Глава 3. Единственная версия

– Ну вот, опять пошла эта канитель, – глухо произнес старший инспектор уголовного розыска Бахматов, осматривая вместе с опытным Саушкиным очередной труп, найденный в мешке на берегу Москвы-реки возле Нескучной набережной. Тело неизвестного было связано таким образом, что ноги и размозженная голова были стянуты к животу, а связанные руки заведены назад. На шее явственно проявлялись следы удушения. Зрелище, к слову сказать, было весьма неприглядным: язык вылез наружу, глаза выпучены… – Мешок еще сними, – повернулся он к муровскому фотографу Юрию Петровичу Еремину, фотографировавшему труп крупным планом.

– Сделаю, – охотно ответил фотограф. – Вот только еще пару фотографий общим планом.

– А ведь казалось, что он сгинул! – вздохнул Бахматов.

Жора Стрельцов, агент уголовного розыска третьей категории (ниже этого чина могут быть разве что младшие милиционеры), месяц назад принятый в МУР после окончания трехмесячных курсов уголовного розыска, удивленно посмотрел на инспектора. Потом перевел взгляд на Колю Осипова, мол, поясни хотя бы, о чем речь…

Осипов понимающе кивнул и сказал, обращаясь к Жоре:

– Леонид Лаврентьевич хочет сказать, что это уже… – Коля задумался и спросил: – Какой это по счету «жмурик» в мешке, Владимир Матвеевич?

Вопрос был адресован Саушкину, который чаще всего выезжал «на труп», то есть на место преступления именно с первой бригадой Бахматова, занимающейся исключительно убийствами и вооруженными ограблениями.

Надо сказать, что в прямые обязанности Владимира Матвеевича Саушкина, опознавателя и хранителя справочного регистрационно-дактилоскопического бюро Московского управления уголовного розыска, где хранились уцелевшие после пожара досье на преступников различных мастей, не входил выезд на место преступления. Но его часто либо приглашал Леонид Лаврентьевич Бахматов, либо он выезжал «на труп» по собственной инициативе. Ведь Саушкин мог узнать почерк преступника, его руку и тем самым указать его след. Так случилось в восемнадцатом году, когда был убит и ограблен известный всей Москве купец Игнат Селиверстов, владелец крупнейшей шелкоткацкой фабрики и прогрессист, одним из первых установивший на фабрике турбинные двигатели. По характерным многочисленным колото-резаным ранам, нанесенным в область груди и желудка, Владимир Матвеевич сделал предположение, что убийство купца Селиверстова – это дело рук уголовника-рецидивиста Анания Похлебкина по прозвищу Февраль. Крестьянин одного из подмосковных сел, Ананий приехал в Москву на заработки в девятьсот седьмом году, а уже через год попал в арестантские роты за нанесение ножевых ран московскому мещанину Колывану Панину. В девятьсот десятом, через три недели после выхода на волю, московская сыскная полиция задержала Анания прямо на месте преступления, когда Похлебкин, имеющий к тому времени кличку Февраль, с блаженным видом наносил уже бездыханному телу очередной удар ножом из четвертого десятка. Разумеется, преступник был подвергнут судебно-психиатрическому осмотру, поскольку вряд ли психически здоровый человек стал бы тыкать в уже остывающий труп ножиком, получая при этом несказанное удовольствие. Осмотр проводил весьма дельный врач-психиатр Евгений Краснушкин. Он признал Анания психически нездоровым, написав в истории болезни, занимавшей пару дюжин страниц, диагноз: «Маниакальный синдром». Маниака поместили в специальное крепко охраняемое отделение Преображенской психиатрической клиники, из которой Ананий сбежал во время октябрьских событий девятьсот семнадцатого года. В последующие два года Похлебкина в Москве было не видно и не слышно. И вот, похоже, Февраль вернулся… В родные края потянуло.

Предположение Саушкина подтвердилось: Февраль был взят при облаве на одну из «малин» в Марьиной роще, и при нем был обнаружен золотой швейцарский минутный репетир, принадлежавший убиенному ранее купцу Селиверстову. Припертый к стенке данной уликой, Февраль не стал запираться и признался в убийстве купца…

Был еще случай, когда Владимир Матвеевич безошибочно определил убийцу, лишь мельком взглянув на труп, найденный в одном из старых захламленных дворов недалеко от Брянского вокзала.

– Это дело рук Сени Дюбеля, – твердо заверил он.

– Почему? – спросили его.

– Потому что на шее трупа имеется характерный след, – ответил Саушкин. И добавил: – Я такой уже не единожды видел. Первый раз в девятьсот шестом, второй – в девятьсот седьмом. Еще два трупа с такими характерными признаками были в шестнадцатом году. Что за характерный след, вы меня спросите? (Владимир Матвеевич любил такие словесные экзерсисы.) Так я отвечу: он от шелкового шнура. Плюс сильная гематома в области правого виска. О чем это нам говорит? – задал вопрос Владимир Матвеевич и сам же на него ответил: – О том, что преступник – левша. А кто на Москве вот уже полтора десятилетия без малого сначала бьет жертву кулаком в висок, а когда она падает в беспамятстве, душит шелковым шнуром? Вот именно: Сеня Дюбель…

Владимир Саушкин снова оказался прав. Когда взяли Сеню Дюбеля, то у него в кармане обнаружился длинный шелковый шнур, который тотчас отдали на исследование в кабинет научно-судебной экспертизы. «Сведущие лица» через сутки выдали заключение, что именно данным шелковым шнуром задушена жертва, найденная близ Брянского вокзала.

Владимир Матвеевич был просто ходячей уголовной энциклопедией. Он помнил все масти и кликухи известных некогда московскому сыску уголовников, перечень их преступлений и адреса «малин», где те любили бывать, знал имена их приятелей, а также их «марух», у которых преступники могли остановиться на длительный срок. Во многих вопросах уголовного сыска Саушкин был попросту незаменим. Потому-то Бахматов и просил иногда его поехать с бригадой уголовного розыска «на труп». И полноватый седеющий мужчина, продолжающий представляться незнакомым ему людям как «начальник регистрационно-дактилоскопического бюро Саушкин, Владимир Матвеевич, надворный советник», обычно соглашался. И дело тут совсем не в том, что Леонид Бахматов и начальник второй бригады Иван Филиппов сумели отстоять его перед тогдашним начальником МУРа Никулиным, когда в связи с наметившимися в стране преобразованиями решено было освободить Московский сыск от старых специалистов (более того, они даже упросили Никулина сходить с ходатайством в Наркомат внутренних дел, чтобы он добыл разрешение на пребывание на службе Владимира Матвеевича, что тот и сделал: в Службе органов внутренних дел ему дали-таки хоть временное, но «добро»).

И не оттого соглашался Владимир Матвеевич помочь своим вновь испеченным коллегам, что во время очередной недавней чистки милиции от старорежимных специалистов «с темным или сомнительным прошлым» Леонид Лаврентьевич снова обивал пороги начальственных кабинетов, в том числе и НКВД, отстаивая очевидную необходимость Саушкина для всего Московского управления уголовного розыска. И снова получил «добро», хотя опять-таки временное.

А ездил Владимир Матвеевич на места преступлений потому, что бывший надворный советник Саушкин был просто ответственным и честным человеком, что само по себе немало, считавшим борьбу с преступниками главным и единственным делом своей жизни…

Вопрос Коли Осипова не застал Саушкина врасплох. Чуть подумав, он сказал:

– Это восемнадцатый подобный труп. – И горестно покачал седеющей головой.

– Первый труп был обнаружен на Шаболовке весной двадцать первого, – уточнил Бахматов. – Восемнадцатый – сегодня. Ровно за два года – восемнадцать трупов. Это было бы много даже для банды Яньки Кошелька. А тут, похоже, орудует одиночка, судя по почерку.

– Восемнадцать трупов – это, возможно, еще не все. Я думаю, есть еще подобные трупы, просто мы их не все пока нашли, – посмотрел на Леонида Лаврентьевича «надворный советник».

– Вы хотите сказать, что убийца не только прячет трупы в разрушенных домах и сбрасывает в Москву-реку, но еще и закапывает в потайных местах? – мрачно спросил Бахматов, задумчиво потирая пальцами подбородок.

– Считаю, что это вероятнее всего, Леонид Лаврентьевич, – охотно откликнулся Саушкин. – Убийца невероятно жесток. Он убивает и грабит свои жертвы. Они – главный источник его дохода. А потребности у него растут, потому жертв становится все больше.

– А почему тогда никто не заявляет о пропажах людей? – резонно спросил Жора.

– Может, и заявляют, – ответил Бахматов, – да только не нам в МУР. Видимо, все убитые – приезжие. До нас эта информация просто не доходит.

– Точно! Они приезжие, – воскликнул Коля Осипов и обвел взглядом присутствующих. – Тут же все логично. Люди приезжают в Москву за какими-то серьезными покупками, имеют с собой деньги. И об этом узнает наш убийца. А дальше все по продуманному им плану, который у него очень детально отработан.

– А как он узнает, что человек, которого он наметил своей жертвой, приезжий, да еще с деньгами? – снова спросил Жора.

– Вот это весьма хороший вопрос, молодой человек, вы определенно делаете успехи, – произнес Владимир Матвеевич. – Если приезжего можно как-то отличить от местных по одежке, разговору и иным каким-то признакам, то о наличии у него денег можно узнать только при личном разговоре.

– Это как? – удивленно спросил Коля Осипов. – Он что, наш убивец, просто подходит к человеку, дружески кладет ему ладонь на плечо и спрашивает: «Послушай, приятель, а у тебя есть деньги»? А тот ему отвечает: «Об чем разговор, приятель. Конечно, есть, полные карманы!» Так, что ли?

– Не совсем так, нужно еще знать, к кому подойти, – сдержанно заметил Леонид Лаврентьевич. – А это значит, за жертвой надо следить не один день.

– Вовсе не обязательно, – заметил «надворный советник» Саушкин. – Таких людей можно встретить не один десяток в определенных местах…

– Торговых местах! – Жора Стрельцов опять не удержался, и все разом посмотрели на него.

– Ну-ну, продолжай, – заинтересованно произнес Бахматов.

– Я думаю, что наш убийца высматривает людей с деньгами в торговых местах. Это базары, торговые площади, рынки, лавки, лабазы, бакалеи… Ну, где идет торговля крупным и дорогим товаром. Это может быть мануфактура, зерно, крупа, мука, сахар… – Стрельцов чуть помолчал и уже немного сдержаннее продолжил: – Скажем, приходит человек в лавку. Хочет купить, например, с полпуда сахару. Приценивается, смотрит, разглядывает товар поближе. Это значит, что в кармане у него деньги имеются… Коля, сколько сегодня стоит сахар? – повернулся он к Осипову.

– Если по нынешним совзнакам, то восемьсот рублей за фунт. Если прошлогодними совзнаками, то восемьдесят тысяч рублей за фунт. Ну а если совзнаками двадцать первого года, то, почитай, фунт сахару обойдется в восемьсот миллионов дензнаков минимум. А за полпудика этому крестьянину придется отвалить без малого четырнадцать с половиной миллиардов. Ну, или четырнадцать с половиной тысяч на нынешние совзнаки. Да-а… – протянул Коля. – На мою зарплату выходит, что я только три фунта сахара и могу купить. Тут не пошикуешь!

– Значит, – выдержав небольшую паузу, сказал Жора, – в кармане у нашего покупателя минимум полугодичная зарплата субинспектора Николая Осипова. Деньги уже неплохие, чтобы за них убить, убивают сегодня и за меньшие. За порты пришить могут, чего уж там! А если покупатель хочет купить не полпуда сахара, а пуд? А если два? Да еще пару отрезов ситца? И еще чего-нибудь по мелочи для любимой супруги и деток? – Стрельцов увлекся и не замечал, что Осипов откровенно над ним посмеивается. По-доброму, конечно… – Вот таких-то и высматривает наш убийца. И ему достаточно просто находиться в лавке в то время, когда там появляется такой покупатель. Причем, как правильно оговорился Коля, такой покупатель скорее всего именно крестьянин, то есть приезжий из какого-нибудь дальнего уезда. А приезжий с деньгами – это как раз клиент нашего убийцы. Ведь приезжего никто не хватится. По крайней мере здесь, в Москве. Значит, труп будет не опознан, его закопают через несколько дней где-нибудь за оградой кладбища, и ниточки, которые привели бы нас к убийце, будут потеряны, – закончил Жора.

– А что, это версия, – в задумчивости произнес Бахматов. – Молодец, Стрельцов, неплохо начинаешь. – Леонид Лаврентьевич еще раз окинул взглядом труп и отвернулся. – Итак, давайте, братцы, уточним. Наш убийца – лабазник, базарный торговец или человек, постоянно посещающий лавки, лабазы, рынки и вообще все торговые места. Тщательно высматривает жертву, находит ее, потом некоторое время следит за ней, а затем убивает и грабит. После чего прячет труп в укромном месте или сбрасывает в реку.

– Мешок позвольте? – неожиданно попросил Саушкин.

Осипов передал ему мешок, в котором находился труп. Владимир Матвеевич внимательно осмотрел его со всех сторон, даже зачем-то поковырял ногтем поистрепавшуюся ткань, а затем взял его за углы и усиленно вытряс содержимое. На землю вывалилось несколько зерен овса.

– Овес? – удивленно спросил Бахматов.

– Точно так, – с некоторым торжеством проговорил Саушкин. – В мешке, в который был упакован один из прошлогодних трупов, также отыскалось несколько зерен овса. Но этому тогда не придали значения. Сейчас же прослеживается некоторая закономерность…

– Что вы хотите этим сказать, Владимир Матвеевич?

– Я хочу сказать, любезнейший Леонид Лаврентьевич, что теперь подобной находке нужно придать значение. – Саушкин наклонился и поднял с земли овсяные зерна. – Вряд ли овес оказался случайно в мешках с трупами.

– Наш убивец является торговцем фуражом? – сделал предположение Коля Осипов.

– Возможно, – в задумчивости ответил Владимир Матвеевич. – Или постоянно его покупает.

– А может, он извозчик? – опять выдвинул предположение Осипов.

– А вы заметили, как был завязан мешок? И какие имеются узлы на веревках, которыми стянуты тела несчастных? Так вот, могу вам сказать, это типично извозчичьи узлы, – согласился с ним Саушкин. – Так что вполне может быть, что он ломовой или легковой извозчик. По крайней мере, это предположение оправдывается фактами, что трупы жертв убивца находили в разных местах. Имея лошадь с повозкой, труп, упакованный в мешок, можно незаметно вывезти куда угодно…

– Получается, что наш убивец, так или иначе, связан с лошадьми. И он либо лабазник, торгующий фуражом, либо торгует большими партиями фуража на базаре, либо и правда он ломовой или легковой извозчик, – подвел итог рассуждениям Коля Осипов. – Но это же… – он немного помолчал, – тысячи человек! Как нам среди них найти того, кто нам нужен?

– Как бы там ни было, но это пока единственная наша версия, и мне кажется, ее нужно разрабатывать, – заключил Бахматов и посмотрел на Саушкина: – А что вы еще можете сказать, Владимир Матвеевич?

– Что еще сказать… – протянул тот. – Вы совершенно правы, судя по всем известным нам преступлениям, убийца является одним и тем же человеком. На это указывает его ясно прочитываемый почерк: сначала он бьет жертву тяжелым предметом по голове, чаще всего по темени, возможно, обухом топора, тяжелым молотком или даже обрезком чугунной трубы, да мало ли еще чем… Судя по месту нанесения удара, убивает он свою жертву сзади, иначе удар приходился бы в область лба. Потом душит жертву, так сказать, для верности. Убедившись, что тело бездыханно, раздевает его и вот так специфически связывает, чтобы затем…

– Чтобы затем тело поместилось в мешок. – Колю Осипова угомонить было трудно.

– Именно так, милейший Николай, – одобрительно посмотрел на него Владимир Матвеевич. – Упаковав таким образом труп, убийца дожидается ночи, после чего вывозит его на своей лошади в развалины домов или преспокойно сбрасывает в реку.

– У меня вот такой вопрос, а где он убивает? – снова спросил Бахматов. – Не станет же он злодействовать посреди улицы.

– Резонный вопрос, – заметил Саушкин. – Надо полагать, в каком-нибудь укромном месте, где ему никто не мешает.

– Может, он это делает дома? – вклинился в разговор Жора, не менее увлеченный расследованием, нежели Коля Осипов.

– А вот это похоже на истину, – изрек Владимир Матвеевич. – Наш убийца находит жертву, заманивает ее к себе домой под каким-нибудь выдуманным предлогом… Потом договаривается о сделке, весьма выгодной для жертвы, которую надо, предположим, обмыть. Убийца выставляет водку, а когда жертва захмелеет, делает свое черное дело. А ведь верно… – Он с интересом глянул на Стрельцова. – Все, что убийца после содеянного преступления проделывает уже с трупом: раздевает его, связывает, упаковывает в мешок, – лучше всего делать дома. Затем он дожидается ночи и вывозит из дома труп. Так что без лошади ему никак нельзя…

– На этом покуда и остановимся, – подвел итог Леонид Лаврентьевич и по привычке потер пальцами подбородок. – Едем в управление. Там помозгуем и определимся, кто и чем будет заниматься.

Видавший виды «Чандлер», доставшийся от сыскной полиции вместе с водителем, и заскучавший муровский фотограф Юрий Петрович Еремин (единственный на все четыре оперативные бригады), давно упаковавший свой фотографический аппарат в брезентовый чехол, ждали их на набережной. Рядом стояла ломовая повозка, которая должна была увезти труп в морг.

«Чандлер», показывая капризный характер, не желал заводиться. Уже давно уехала в морг повозка с трупом, а автомобиль только стрелял выхлопной трубой и трясся, будто бы в падучей.

– Леонид Лаврентьевич, нам на управление еще в начале года обещали выделить три мотора, – произнес Коля. – Один наверняка нам бы достался. Сейчас уже весна, а «воз и ныне там».

– Обещанного три года ждут, – буркнул Бахматов и добавил: – Скажи спасибо, что хоть этот мотор за нами закрепили… Не барин, на извозчике поездишь.

– Скорее на трамвае… На извозчиках ныне только баре и ездят, – парировал Осипов. – При нэпе-то вон их сколько опять развелось: плюнуть некуда, обязательно в нэпмана попадешь.

– Не твоего это ума дело, Коля, – заметил ему Леонид Лаврентьевич. – Твое дело – убийц, громил да налетчиков ловить. Уяснил?

– Уяснил, – немного обиженно ответил Осипов.

Наконец «Чандлер» чихнул раз, потом, нерешительно, другой и завелся. Бахматов сел вперед с водителем, а Коля, Жора, Саушкин и заскучавший отчего-то Еремин уселись сзади. В тесноте, как говорится, да не в обиде.

Автомобиль, зло выплюнув черную гарь, медленно тронулся. Двадцать семь лошадок, спрятанных в моторе, натужно поднапряглись и тяжело потащили шестерых мужчин. Бахматов облегченно вздохнул. Все, поехали потихоньку в МУР…