последует.
То, что случилось далее, известно со слов потерпевшей и (частично) показаний свидетельницы Евпраксии Архиповой.
Во втором часу ночи чутко спящая Юлия услышала звук выдавленного стекла. Приподнявшись на своей постеле, она увидела при лунном свете, как в разбитое окно просунулась рука и отодвинула оконную задвижку. Затем окно распахнулось, и в комнату влез некто в плаще с повязанным вокруг шеи платком, закрывающим лицо до носа и ушей. Оказавшись в комнате, незнакомец заслонил собою дверь, ведущую в комнату горничной Архиповой, затем быстро обернулся и накинул на дверь крючок. Этого времени хватило, чтобы Юлия вскочила с кровати, схватила стул и заслонилась им, как щитом: девушка не закричала; не позвала на помощь, очевидно, от увиденного зрелища ее просто парализовал страх; сил чтобы позвать на помощь или просто что-то громко выкрикнуть у нее не было, как говорят в таких случаях, – отнялся язык. В минуты наивысшего потрясения такое случается.
Тем временем незнакомец с угрожающим видом стал наступать на Юлию, а затем глухо произнес:
– Я пришел отомстить!
После произнесенной фразы незваный ночной гость бешенным зверем бросился на бедную девушку, вырвал у нее стул, которым она пыталась защититься, повалил на пол, придавив своим телом, и стал ожесточенно срывать с нее ночное одеяние. Юлия как могла сопротивлялась, но силы были слишком не равны. Затем незнакомец достал из кармана плаща платок и обвязал его вокруг шеи девушки настолько сильно, что лишил ее возможности не только кричать, но даже издавать какие-либо звуки. После чего стал наносить Юлии удары по груди, животу, ногам и рукам, даже укусил за кисть правой руки. Именно в этот момент полы плаща откинулись, и Юлия заметила под ним темно-зеленый военный мундир.
– Я поклялся, что отомщу! Ваш отец позволил обращаться со мною, как с лакеем. Что ж, теперь я с вами буду обращаться, как лакей…
После этих слов незнакомец впал в крайнюю ярость, достал из кармана что-то похожее на нож и нанес им несколько ударов по ногам и бедрам.
– На тебе, на! – в запале несколько раз повторил он.
При этом ткань, закрывающая половину лица злоумышленника, сползла ему на подбородок, и Юлия узнала в нем злобно оскалившегося поручика Скарабеева. Платок на шее барышни немного ослаб и позволил ей завопить. Тотчас после крика, в дверь, соединяющую ее комнату с комнатой горничной, постучали, и раздался голос Евпраксии:
– Барыня, барыня, что с вами?
– Помогите, – снова получилось крикнуть у Юлии.
Горничная стала ломится в дверь, и одна из петель запора вот-вот готова была отлететь. Увидев это, поручик Скарабеев, поправивший к тому времени плат на лице, произнес:
– Покуда с вас довольно.
После чего положил на комод письмо и вылез в окно, крикнув кому-то, верно, своему сообщнику: "Держи"!
Когда Евпраксия, сорвав петлю, что держала крючок, наконец ворвалась в комнату Юлии, то увидела, что барыня лежит на полу без сознания.
"Она была вся такая… безжизненная – показывала на допросе горничная Архипова. – Мне даже показалось поначалу, что она не дышит. Ночная рубашка порвана, пятна крови на ней и на полу. Шея вокруг обвязана туго платком… Но нет, она дышала. Мелко так, почти незаметно. Потом я принялась ее сильно тормошить, что оказалось бесполезным: барыня продолжала лежать без чувств. Тогда я сбегала за уксусом и дала его ей понюхать. Она вздохнула, поморщилась и пришла в себя…"
Бедная, несчастная девушка. Поначалу она не могла говорить: спазмы еще сжимали ее горло. Когда горничная предложила позвать родителей, Юлия отрицательно покачала головой, после чего тихо и с видимым усилием произнесла:
– Не стоит их будить. Утром я им все расскажу сама.
– А мне вы расскажете, что с вами произошло? – спросила Евпраксия Архипова.
– Да. Ты ведь моя спасительница, – ответила Юлия благодарно. – Если бы не ты, он бы обесчестил меня или даже убил…
«Когда она произнесла эти слова, так слезы ручьем потекли из ее глаз. Барыня закрыла лицо руками и с полминуты просидела в таком положении. Потом поднялась с пола, присела на кровать и рассказала мне все, что произошло… Это было ужасно», – показывала на допросе Евпраксия Архипова.
Горничная обработала раны Юлии и уложила ее в постель. Но уснуть юной графине так и не удалось: пережитое этой ночью не давало ей успокоения… Утром горничная обо всем рассказала родителями Юлии, встревоженные, они устремились в ее комнату и застали дочь в разорванной рубашке, стоящей у окна. На набережной она увидела прогуливающегося поручика Скарабеева, поглядывающего на ее окна со зловещей улыбкой. Злоумышленник даже насмешливо поклонился, заприметив ее в оконном проеме. Девушка в страхе отпрянула от окна.
– Он там, там! – нервически воскликнула Юлия, указывая на окно.
Но когда генерал Борковский подошел к окну, то набережная была уже пуста. Александр Юльевич и Амалия Романовна были очень обеспокоены состоянием дочери и не очень удивились, узнав, что виновником столь гнусного и омерзительного преступления явился поручик Скарабеев. Однако на семейном совете решили не предавать огласке произошедшее. Поведение родителей было вполне объяснимо, – существовали светские условности, которые могли бы бросить тень на репутацию девушки, что в дальнейшем лишило бы ее выгодной партии.
Тут Юлия вспомнила о письме, оставленном Скарабеевым. Она так и лежало на комоде. Адресовано оно было Амалии Романовне…
«Сударыня!
Это Вы являетесь истинной виновницей преступления, свершившегося этой ночью в комнате вашей дочери. Преступления, назначенного осквернить самое чистое, самое невинное существо на всем свете. Я Вас любил, сударыня. Я Вас боготворил, а что получил взамен своим чувствам? Ваше презрение. Теперь и я Вас ненавижу и доставляю Вам в свою очередь право на ненависть.
Однажды я попросил Вас о встрече. Но вы не соизволили откликнуться на мой призыв, предпочтя на весь день запереться в своей комнате. Как видите, я все знаю про Вас. Равно как и про то, что творится в Вашем доме, благодаря своим осведомителям. Вам не скрыться от меня. Как и Вашей дочери, о бесчестии которой скоро узнают все.
Виталий С.».
Не было никаких сомнений, что письмо написал именно тот, кто измывался совсем недавно над Юлией… Иначе: поручик Скарабеев. Только какая ему надобность так по-глупому выдавать себя?
На следующий день поручик Депрейс получает от Скарабеева письмо с явным вызовом.
«Вы совершенный негодяй, поручик, – говорилось в письме. – Другой бы на вашем месте предпочел немедля смыть полученные обиды кровью. Вы же предпочли вымарать меня гнусной ложью перед генералом. Так мог поступить только негодяй и трус. Знайте, поручик: при первой же нашей встрече я буду вынужден дать вам пощечину. Посмотрим, как вы поступите далее…»
Разумеется, после получения такового письма, оскорбляющего лично его, Анатолий Владимирович посчитал себя свободным от данного генералу Борковскому обещания и принял вызов Скарабеева.
Секунданты Депрейса и Скарабеева предприняли попытку их примирить, но из этого ничего не вышло. Поручик Депрейс негодовал от полученных от Скарабеева оскорблений и жаждал мщения, Скарабеев же отказаться от дуэли попросту не мог, поскольку являлся ее инициатором. Он только попросил Депрейса показать ему письмо, им написанное. Когда Анатолий Владимирович дал Скарабееву письмо, тот стал читать его вслух, запинаясь, что вызвало смех Депрейса и его язвительное замечание:
– Что, поручик, не узнаете свою руку? Да будет вам тут перед нами комедию ломать…
– Это письмо писал не я, – заявил Скарабеев и быстро добавил, чтобы его не поняли превратно: – Но это отнюдь не означает, что я прошу о примирении…
В какой-то момент я почувствовал усталость. Дело представлялось мне крайне запутанным, – ниточка находилась где-то в середине клубка, ухватить которую не было возможности. Отвлекшись от чтения, я снова поднял взор на сидящего в кресле судебного следователя Горемыкина:
– Как вы думаете, зачем Скарабеев перед дуэлью просил Депрейса показать ему письмо? И почему заявил, что не писал его?
О проекте
О подписке