Лучшего убежища, нежели у Ванды, трудно было сыскать.
Вечерами, ближе к ночи, певичка уходила на службу и возвращалась только под утро. Затем отсыпалась и весь день до позднего вечера была в распоряжении Артура. Губ она больше не красила, в результате чего выглядела свежее и как-то по-домашнему, что действовало на «графа» успокаивающе и где-то даже возбуждающе.
Два дня пролетели, как несколько часов.
В варшавских газетах, которые покупала Ванда по просьбе Артура, никаких сообщений относительно его розысков не встретилось. Очевидно, полиция решила обойтись собственными силами, не привлекая внимания общественности к его персоне. Это настораживало, но и внушало некоторую надежду на возможность успешного пересечения границы. Нужно было либо раздобыть подходящие документы, либо найти нужного человечка, который сумел бы организовать переход границы. Когда в газетах появится объявление о его розыске с описанием его примет, сделать это будет много труднее.
На третий день, после двукратного соития, возлежа на оттоманке, они с Вандой беседовали о пустяках. Благостное состояние души и тела, которое возникает после предания любовным ласкам всего себя без остатка, не предполагало серьезных разговоров, однако Артур все же вскользь упомянул об утере документов и невозможности выезда за границу.
– Так выправь документы, и дело с концом, – без интонаций заметила на это Ванда.
– Не могу, – ответил Артур. – Русская полиция знает, что я принадлежу к партии французских социал-демократов и приехал в Россию налаживать связи с паном Пилсудским и другими польскими социалистами. Мы, сторонники объединенной и независимой Польши, как кость в горле для русского царя и его сатрапов.
– Так ты революционэр! – восторженно произнесла Ванда и приподнялась на локте. Ее взор, обращенный на Артура, пылал обожанием и восхищением.
– Да, дорогая, можно сказать и так, – согласился социал-демократический граф. – Мне срочно надо уехать в Вену, где меня ждет мой связной, да вот ума не приложу, как это сделать. Только это, – он строго посмотрел на нее и приложил палец к губам, – строго секретная информация. И за ее разглашение по законам нашей организации полагается смерть.
Ванда надолго замолчала. Потом, когда они стали строить планы завтрашнего дня, она вдруг выпалила:
– Кажется, я смогу помочь тебе.
– В чем? – не понял сразу Артур.
– Ну, о чем ты говорил, – выбраться за границу.
– Шутишь? – улыбнулся Артур, на самом деле превратившись в слух и внимание.
– Отнюдь, я вполне серьезно. Дело в том, что у меня есть сестра. А у сестры муж. Он мировой судья. Живут они в Люблине, и однажды муж сестры помог перебраться за границу одному русскому князю, замешанному в заговоре против царя. Кажется, его звали Крылаткин.
– Может, Кропоткин?
– Не помню, – Ванда виновато улыбнулась. – Хочешь, я напишу ей письмо?
– А это будет удобно? – спросил Артур.
– Разумеется, ведь она же моя сестра. – Ванда посмотрела на Артура, и ее глаза стали печальными. – Одно плохо.
Она замолчала и отвернулась.
– Что же плохо, дорогая? – повернул ее к себе Артур.
– То, что ты от меня уедешь. Но ведь тебя все равно не удержать, правда?
«Правда», – хотел ответить Артур, но промолчал.
Ванда всхлипнула и стала похожа на ребенка, которого хочется успокоить и пожалеть. Он успокоил ее. По-своему. И пожалел. Как мужчина может успокоить и пожалеть женщину, когда они лежат в постели, соприкасаясь голыми телами.
Ответ пришел неожиданно быстро. Это для Ванды. Для Артура письмо от сестры Ванды пришло не так уж и скоро. В письме Юзя – так звали старшую сестру Ванды – отписала, что она и ее муж сделают все возможное для человека, отдающего свои силы и помыслы восстановлению Великой Польши.
Пришла пора расставаться. Ванда буквально ревела, и слезы ручьем лились из ее глаз.
– Не плачь, – Артуру было неловко. Последняя женщина, которая плакала из-за него, была его матушка, когда он был вынужден покинуть Россию. Остальные женщины в его жизни, которых он оставлял или которые оставляли его, либо посылали ему в спину проклятья, либо пытались оправдываться и вернуть его. Так или иначе, но у тех и других глаза были сухи.
Но Ванда… Неожиданно для самого Артура в их отношениях возникло нечто особенное, чего у него не случалось с другими женщинами.
– Не плачь, – повторил Артур и погладил ее по голове. – Может, свидимся еще…
Маркиз протянул оставшиеся у него деньги, но она не взяла их, отказавшись движением головы. Говорить Ванда не смогла из-за накативших рыданий.
Потом они обнялись и простояли так какое-то время.
– Ну, я пошел, – сорвавшимся вдруг голосом произнес Артур. – До видзення.
Ванда лишь качнула головой. В общем, как говорится в таких случаях, они расстались друзьями.
На вокзале он удачно сел в поезд и по приезде в Люблин сразу направился к Юзе.
Дома ее не оказалось. Ее муж тоже еще не возвратился со службы, поэтому Артур любезно принял приглашение экономки – что встречала его, буде извещена о приезде «графа», – разместиться покуда в гостиной и откушать кофею. Потом его отвели в комнату, выделенную для него.
Скоро пришла пани Юзя. Она была года на два постарше Ванды и немного полнее, хотя полнота имелась именно в тех местах, против которых мужчины вряд ли имели что-либо против.
Представившись, Артур быстро расположил Юзю к себе, и когда вернулся со службы ее муж, они были уже добрыми друзьями. Супруг Юзи, несмотря на свою строгую должность, оказался человеком вполне добродушным и крепко любящим свою «Великую Польшу, отданную на растерзание милитаристическим державам», в число которых он включал и Россию.
Артур не спорил с ним. Напротив, надев личину французского графа-республиканца и интернационалиста, он рьяно поддерживал судью и несколько раз повторил, что Юзеф Пилсудский именно тот человек, который необходим сегодня как воплотитель идеи возрождения Речи Посполитой. Мол, это не только его, графа Ламбера, мнение, но и парламента и правительства Французской Республики в целом.
– Франция всегда поддержит вас, поляков, в борьбе за вашу независимость, – горячо говорил Артур, расхаживая по гостиной. – Для этого я был послан к вам парламентом Франции, чтобы открыто объявить вам об этом, несмотря на близость русского царя. Кроме того, вас поддержат Австро-Венгрия и Германия, которые не хотят усиления России, развивающейся сейчас слишком быстрыми темпами. Нет, сильная Россия не нужна ни полякам, ни французам, ни остальной Европе. Всем нам нужна Россия, занимающаяся своими внутренними проблемами. И мы, свободные страны Европы, устроим ей эти проблемы.
Муж Юзи был в восторге от гостя. Конечно, он, как истинный патриот Польши, поможет другу своей многострадальной родины и сделает все, что в его силах, чтобы его сиятельство выехал за пределы империи без осложнений. Но ему бы очень хотелось, чтобы высокий гость провел хотя бы дня два у него дома, чтобы иметь возможность и удовольствие пообщаться с ним подольше. У него, судьи, есть, на его взгляд, весьма интересные и перспективные планы относительно обустройства независимой Польши. И советы графа об этих планах, как человека и посланца республиканской Франции, конечно, занимающего в своей стране не последнее положение, были бы весьма ценны и полезны.
– Я бы с превеликим удовольствием остался погостить у столь ревностного служителя своей отчизне и патриотически настроенного гражданина возрождающейся Польши, – мягко возражал Артур, положив длань на судейское плечо. – И конечно, с интересом выслушал бы ваш план обустройства обновленной и независимой Польши, а возможно, и посоветовал что-нибудь дополнить или даже исправить. Однако, – «граф» притворно вздохнул, – дела требуют моего немедленного выезда из России и прибытия в Вену, где меня давно ждут мои социал-демократические товарищи. Не приехать к ним в означенные сроки равносильно измене как им, так и нашему с вами общему делу возрождения Великой и Неделимой Польши…
Артур строго посмотрел в глаза судьи и тяжело вздохнул. Потом перевел взгляд на Юзю, взор которой пылал патриотизмом, восхищением и чем-то похожим на вожделение. Вероятно, не будь в данный момент мужа, она в патриотическом экстазе отдалась бы графу в знак безграничной поддержки его планов и ради возрождения Великой и Неделимой…
Назавтра, встав в семь часов утра, Артур с судьей выехали в приграничное село Замостье, расположенное в непосредственной близости от австро-венгерской границы. Час ехали по «железке», потом еще верст пятьдесят с лишком до села. Вся дорога заняла более четырех часов, так что, по сельским меркам, приехали они в Замостье в точности к обеду.
Таможенного чиновника и короткого приятеля судьи они застали дома. Судья переговорил с ним по-польски; таможенник, время от времени почтительно поглядывая на «графа», затем удовлетворенно кивнул, и разговор, по-видимому, был исчерпан. Отобедав вместе и выпив на дорожку вина, судья, таможенник и Артур сели в дрожки и выехали из села.
Граница с Австро-Венгрией начиналась почти сразу за Замостьем. Разграничительной полосой между двумя государствами служила небольшая речка, через которую был перекинут деревянный крепкий мост. В начале моста находился шлагбаум и дом таможни, в которой приятель судьи, очевидно, был главным. Он отдал команду часовому поднять шлагбаум, что тот и проделал. Артур расцеловался с судьей, который неожиданно прослезился и вытирал глаза носовым платком, и с чувством пожал руку таможеннику. Затем ступил на пограничный мост – и через несколько шагов был уже в Австрии. Несмотря на простоту перехода границы, сердце его учащенно билось.
Свобода…
Без паспорта, практически без денег, но – свобода, черт ее побери!
Когда пристав второй полицейской части Жалейко и околоточный надзиратель Хамзин, упустив «графа-маркиза», вернулись в гостиницу, дамы, что была с ним, уже простыл и след.
– А где та блудница, что была с маркизом? – хмуро спросил Жалейко Дворжака, на что владелец гостиницы лишь пожал плечами.
– Вы знаете ее? – спросил у Дворжака околоточный Хамзин.
– Нет, – тотчас ответил Дворжак.
– Как же так? У вас в нумере находится женщина, ночует, предается любви с мошенником, выдающим себя за графа, а вы об этом ни сном ни духом?
– Хозяйство у нас большое, уследить за всем невозможно, но я сейчас спрошу у коридорного, – ответил Дворжак и исчез.
О проекте
О подписке