– От Васьки-то? – нахмурил бровь Юрий. – Тоже мне московский князь! Ему еще титьку мамкину сосать! Князь!.. А ну дай сюда грамоту, что он там понаписал?

Юрий сдернул печать и бросил ее под каблук сапога. Давил брезгливо, словно тварь какую. За чтение принялся не спеша, причмокивал толстыми губами, словно жидкую кашу хлебал. И чем дальше вникал в послание племянника Юрий Дмитриевич, тем складка на его челе становилась глубже. Прочитав, швырнул грамоту в угол.

Из-за стола поднялся невысокого росточка татарин, ухмыльнулся в серповидные усы и кривой пятерней заграбастал брошенную грамоту. Прочитав написанное, он бережно положил свиток на край стола.

– Что скажешь на это, Тегиня? – спросил князь и погрозил кулаком продолжавшему стоять в дверях гонцу. – Передай вот это своему князю, и чтобы я тебя здесь не видел, а то на дворе выпороть прикажу!

Гонец исчез, будто его и не было.

Тегиня улыбнулся причудам князя.

– Соглашаться надо, князь Юрий. Я тебе помогу. Мухаммед Тегиню слушает, как он скажет, так и будет, – успокоил князя мурза.

О тайной силе мурзы Тегини Юрий Дмитриевич был наслышан. Именно его хан посылал в дальние вотчины собирать дань, что доверялось только особо приближенным. В прошлом году взбунтовался Переяславль – укрощать непокорных отправили мурзу Тегиню. Он пользовался особым доверием хана Золотой Орды еще и потому, что приходился властителю молочным братом, и в знак высочайшего расположения тот отдал ему в жены свою младшую сестру. Мухаммед сделал Тегиню первым советником, а когда сам ненадолго покидал Орду, во главе ханства оставался маленький человечек с жестким выражением глаз. Мурзе Тегине завидовали, его ненавидели, но боялись все. А после того как Тегиня породнился с самим ханом, он поднялся еще на одну ступень, оставив позади своих завистливых недругов. Перед мурзой Тегиней трепетали в Орде даже отпрыски Чингисхана. Заискивали эмиры больших государств. Именно к нему сначала обращались князья, когда возникали споры вокруг вотчинных земель.

И вот сейчас знатный мурза находился в Коломне и сидел за столом князя Юрия.

Князь Юрий посмотрел на Тегиню с надеждой. Попробуй пойми ордынца, что у него на уме – в глазах будто бес пляшет. Уж не лукавит ли? Подношения возьмет, а дело не продвинет. Больно золото любит хитрый мурза, да баб ему порумянее подавай!

– Если поможешь, мурза, московский стол взять… золотом с головы до пят обсыплю! – серьезно пообещал Юрий Дмитриевич.

Тегиня квас пьет и будто не слышит обещаний.

– Девка у тебя в горнице прибирает, – мурза стрельнул глазами на краснощекую девицу, которая проворно прибирала со стола чаши. – Дай мне ее! Нет, не в подарок, – замахал рукой мурза. – Я заплачу. Моей женой будет.

Юрий Дмитриевич посмотрел на девку, смахивающую ладонью сор на пол, и грустно промолвил:

– Княгиня будет недовольна. Эта девка ей косу заплетает… Но так и быть! Для такого дела не жалко, забирай красавицу!

Заулыбался Тегиня – кожа на его острых скулах натянулась, того и гляди, лопнет на тонких морщинках-трещинках.

Вечером, когда солнце стало клониться к закату и его красноватые лучи с трудом пробивали темную слюду в окнах, проникали в хоромины и застывали на полу багровыми пятнами, князь Юрий принялся за грамоту. Он не назвал Василия, как бывало прежде, по имени и отчеству, обратился просто: «Князь Василий! Сообщаю, что согласен ехать с тобой весной в Золотую Орду, чтобы найти праведного суда у хана Мухаммеда. Как он решит, так тому и быть!»

Князья выехали из Москвы в Золотую Орду в мартовскую оттепель, на самое Благовещение, когда колокола заливались радостным перезвоном, приветствуя наступление ранней весны. Около изб распускались вербы, уже рушился зимний путь, а посады утопали в непролазной распутице. Князья тешили себя надеждой, что нежданную оттепель высушит поздний мороз и уж тогда в Орду проехать будет легче.

Оглянулся Василий Васильевич на островерхие главки соборов и махнул рукой:

– Трогай!

Повозка покатилась по Ордынке. Она без конца проваливалась, вязла в липкой грязи, но под залихватские крики возницы и яростное старание лихой тройки гнедых лошадок вырывалась из цепкого плена, тряслась дальше на ухабах и вновь ухала с высоты в проталины. Дрянная дорога, куда ни повернешь. До Орды всю душу вытрясет. По заморозку да по снежку доехали бы быстро, однако нельзя – Мухаммед велел быть весной.

– На Благовещение весна зиму берет, – высказался боярин Всеволжский и умолк, глубоко погрузившись в свои думы.

За оконцем всюду проталины. Погано стало на душе, хоть вой!

С Москвой расставался Василий Васильевич неохотно, помолился в домовой церкви, отвесил с дюжину поклонов у алтаря, поставил свечку Николе Угоднику, выпрашивая заступничества в делах, и вышел вон. У крыльца матушка дала пояс, вышитый крестами, тот, что бесов отгоняет и от лихоманки стережет, а еще удачу приносит. С этим богатством и отбыл великий князь в татарскую Орду.

Повозка князя Юрия Дмитриевича ехала чуть поодаль. Василий слышал, как кучер молодцевато поругивал лошадей, заставляя их переходить на галоп.

Родная кровь сильнее недавней вражды: еще вчера Василий держал обиду на дядю, а увидел его опять – такого похожего на отца, – сразу улетучилась обида, так, бывает, ветер разгоняет грозовые тучи, оставляя только небесную синь. Руки у Юрия Дмитриевича такие же сильные, как у отца. Разве можно забыть эти руки, которые подкидывали его высоко над головой, и Василий видел тогда весь мир: Москву-реку, пойму, заросшую травой, и хороводы девушек, одетых в легкие белые сарафаны.

Набраться бы сил, подойти сейчас к нему и рассказать о том, что гложет, сделаться ненадолго отроком, каким был всего лишь два года назад, но время ушло далеко вперед – вылепило его великим московским князем, а значит, возвысило над всеми, и сам Юрий Дмитриевич обязан теперь снимать перед ним шапку.

Как не может речка течь в гору, так и Василий не мог спуститься со своей высоты к дяде. Только один должен быть великим московским князем – двоим на державном столе нет места.

Повозка все дальше удалялась от Москвы – увозила Василия Васильевича в Золотую Орду.

Первый раз Василий ехал в Орду и понимал, что робеет. Если другие московские князья шли в Орду, чтобы просить ярлык на княжение, то он ехал судиться с дядей. Пусть же решит хан по справедливости, кому на московском столе сидеть.

Взгрустнулось Василию ненадолго, когда он вспомнил о мученической смерти тверского князя. Хоть и не ладили Москва и Тверь, но ведь умер Михаил мученически: не на бранном поле, а у шатра золотоордынского хана.

Боярин Всеволжский тихо похрапывал, как будто совсем не занимала его великокняжеская судьба: укачала старика дорога. И безмятежность спящего боярина подействовала на Василия умиротворяюще. Даст Бог, все и обойдется. Вернемся живые. И рука сама собой легла на матушкин пояс.

Но чем дальше отъезжал Василий Васильевич от Первопрестольной, тем больше забирала его грусть.

– Гей, дорогу! – покрикивал порой возница на зазевавшихся. – Не видишь, что ли, дурень! Князь Московский едет!

И крестьянин, шарахнувшись на обочину, кланялся низким поклоном.

Дорога – это не только грязь под копытами лошадей. В первую очередь это его, князя Московского, земля, которая простиралась широкими полями, дремучими лесами, полными дичи и всякого зверья. Только сейчас, по дороге в Орду, Василий Васильевич понял, как он богат.

Золотоордынская дорога знавала времена и худшие, когда с обычным ясаком увозили в полон рабынь, пополнявших невольничьи рынки Кафы. Славянки всегда считались дорогим товаром, и богатые заморские купцы не скупились – платили щедро, пополняли свои гаремы красивыми девушками.

Всеволжский всю дорогу был неразговорчив: уткнет нос в соболью шубу, и думы его где-то далеко от дороги и великого князя.

– Подарки и серебро в обозе, – встряхнувшись, как воробей от снега, иной раз скажет Иван Дмитриевич. – Чего кому давать, я знаю. А ты смотри и помалкивай. А если тебя спросят, говори, что согласен. Поначалу мурз нужно задобрить, а они хорошие слова о тебе хану скажут. И только после этого к самому Мухаммеду подступать нужно. Иначе нельзя, просто так до хана не допустят. До осени можно ждать! И чем больше подарков дашь, тем дело твое вернее. А я уж постараюсь подлезть к ним. Авось и выиграем дело с Божьей милостью.

Там, где начинались степи, проходила граница Золотой Орды. Зеленая трава с трудом пробивалась через серую грязь, чтобы неделей позже распуститься красноголовыми тюльпанами. Может, это и не цветы вовсе, а кровь русских воинов, павших за свою землю, взошла алым цветом?

Сарайчик вырос неожиданно: показались зеленые крыши минаретов, огромные мраморные дворцы, и, словно приветствие, раздался громкий голос муэдзина. Повеселел князь, сбросил с себя дрему боярин Всеволжский, а отряд всадников, сопровождавший великого князя, затянул голосистую песню.

К хану в этот день князей не пустили, отвели им место в гостевых хороминах и наказали ждать.

Тегиня уже праздновал победу: велел князю Юрию заказать у турецких мастеров новые великокняжеские бармы, обновить великокняжеский венец. Иван Дмитриевич тоже не унывал – щедро раздавал подарки, не жалел золота и серебра и одного за другим переманивал мурз на свою сторону. Мурзы хмелели от ласковых слов хитрого боярина, благодарили за щедрое угощение и говорили всегда одно:

– Якши! Поможем тебе, боярин. Сладко поишь, будет Василий на Москве князем.

Но то же самое мурзы обещали Юрию Дмитриевичу, и трудно было понять, чья чаша с серебром окажется тяжелее.

Иван Дмитриевич ластился к Тегине и обещал молочному брату хана золота без счета:

– Эх, мурза, правда-то на стороне Василия Васильевича, помог бы отроку, а мы твою милость вовек не позабудем. – Боярин обнимал медвежьей лапой мурзу, и худенький Тегиня просто тонул в его объятиях. – Знаю, как ты силен, знаю, что и к хану в покои вхож, замолви за мальца словечко перед господином!

Хитрый мурза только улыбается и молча принимает из рук боярина пиалу с кумысом.

– Хочешь, хоть сейчас в шапку серебро отсыпем? А хочешь, так сразу две!

Тегиня отставил в сторону надоевший кумыс и решил попотчевать себя медовухой – потянулся рукой к кувшину, а Всеволжский, угадав желание мурзы, уже наливает ему напиток в чашу. Ордынский вельможа, удобно развалившись на лавке в покоях боярина, попивал ядреную медовуху. Напиток был крепкий, так и бил в голову. Тегиня многозначительно улыбался, но обещаний не давал – не в его характере сотрясать воздух словами. А Всеволжский, понимая это по-своему, неустанно поднимал цену – справедливо считая, что великое княжение стоит намного больше.

– Золотую цепь, Тегиня, получишь, а хочешь – драгоценные камни.

– Золотая цепь хорошо, только хан Мухаммед непрост!

– И я об этом же, мурза, вот потому и к тебе подошел. Так и быть, бери каменья драгоценные и золотую цепь.

Тегиня прищелкивал языком, все более удивляясь щедрости боярина, но вместо ответа Всеволжскому – опять полупьяная улыбка. Ох и крепка же медовуха у Ивана Дмитриевича! А потом, испив и наливки, он нетвердой походкой покидал гостеприимные палаты и возвращался в свой юрт.

Всеволжский, не умевший поддаваться унынию, только чертыхался вслед мурзе и без конца удивлялся его изворотливости:

– Вот же хитрая бестия! Согласие не дает и об отказе речи не заводит. Видать, князь Юрий крепко его прикупил. Но ничего, Василий, все будет хорошо, один Тегиня ничего не решает. Хоть он и молочный брат хану, но, помимо него, у Мухаммеда еще советники есть. Как мурзы твое дело хану представят, так оно и выйдет. Ничего, я со всеми мурзами переговорю. Серебра жалеть не надо, князь! Иначе не видать тебе великого княжения. – И уже заискивающе, заглядывая в светлые очи великого князя: – А дщерь моя, Марфа, как тебе? Ведь вправду хороша? Вижу, по душе пришлась. – Василий смутился и почувствовал, как ядовито растекается по лицу краска, обжигая кожу. Всеволжский понимал смущение князя по-своему. – Она девка видная, всем взяла. Эх! – забавно хлестал он себя по толстым ляжкам.

Боярин Всеволжский не уставал нашептывать каждому мурзе на ухо при встрече:

– Что же это такое получается? Получается так, что Тегиня всеми вами управляет. – Косматая голова покачивалась из стороны в сторону, и лукавые глаза поглядывали на озадаченных мурз. – Еще немного, и он начнет называть себя ханом. Он мне хвастается без конца, говорит: как я хану Мухаммеду скажу, так оно и будет. Дескать, мы с ним молочные братья, и он меня всегда послушает. – Иван Дмитриевич удовлетворенно замечал, как мрачнели волосатые лица мурз; слова боярина, что зерна зрелые, падали на благодатную почву и готовы были дать первые ростки. Боярин распалялся все больше: – Насмотрелся я на него, бестию! Ходит по двору так, будто он в Орде первый господин. Скоро от ближних мурз потребует, чтобы его почитали, как самого хана. И все против закона, шельмец, норовит повернуть. Ведь Василий Васильевич не варяг какой-нибудь на столе московском, по ханскому жалованию сидит.

Угрюмо помалкивали мурзы и сосредоточенно любовались серебром, подаренным боярином. И трудно было понять Ивану Дмитриевичу, что прячется за прищуром глаз: коварство или, быть может, сочувствие.

Однако большая часть времени проходила в ожидании, и князья могли видеть хана только издалека, когда он, в сопровождении большого числа знатных мурз, покидал дворец и уезжал на охоту.

Мурзы относились к Василию благосклонно: оказывали радушие и гостеприимство. Даже дня не проходило без того, чтобы он не побывал у какого-нибудь ордынского правителя: а здесь и соколиная забава, и долгие разговоры за столом. Но таким же гостеприимством пользовался и Юрий, и трудно было сказать, кто же выиграет этот затянувшийся спор. В одном не сомневались оба князя, что в лице заботливых мурз за ними неустанно наблюдает зоркое око хана Золотой Орды.

Через оконце в покои боярина Всеволжского задувал ветер – выстуживал тепло золотоордынских вельмож. Зябко на дворе. Иван Дмитриевич растер ладони, поежился. Не прибавляют тепла его разговоры с мурзами, а печь, выложенная по-русски, так и дышала жаром. Боярин взял несколько щеп и затолкал их далеко в огненный зев.

– Слышь, княже… – Боярин посмотрел на Василия Васильевича, который за весь вечер так и не проронил ни слова. – Завтра на суд к хану едем, как он решит, так и будет. Я золото приготовил, нужно будет все до последнего отдать. Дочери в приданое я здесь цепочку золотую заказал, так и ее отдам. Ничего, потом сочтемся по-родственному.

Месяц рамазан начинался с появления молодой луны, когда