Второе изгнание

Этой ночью город уснуть не смог. Повсюду раздавались приглушенные крики и проклятия. Не спали в эту ночь и в ханском дворце. Невозмутимым оставался только Сафа-Гирей.

– Зажечь огонь в моих покоях! – приказал он. – Пригласить моего гостя Ядигера.

Сафа-Гирей опустился на шелковые подушки и стал ждать. Скоро на пороге покоев появился Ядигер. Отпрыск астраханского хана держался с достоинством. Он всегда помнил, что Сафа принадлежит к ненавистному ему роду Гиреев, непримиримым врагам Астраханского ханства. Однако это не мешало им наносить друг другу визиты вежливости, а в последний год они сблизились особенно.

Сафа-Гирей внимательным взглядом смерил Ядигера.

– Неспокоен народ, – заговорил хан после того, как гость опустился на подложенные слугами мягкие подушки.

Ядигер не перебивал, ждал, что будет дальше, только согласно кивал головой.

– В Казани бунт.

И снова астраханец согласился, прикрыв глаза.

– Завтра я раздавлю их всех! – гневно выкрикнул Сафа-Гирей.

– У тебя не хватит сил, – неожиданно возразил Ядигер. – Тебя не любят в Казани и желают твоей смерти.

Сафа-Гирей сверкнул глазами. Меняются, видно, времена, если астраханский выкормыш смеет возражать казанскому хану! Но Ядигер не боялся Сафа-Гирея, он уже понимал, чего хочет от него хан.

– Ты разоряешь свои улусы непомерными поборами, города твои стоят в запустении, сборщики налогов бесчинствуют и грабят, правды у судей не найти. Во всем же винят тебя, потому что все это происходит от твоего имени. Твои ставленники в улусах не любят казанцев и обкладывают их все новыми налогами. Карачи открыто враждуют между собой, а у тебя нет даже сил наказать виноватого!

– О Аллах, ты сказал только правду! – выдавил из себя Сафа-Гирей. – Но где же выход?!

– У тебя есть выход… Нужно бежать! И бежать сейчас же. Иначе на рассвете будет поздно, толпы казанцев ворвутся во дворец и растерзают тебя вместе с женами. Слава Всевышнему, ночи сейчас темны!

– Но у меня есть стража и отряд крымских улан!

– Но что может сделать один отряд против целого города? И уверен ли ты в том, что стража верна тебе?

Сафа-Гирей задумался. Его узкий, слегка впалый лоб прорезали глубокие морщины. На скулах нервно забегали желваки. «Вернуться на ханство, чтобы так позорно бежать! А может, Ядигер добивается моего отъезда из Казани, для того чтобы самому занять место хана?..»

– Ты должен поехать к нам, в Хаджи-Тархан, я напишу отцу, чтобы он тебя встретил, как и подобает встречать казанского хана. Там у тебя будет время, чтобы собрать войско, а уже затем вернуться в Казань!

– Хорошо. Я еду! – решился все-таки Сафа-Гирей.

Глубокой ночью небольшой отряд хана тайно покинул своевольную Казань. Некоторое время в темноте были видны неясные силуэты всадников, а потом и они растворились на астраханской дороге.

– Я еще вернусь! – всю дорогу повторял Сафа-Гирей, пришпоривая задыхающегося от быстрого бега жеребца. – Я еще вернусь!

Долгих три месяца пробыл изгнанный Сафа-Гирей в Астрахани. «Был ханом, – думал Сафа-Гирей, – нужен был всем, а сейчас – никому!» На его почти заискивающую просьбу дать небольшое войско – проучить непокорную Казань – астраханский хан неожиданно ответил резким отказом:

– Не с руки сейчас ссориться с Москвой! Урусские войска как никогда сильны и находятся на подступах к Казани. А ведь они могут свернуть и в мою сторону, окажи я тебе добрую услугу!

Сафа-Гирей понял, что рассчитывать здесь больше не на что. «Лучше быть незваным гостем у своего тестя, чем изгнанником в Хаджи-Тархане», – рассудил беглец и вместе с женами и небольшим отрядом отправился в Ногайскую Орду, к отцу своей старшей жены Сююн-Бике.

За спиной оставались мечети Астраханского ханства.

Ногайский господин не пожелал встретить зятя.

– Отведите меня к мурзе Юсуфу, – властно обронил Сафа-Гирей дворцовой страже.

Неласково встречали Ногаи – охрана равнодушно созерцала опального хана.

– Отвести меня к моему тестю! – повысил он голос, и рука невольно потянулась к красивой чеканной рукояти.

Дворцовый страж скользнул глазами по сильной руке казанского господина, кривой красивой сабле, потом, после краткого раздумья, произнес:

– Отвести Сафа-Гирея к мурзе Юсуфу.

– Дерзкий! Ты забыл добавить слово «хан» и поклониться!

Голос Сафа-Гирея звучал по-прежнему строго. Рука все так же покоилась на красивой рукояти, и страж рассмотрел, как тонкую чеканку обнимает красивая пятнистая змея. «Кобра! А ведь она способна ужалить насмерть! Лучше умереть на поле брани, чем от руки изгнанника-хана. Тогда хоть сразу попадешь в рай!»

– Проводить казанского хана Сафа-Гирея к мурзе Юсуфу.

Старый воин как можно почтительнее согнул спину. Ему не однажды приходилось кланяться султанам, ханам, мурзам и эмирам, но изгнанному и всеми презираемому беглецу – впервые!

Хан прошел мимо, не удостоив больше стражу даже мимолетным взглядом.

Сафа-Гирей медленно поднялся по широким мраморным ступеням дворца. Следом, обнажив сабли, ступали два стражника.

Юсуф ждал Сафа-Гирея. «Что ж, пускай войдет! Помнится, он был тщеславен и горд, но время меняет людей».

Однако годы, казалось, не коснулись Сафа-Гирея. Он был по-прежнему статен и молод, все тот же надменный взгляд, только губы приобрели еще большую твердость. «Красив, – подумал Юсуф и удобно расположился на мягких подушках. – Что же он будет делать дальше? Хватит ли у него решимости пройти в комнату? Вот как, не хватило… Сафа-Гирей стал скромным. Все-таки изменился хан, не забывает, что гость!»

Юсуф сделал небрежный знак рукой, и стража немедленно скрылась, оставив его наедине с Сафа-Гиреем. Тот прошел дальше в глубь комнаты, и его легкие шаги утонули в мягких коврах.

Комната была просторной и богато убранной. Юсуф окружил себя красотой не меньшей, чем султан Сулейман: на полу персидские ковры, сосуды – из чистого золота.

Сафа-Гирей вдруг понял, что от этого дряхлого старика зависит не только его дальнейшая судьба, но, быть может, и жизнь.

– Отец, прости, – переламывая в себе гордыню, изгнанник склонил колени перед Юсуфом. – Виноват я перед всеми: перед Аллахом в первую очередь, но все, что я делал, шло от любви к моему ханству и к твоей дочери Сююн-Бике!

Лицо старика при упоминании о его любимице сделалось мягче, и голос стал вдруг совершенно другим:

– Встань, Сафа. С каких это пор ханы стоят на коленях перед мурзами? Чего ты желаешь от меня? Ждешь помощи?..

– Позволь мне в твоем юрте ^[21] переждать тяжелое для меня время. А потом я вернусь!.. Я очень рассчитываю на твою помощь.

Юсуф долго не отвечал. Тяжко поднялся с мягких больших подушек и заходил по комнате. Глубокий ворс ковра заглушал его тяжелый шаг.

Сафа-Гирей молчал, сейчас решалась его судьба. Наконец Юсуф заговорил:

– Ты смеешь просить моей помощи! Неужели ты думаешь, что я пожелаю помочь человеку, который убил моего зятя Джан-Али, данного мне Аллахом! Ты обесчестил мою дочь браком, который не угоден Всевышнему!

– Но Сююн-Бике любит меня! – пробовал возражать Сафа-Гирей. – Джан-Али был равнодушен к твоей дочери.

– Иди. Я подумаю, – тихо произнес Юсуф, остывая. – И пусть ко мне явится Сююн-Бике.

Сююн-Бике не была на родине несколько лет. Волнение не оставляло ее, как только отряд пересек границу Орды. Из окон кибитки она с волнением смотрела на знакомую с детства бескрайнюю степь.

– Остановись! – крикнула бике.

Сколько раз ей вспоминалось именно это место. Здесь впервые произошла ее встреча с огланом Кучаком. О Аллах, как давно все это было…

Кибитка въехала одним колесом в яму и, качнувшись, остановилась. Сююн-Бике спрыгнула с подножки, встала на колени, запачкав темной тиной шелковые шаровары, и коснулась губами влажной земли.

Вот и свиделась Сююн-Бике с домом. Никто не торопил ее, а она не спешила. Уланы молча наблюдали за ней.

– Поехали! – Она села в кибитку, и та медленно тронулась, а затем, набирая разбег, поспешила в сторону высоких городских стен.

Сарайчик почти не изменился, только в центре площади выросла каменная мечеть. С высоких минаретов муэдзины созывали правоверных на вечернюю молитву. Город был так же красив, как Казань.

Юсуф встретил дочь ласково:

– Как ты похорошела, милая Сююн-Бике. Твоя красота может соперничать с луной.

– Ты преувеличиваешь мои достоинства, отец. Я – только женщина и жена изгнанного хана.

Юсуф помрачнел, черты его лица сделались резче, потемнели морщины. И Сююн-Бике увидела, как он постарел.

– Ты была женой Джан-Али. Я выдавал тебя именно за него, – нахмурился мурза. – А Сафа-Гирей убил твоего мужа и тем самым нанес оскорбление мне!

– Мой муж – Сафа-Гирей, – твердо сказала Сююн-Бике. – Джан-Али никогда не любил меня.

Мурза не сумел спрятать усмешку.

– Ты достойна лучшей участи, чем быть женой хана-изгнанника. Кому сейчас нужен этот шелудивый пес, который шастает по степи в поисках пристанища?! Достаточно мне пошевелить пальцем, как его просто не станет. Даже Гиреи, его крымские родственники, не вступятся за него.

– Ты не посмеешь убить моего мужа! – взмолилась Сююн-Бике. – Ты поможешь ему, потому что я люблю его!

Сердце старого воина дрогнуло. Что может быть ближе, чем боль дочери? Что ее ожидает с неудачником-ханом, который не в состоянии справиться даже с кучкой недовольных мурз? Наверняка о том, что Сафа-Гирей прибыл в Ногаи, уже знает и Иван. И он может напомнить об этом. А расположение урусского хана стоит всегда дорого. С другой стороны, Гиреи… Вряд ли они способны простить гибель своего сородича. Сами Гиреи могут с легкостью резать друг друга, но попробуй вспороть брюхо кому-нибудь из них! Они сразу забывают обиды и объединяются против общего врага. Гиреи – опасные соседи!

– Хорошо… Я подумаю, а теперь иди к себе, Сююн-Бике.

У мурзы Юсуфа Сафа-Гирей гостил недолго, зачем же злоупотреблять радушным приемом? И через несколько дней, сколотив небольшое войско, неторопливо двинулся в обратную дорогу.

Надо брать Казань!

В дороге Сафа-Гирей сделался раздражительным, случалось, срывал злость на окружающих, и уланы старались во время переходов держаться от него подальше. А хана мучило тяжелое предчувствие, он продолжал находиться под впечатлением своего последнего разговора с Юсуфом.

– Ты просишь у меня войско, Сафа-Гирей, чтобы вернуть себе Казань?

– Да, мурза Юсуф! И ты должен помочь мне в этом! Даже стоя на суде перед Аллахом, я буду помнить о твоей доброте. Объясни мне, что тебя может связывать с ханом Иваном? Он неверный, а ты мусульманин! Мы должны объединиться. Как только я верну себе Казань, нам нужно идти на Москву. В этом нам поможет и Крым – Сагиб-Гирей. Даже Казанское ханство хан Иван объявил своим юртом! – гневно продолжал Сафа-Гирей. – Никогда Казань не была ничьим улусом, не будет и впредь! Или ты думаешь, Юсуф, отсидеться здесь в степи, пока Иван подходит к Казани?! Не выйдет, следующим будешь ты!

Этот разговор для Юсуфа тоже не прошел бесследно: на следующий день он дал хану-изгнаннику несколько сот всадников.

– Мне нужны пушки, чтобы пробить стены Казани! – все более смелел Сафа-Гирей.

– Мне они тоже нужны. Чем же я буду защищать свой город, если ты заберешь еще и пушки?

Сафа не стал отвечать, только с досады плетью огрел коня и увлек за собой небольшое войско Юсуфа.

Накануне Юсуф получил грамоту от урусского хана Ивана.

Здравствуй, брат мой мурза Юсуф! Бью челом тебе из стольного города русского. Прослышал я, что в царстве твоем скрывается изгнанный из Казани царь Сафа-Гирей. Враг он мой и всего народа русского. Вяжи сего пса по рукам и ногам путами крепкими. И как простого смерда вези в Москву. А уж там я сам суд учиню! Услугу твою помнить буду. Дружбой буду обязан. И на том великий князь и государь всея Руси Иван Четвертый Васильевич Второй кланяется.

– Позвать ко мне хаджи ^[22] Хафиза, – приказал Юсуф, когда войско опального хана уже скрылось в степи. – Пиши, – произнес мурза, когда Хафиз удобно разместился за столом, взяв в руки отточенное перо. – «Желаю долго здравствовать, брат мой государь Иван. Пишет тебе ногайский мурза Юсуф. Враг твой, хан Сафа-Гирей, был у меня с дочерью моей любимой, Сююн-Бике. Письмо твое запоздало. Оно пришло, когда Сафа-Гирей уже выехал из Ногаев. Я вдогонку хану отправил людей своих, чтобы поймали и наказали его», – медленно диктовал Юсуф. На некоторое время он задумался. – Нет, не годится… Пиши. «Письмо твое получил. Хотел заточить Сафа-Гирея в зиндан, но он, пес такой, убил моих людей и сбежал. Я же вослед послал ему своих людей, чтобы догнали и наказали Сафа-Гирея…» Гонца с письмом отправить немедленно и позвать ко мне Али.

Вошел Али. Его темное лицо, меченное солнцем, временем и саблями урусов, чуть оживилось под лукавым взглядом Юсуфа.

– Я слушаю тебя, о великий, – низко пригнув поседевшую голову, сказал старый воин.

– Возьми с собой сотню казаков, скажешь Сафа-Гирею, что прислал их я. Будь рядом с ним, стань его тенью, а при удобном случае – убей! Но чтобы об этом не знал никто.