Глава 3
Сложный случай

– Вы давно уже должны были подойти ко мне, – недовольно посмотрел доктор Усачев на Хрипунова. – Сразу после госпиталя. Почему пришли только сейчас?

– Голова очень сильно болит, Николай Олегович. В госпитале рекомендовали обратиться к вам. Я уже не военнослужащий, и помочь мне они не могут.

– Ясно… Значит, вы говорите, что голова у вас частенько болит?

– Именно так. Бывает, что раскалывается, буквально на стенку лезу.

Доктор Усачев притронулся к голове Хрипунова и пощупал затылок, потом помял пальцами лоб. Взяв молоточек, попросил:

– Посмотрите сюда.

Василий посмотрел на биток, обтянутый черной резиной. Доктор медленно приближал его к переносице, и он, почувствовав в висках сильнейшую боль, не в силах совладать с ней, слегка застонал.

Николай Олегович сел за свое рабочее место, положил молоточек на стол и принялся что-то быстро писать в карточке. Хрипунов внимательно наблюдал за его белыми пальцами, не знавшими физического труда.

– Вы помните, как получили контузию?

Хрипунов поерзал на стуле.

– Помню, как снаряд разорвался… Что-то сверкнуло неподалеку, а потом темнота. Потерял сознание. Когда очнулся, как будто бы с того света вернулся. Голова буквально на части раскалывалась! Нечеловеческая боль! Помню, что рвало меня очень сильно.

– Кровь была? – по-деловому спросил Усачев, посмотрев в упор на Хрипунова.

– Была… Изо рта, из ушей сочилась. А потом, еще жидкость какая-то была… Гноем каким-то плевался!

– Подозреваю, что это была спинномозговая жидкость. А что было с конечностями после контузии? Они двигались?

– Поначалу даже пошелохнуться не мог, думал – хана мне! А потом ничего… Как-то разработалось. Руки только плохо слушались, а потом и это прошло. Вроде бы в норму пришел.

– Я с вами категорически не согласен, – строго произнес доктор, глядя в глаза Хрипунову. – Вам нужно серьезно лечиться. Знаю, что многие воспринимают контузию как нечто легкое и относятся к ней даже пренебрежительно. Дескать, ноги и руки целы, значит, все в порядке. Но в действительности если вы не будете лечиться, то ваше здоровье будет только ухудшаться. Вас могут ждать очень серьезные осложнения в будущем.

– Но ведь я в госпитале лежал, – возразил Хрипунов, – вроде бы подлечили.

– Это госпиталь… Где много раненых. Вас просто поставили на ноги, а вот лечение вы уже должны получать в мирной жизни. Разве вам об этом не сказали? – удивленно спросил доктор.

– Что-то такое говорили… Но я не особенно думал об этом.

– Так вот… Я вам предлагаю продолжить лечение прямо сейчас, для начала выпишу подходящие для вас препараты. – Взяв бланк, он быстро заполнил его и протянул Василию. – Отнесете в аптеку, вам все это дадут.

– Николай Олегович, как-то не привык я лечиться. – Хрипунов взял рецепт.

– Если вы не будете лечиться, хотите услышать, что именно с вами произойдет? – Не дожидаясь ответа, продолжил: – У вас появится нарушение памяти, ухудшится концентрация внимания, вы не будете воспринимать полученную информацию, наступит дезориентация в пространстве… И это только начало! Дальше будет еще хуже! Кем вы работаете? – неожиданно спросил доктор.

– Начальником охраны.

– Вот даже как, – в некоторой задумчивости протянул доктор. – С такой контузией вы должны были получить инвалидность.

– Как же мне жить тогда? На пенсию по инвалидности я не только семью, себя даже не смогу прокормить!

– И на своей службе вы получаете оружие?

– Конечно, ведь объект же охраняю, а на нем материальные ценности. Вдруг воры заберутся, надо же им как-то противостоять?

– И какое у вас оружие? – Доктор Усачев выглядел слегка озабоченным.

– Револьвер, – отмахнулся Василий Хрипунов.

– Револьвер – тоже серьезное оружие. Причем безотказное! А в вашем подчинении сколько человек?

– Двенадцать.

– Немало, прямо скажу…

– В три смены работаем.

– Ваш случай контузии тяжелый, в минуты кризиса вы можете быть очень враждебным и злым, что опасно для окружающих. И ваши действия на фоне усиливающихся осложнений от контузии могут привести к самым печальным последствиям. Вы даже окружающее пространство скоро будете воспринимать иначе, чем другие люди.

– И как это касается других людей?

– Спрашиваете, как касается… Однажды возьмете револьвер и расстреляете всех своих сослуживцев в приступе агрессии, а все потому, что вам вдруг покажется, что они угрожают вашей безопасности… Или вдруг вам подумается, что они фашисты! Вам не приходило подобное в голову?

– Не приходило, – усмехнулся Хрипунов.

– А в моей практике произошел очень схожий случай, – нахмурился доктор. – Отнеситесь к своему лечению серьезно и к моим словам тоже… Я вижу, что последствия вашей контузии входят в острую фазу. Каков будет результат и чем он закончится лично для вас, одному богу известно! Можете идти, давайте встретимся с вами, скажем, через десять дней.

– Зачем, Николай Олегович?

– Следует проследить динамику вашего лечения. А еще нужно будет провести некоторые исследования, – ответил Усачев. – В следующий раз я вас жду со снимками черепа… Сделайте правый боковой, левый боковой и передне-задний. Впрочем, я все написал. Там поймут. – Протянув крохотный листочек бумаги, добавил: – Это ваше направление.

Глава 4
Я не убивал!

Василий Хрипунов объявился у дома Дмитрия Лукича на четвертый день, под самый вечер. Над Старо-Татарской слободой, пробившись через вечерние темные облака, зависло багровое солнце. Призадумавшись на минуту, оно нырнуло в Волгу, оставив после себя багровую дорожку.

Выкуривая под густым тополем папиросу, Хрипунов продолжал наблюдать за домом, в котором тускло освещались два окна. Там горела керосиновая лампа у божницы. Света от нее немного, и огонь, бившийся в стеклянной колбе, бросал неровные всполохи на подоконник и росшую у окна сирень.

В округе наступило умиротворение. Присмирели даже собаки. Рядом, в соседнем доме, послышались звуки от волочившейся тяжелой металлической цепи. Заходить во двор Василий не торопился. Выжидал. Наконец отринув последние сомнения, он потянул на себя дверцу калитки, отозвавшуюся негромким протяжным скрипом. Устремился к крыльцу дома; приостановился, посматривая по сторонам, а затем потянул на себя ручку двери, легко и без скрипа отворившейся. В этот момент во дворе раздалось сдержанное стариковское покашливание. Повернувшись, Василий Хрипунов увидел под большой раскидистой липой, разросшейся в глубине двора, сарай, через щели которого пробивался блуждающий огонек полыхающей свечи. Стараясь не скрипнуть половицами, он спустился с порога и пошел к сараю. Через едва приоткрытую дверь Хрипунов разглядел темную и глубокую нору погреба, из которой, кряхтя, поднимался Дмитрий Лукич. Выбравшись на поверхность, старик подошел к большому ящику и, ссутулившись, принялся шебуршить в нем руками, чего-то выискивая. Негромко ворчал, что-то поднимал и подносил к глазам, после чего разочарованно возвращал предмет в ящик. В какой-то момент, видно почувствовав чужой настороженный взгляд, Дмитрий Лукич разогнул занемевшую спину и обернулся к двери.

Хрипунов вышел из-за двери и шагнул в сарай.

– А, это ты? – удивленно произнес старик. – Зеркала пришел посмотреть? Так чего ж ты ночью-то пришел? Приходи завтра днем, лучше с утра. Покажу тебе образцы. Может, из них что-то выберешь. А сейчас где же я их в темноте искать буду?

– Я передумал, отец, – произнес Василий Хрипунов. Прикрыв за собой хлипкую дверь сарая, подступил ближе.

В лице полуночного гостя Дмитрий Лукич рассмотрел неприятные перемены, отчего, невольно отступив назад, грубо произнес:

– Чего ты надумал, парень? Не дури, не до шуток мне. Зачем дверь закрыл? Завтра заказчики придут. Шурупы отыскать надо. А ты тут еще…

Договорить старик не успел: Хрипунов одним движением вытащил из-под плаща топор и с коротким замахом ударил обухом по сухонькой голове старика. Дмитрий Лукич ойкнул и растянулся на земляном полу, неудобно заломив под себя руку.

Пламя свечи боязливо колыхнулось, осветив дальние углы, а затем, успокоившись, заполыхало мерно, как если бы ничего не произошло. Нежданный гость с минуту всматривался в застывшее лицо старика, но оно оставалось безжизненным, с наполовину закрытыми глазами. Серая, присыпанная опилками земля быстро впитывала пролитую кровь, не оставляя и следа.

Взяв свечу, стоявшую на полке, Хрипунов осветил помещение сарая. Светлым размазанным пятном на темно-серой земле выделялась крышка погреба. Ухватившись за металлическую скобу, он открыл погреб, из которого на него дохнуло кладбищенским холодом и застоявшейся сыростью. Подтянул к яме безжизненное долговязое тело старика и спихнул его в черный зев. Переломившись, бездыханное тело старика ударилось о ступеньки и скатилось на жестяной лист.

Закрыв погреб, Василий Хрипунов зашагал к двери. Во дворе по-прежнему царила безмятежная тишина. Распахнув дверь сарая, он услышал, как на другом конце улицы хрипло забрехала собака, а у соседнего дома раздался мужской оклик:

– Пашка, давай сюда подваливай! Мы уже тут все собрались!

Василий Хрипунов застыл. Грудь колодезной стужей обжег страх. «Попался! – мелькнула первая мысль. Голоса приближались, становились все более отчетливыми. Мужчины остановились рядом с калиткой и стали о чем-то разговаривать, вспоминая недобрым словом какого-то Геннадия. – Вот сейчас они войдут во двор, станут кликать хозяина…» Хрипунов поудобнее взял топор. Раздался дружный мужской смех, а потом голоса вдруг стали отдаляться и скоро стихли совсем. От сердца отлегло. «Уф, кажется, пронесло», – облегченно вздохнул Хрипунов.

Он вышел из сарая и, стараясь не скрипеть петлицами, затворил за собой дверь. Город накрыли плотные сумерки. В одном из окон дома вспыхнул свет. «Не спит старушка… Не стоять же здесь целую ночь и ждать, когда она уснет. Да и вряд ли она ляжет без хозяина!»

Василий поднялся по высокому крыльцу и потянул за ручку двери. Тревожно и тягуче заскрипели дверные пружины.

– Дмитрий, это ты? – поинтересовался из глубины комнаты равнодушный старушечий фальцет.

Василий Хрипунов застыл в темных широких сенях. От дверей потянуло свежей, не до конца просохшей краской, а в самые ноги вдруг ткнулось что-то мягкое. «Кошка!» – догадался он. Животное доверчиво потерлось о его хромовые сапоги и, задрав хвост, протиснулось в дверь.

Послышались шаркающие шаги пожилого человека, протяжно скрипнула половица в комнате, а потом беспокойный старушечий голос поинтересовался:

– Кто там?

Хрипунов вышел из темноты и поднял над головой топор. Прямо перед собой он увидел глубоко запавшие старушечьи глаза, встретившие его каким-то удивленным взглядом. Похоже, она даже не осознавала, что должно произойти в следующее мгновение. Потом раздался треск проломленного черепа…

Хрипунов осторожно подошел к двери и вслушался в вечернюю тишину. Во дворе царило безмолвие: ни скрипа, ни вздоха, ровным счетом ничего такого, что могло бы насторожить. Потом он скользнул к окну и приоткрыл занавеску. Улица вымерла. Ухватив старуху за ступни и стараясь не запачкаться кровью, Василий поволок ее к подполу. Открыв крышку, свалил труп в подпол.

В коридоре отыскались два холщовых мешка. Подобрав их, вернулся в комнату. Лихорадочно принялся запихивать все то, что попадалось под руку, – старые костюмы, платья, старушечьи поношенные сарафаны, рубашки, нижнее белье. Увлекшись, Хрипунов не сразу услышал, как тонко пискнула доска на крыльце под чьей-то неторопливой тяжеловатой поступью; следом раздался негромкий стук в дверь, после которого скрипнула дверная пружина и в сенях раздались чьи-то шаги.

– Лукич, где ты там? Открывай гостям! Я тут белоголовку принес с малосольными огурчиками. Спать, что ли, со старухой залег? Не рано ли? Ведь договорились же. – В голосе говорившего прозвучало сдержанное раздражение. – Время дорого! Быстрее сделаю, быстрее расчет получу!

Стараясь ступать как можно тише, Василий Хрипунов отворил окно и, подхватив мешок, выпрыгнул в темноту густо засаженного сада.

* * *

Начальник отдела ОББ Виталий Щелкунов внимательно просматривал поступившие сводки. И чем дольше он вчитывался в них, тем сильнее крепло ощущение, что война не закончилась, она просто переместилась в тыл, проходит через малые населенные пункты и большие города. Редкий день обходится без убийств, а количество грабежей только увеличивается. Немало хлопот доставляли дезертиры, продолжавшие скрываться от милиции (а ведь война закончилась еще три года назад). Некоторые из них прятались в марийских лесах, где вырыли себе землянки, тщательно их замаскировав. В деревнях под видом охотников они появлялись только для того, чтобы раздобыть провизию и обзавестись какой-нибудь гражданской одеждой.

Некоторые из них, прибившись к какой-нибудь одинокой женщине, пытались начать жизнь сызнова. Другие, не имевшие постоянного заработка, сбивались в банды и буквально терроризировали местное население: грабили небольшие продовольственные магазины, выслеживали торговцев, возвращавшихся с рынка, и отбирали у них заработанные деньги. Немало было и таких, что пытались раствориться в городах и поселках, проживая по поддельным документам. В последние месяцы дезертиры особенно активизировались, что было связано с трудностями проживания. Милиция перекрывала им пути снабжения, ужесточила контроль на дорогах, на выездах из города усиливались контрольно-пропускные пункты.

В Пестричинском районе Татарстана произошло столкновение небольшой группы дезертиров с милицейским отрядом, усиленным солдатами МВД, в результате чего один бандит был уничтожен, а двое милиционеров ранены. Близ Зеленодольска группа дезертиров попыталась ограбить продовольственный магазин, но охрана подняла тревогу, и к магазину прибыл отряд милиции, сумевший обезвредить банду. Три дня назад двоих дезертиров отловили прямо на улицах Казани. Они пытались выдать себя за местных жителей. А когда обман обнаружился (паспорта оказались поддельными), они укрылись в Суконной слободе и, заняв один из частных домов, отстреливались до тех самых пор, пока у них не закончились патроны.

Наиболее трудным местом по-прежнему, как и несколько лет назад, оставались марийские леса, начинавшиеся от границ Татарстана и тянувшиеся на десятки километров в глубину Марийской Республики. Там легко можно было спрятать целый город, не говоря уже о нескольких десятках дезертиров, чувствующих себя в тайге привольно. В местах возможного выхода дезертиров из марийской тайги располагались военизированные милицейские подразделения, в селах размещались опорные пункты, а специализированные милицейские отряды, уходя в глубину лесов, между тем продолжали вытеснять их к дорогам и населенным пунктам, где отсутствовала всякая вероятность укрыться среди местного населения.

Руководством страны было решено покончить с дезертирами по всему Советскому Союзу в ближайшие месяцы, и от начальника Главного управления по борьбе с бандитизмом генерал-майора Прошина пришла директива провести широкомасштабную операцию по выявлению дезертиров с применением к ним самых жестких мер. Что принесло значительные результаты.

Республиканским отделом по борьбе с бандитизмом и дезертирством было обезврежено около трех десятков банд, нейтрализованы сотни дезертиров, а казалось, что их не стало меньше. Даже как будто бы наоборот – криминальная обстановка в республике усложнилась. Она напоминала снежный ком, скатывающийся с горы, – чем дальше, тем больше.

В городах криминал действовал дерзко, нагло и жестоко. Что ни день, то убийство или ограбление какого-нибудь крупного магазина; иной раз в намерении завладеть чужим имуществом преступники вырезали целые семьи. Во многих районах республики уголовники оставались полноправными хозяевами.