07. Бухарест (Румыния)

Сначала я решил пойти в музей, подумав, что в таком режиме я сам скоро превращусь в подобие мумии. Захороненной не по царскому обряду, а в пустынных песках. Потом я решил пойти в бассейн – бороться с внутренней отёчностью. Вода возвращает меня к истокам. Когда я плыву, я чувствую себя собственным предком, я возвращаюсь к великому «пра».

Через два часа я оказался на площади Революции. Королевский дворец помнит румынских монархов. Затем отправился к Дворцу Парламента. Карта превратилась в ошмётки. Люди вокруг выглядели открыто и дружелюбно. Я старался выглядеть типичным туристом. Погода была хорошая. Пахло скошенной травой. Я купил яблочный сок в мини-упаковке. Понял, что я ничего тут не знаю.

Я вспомнил, как мама в детстве возила меня в заповедник с оленями, и тогда я впервые почувствовал, что значит оказаться в совершенно незнакомом месте. Я не понимал, где этот заповедник находится, ничего не знал о его размерах, не узнавал его запах. Я не решался сделать шаг, превозмогая детское любопытство. Мне казалось – я в космосе. В безбрежном пространстве, где страшно ошибиться. Одно неправильное движение – и меня унесёт в космическую темноту. Я никогда больше никого не увижу. Никогда больше ничего не узнаю.

Похожее чувство накрыло меня, когда я, уставившись в карту, читал названия улиц. Выйдя на Bulevardul Unirii, я почувствовал себя лучше – тут по прямой до Bulevardul Libertatii. Действительно, огромное здание. Я достал айфон и открыл «Википедию».

«Дворец Парламента (рум. Palatul Parlamentului) – знаменитый архитектурный памятник в столице Румынии – Бухаресте. Построен во времена Социалистической Республики Румынии. Дворец считается крупнейшим в мире гражданским административным зданием, крупнейшим зданием парламента. Площадь 350 000 м², объём 2 550 000 м³».

Объём мне понять сложно, поэтому цифра не производит на меня никакого впечатления. Само здание производит. Цифра – нет. Я пытаюсь пересчитать её на стандартные ванны – получается 8 тысяч ванн. Мне кажется маловато, но я вдруг понимаю, что делил метры на литры. Дальше.

«Подземная часть дворца уходит в глубину на 92 м… 1100 комнат… строительство потребовало уничтожения пятой части исторического центра города… было разрушено множество церквей…»

Церквей полно где угодно, но мир почему-то от них не становится лучше. Дальше.

«…19 православных храмов, 6 синагог, 3 протестантских церкви…»

Теперь пространство не кажется мне таким большим. То, что я вижу, не стыкуется с тем, что я слышу. Я не могу представить, как всё это разместилось на этой площади. У меня в голове компьютерная игра, симуляция города. Духовенство негодует, мой генерал – людям нужны церкви. Успокойте народ. Подумайте о вечном.

Я думаю о вечном. Я думаю, что жутко расстроюсь, если они разрушат эти тонны мрамора и построят 19 православных храмов, 6 синагог, 3 протестантских церкви… Я плохой человек. Я думаю о вечном. И не верю в него. Разве может быть что-то вечное в мире, где всё можно восстановить?

Я обхожу дворец против часовой стрелки. Bulevardul Natiunile Unite. С этим всё ясно. Strada Izvor. Переводчик поясняет – Весенняя улица. Calea 13 Septembrie. Что у них тут произошло, интересно, 13 сентября?

Я смотрю кругом – везде одни туристы. Никто не похож на местного жителя. Местного всегда легко отличить от туриста по глазам и походке. Местные расслаблены, даже если у них полно проблем. Они расслаблены относительно того, что их окружает. Тут все заинтересованы. И почти никого, кто был бы один. Туристы редко перемещаются в одиночку. Если только они – не я. И они – не я.

Читать о дворце было ошибкой – всегда интересней узнавать подробности в живом разговоре. Даже если он будет полон ошибок. Лучше поправлять ошибки чтением энциклопедий, чем, расположившись на местности, уткнуться в сухие цифры, избегая эмоции сбивчивого рассказа.

Рассказчики делятся на «О! Это потрясающая история!» и «Э-э-э, я точно не помню, но…» Мне нравятся и те, и другие, тем более что их можно чередовать. У меня обычно получается с первого взгляда понять, кого и о чём можно спрашивать. Как далеко зайдёт разговор. Иногда я выбираю таких, что ответят не только на мой вопрос, но и добавят несколько фактов от себя. Это выдаёт в них любовь к городу. Этим они похожи на туристов, приезжающих куда-нибудь во второй раз. Во второй раз чувствуешь себя своим. Чуть выше тех, кто тут впервые. И это очень легко объяснить – всему виной знания. Человек начинает обладать информацией, которой пока нет у других; у него есть опыт, который другим только предстоит пережить. Знания возвышают человека над теми, кто ещё вчера был ему равен. Если ты знаешь, куда идти, – ты становишься главным.

Почему-то в других случаях это не работает.

Я останавливаюсь и ещё раз смотрю на Дворец Парламента. Снизу вверх и справа налево. Словно осеняю его обратным крестом, не понимая в первую секунду, почему я обращаю на это внимание. Крест есть крест, как его ни черти. Но потом спохватываюсь и убеждаю себя в силе знаков (19 православных храмов, 6 синагог, 3 протестантских церкви). Крест будет напоминать о распятии даже самому упёртому атеисту, выросшему в христианском мире, как мне буква S всегда напоминает скрипичный ключ.

Я утыкаюсь в карту и решаю отправиться в парк. Bulevardul Libertatii приводит меня на набережную. Слева мост. Перехожу на ту сторону Дымбовицы. Иду до Bulevardul Regina Elisabeta. Догадываюсь, что Регина – это не имя, а титул. Королеву Елизавету я помню с юношеских занятий по истории музыки. Она училась у Клары Шуман, но тут её любят за другое. Её любят за то, что, став королевой, она постаралась стать для подданных настоящей румынкой, хотя по рождению была немкой. Быть немкой и региной – это, вообще, естественно. Сворачиваю направо. Сад Кисми гиу. Очень много людей. Озеро. Лодки. Иду прямо. Вычитываю что «кисми гиу» с турецкого – «публичный фонтан». Интересно, с той стороны есть выход? Не возвращаться же. Есть. Снова раскрываю карту. Strada Ştirbei Vodă – понятия не имею, что это значит. Что-то с водой. Вода бы не помешала. Хочется есть. Надо сделать перерыв.

Вхожу в ресторан. Тут подают всё – чулама, чорба, стуфат, митетеи. Беру митетеи только потому, что мне нравится название. Рубленый фарш, чеснок, специи. Оказалось не так много жира, как я думал. Всё равно выпиваю рюмку Цуйки – довольно крепкого фруктового бренди.

– Какой тут есть ещё парк, кроме Кисми гиу?

– Поезжайте в Херастрау.

– Это в честь Герострата?

– Нет, конечно.

– А что?

– А бог его знает, – смеётся. – Но если честно, название происходит от румынского слова «пилить», или точнее – «лесопилка». Там раньше их было много. Очень давно. Или можете пойти в Ботанический сад. Совсем недалеко.

– Спасибо. Mulțumesc.

Ботанический сад – это интересно, но я поеду на лесопилку.

В парке Херастрау я беру лодку, гребу до середины озера и сушу вёсла. Я устраиваюсь полулёжа и смотрю на небо. Лодка слегка покачивается на волнах. Я ловлю себя на мысли, что надо избежать этой фразы, если захочу написать об этом в дневнике. Но лодка всё равно покачивается на волнах. Слегка. Пока не ударяется носом.

– Ah! Îmi pare foarte rău.

На другой лодке, столкнувшейся с моей, сидит женщина весьма преклонного возраста. Это не мешает ей уверенно держать вёсла.

– Извините, я не говорю по-румынски.

Я пытаюсь понять – кто виноват в столкновении. Это лёгкий толчок, но всё равно неудобно. Пожалуй, мне не стоило пускать своё судно на самотёк.

Странную вещь творит возраст – если бы на её месте был мой ровесник или, например, просто человек более сильный, во мне, скорее всего, ничего бы не шелохнулось. Но передо мной очень пожилая женщина – сколько ей? 75? 77? И я знаю, что налети она на меня со всей скоростью и потопи лодку, я всё равно чувствовал бы свою вину.

– Не говорите по-румынски? – она с лёгкостью переходит на английский. – Это пустяки. Мне кажется, я чем старше становлюсь, тем всё хуже говорю по-румынски. Во всяком случае, молодое поколение с трудом понимает меня, а я не всегда понимаю его.

Я начинаю замечать, что люди, с которыми встречаюсь, всегда мне улыбаются. Но если Эльза меня узнала, то эта румынская женщина вряд ли обо мне слышала. Интересно, почему многие мои приятели жалуются на то, что их окружают мрачные неулыбчивые люди? Наверное, они слишком много хотят от жизни или смотрят не в ту сторону.

– С вами всё в порядке? – спрашиваю я, стараясь строить самые простые фразы.

– Да, я прекрасно себя чувствую, спасибо. Вы простите меня, что я устроила эту баталию.

– Да нет, что вы, это вы меня простите, мне следовало быть менее мечтательным.

– А вы мечтательны?

– Обычно нет, но с каждым может случиться.

– Да, исключения – это то, что делает нашу жизнь хоть немного непредсказуемой. Особенно если давно кажется, что всё разложено по полкам. Я когда-то мечтала самозабвенно. Целыми днями предавалась фантазиям. Да и сейчас иногда нападает – правда, чем дальше, тем больше я мечтаю о том, что уже было, осталось позади. Всё меньше хочется нового, всё больше хочется повторений. Впрочем, это вопрос, в котором я не могу найти согласия даже сама с собой, что уж говорить о других. Так что мечтайте сколько вздумается, мечтайте о самых фантастических вещах. Должно же в нашей жизни быть что-то безграничное. Впрочем, что это я несу! С вами-то всё в порядке? Не ушиблись?

– Всё нормально, – сказал я. – Это было немного неожиданно, но хорошо, что вы не пират.

Она рассмеялась.

– Да, на пирата я точно не тяну. Разве что на его болтливого попугая. А знаете что? – она лихо развернула лодку. – Не сочтите за флирт, но раз уж я на вас налетела, может, вы составите мне компанию за чаем? Догоняйте!

И подмигнув, она устремилась в сторону пристани.

Не могу сказать, что я не встречал в жизни прытких старушек, но скорость, с которой удалялась лодка моей случайной знакомой, удивляла. Да и старушкой её называть не хотелось. Опустив вёсла в воду, я последовал за ней.

Через двадцать минут мы уже сидели в одном из многочисленных ближайших ресторанчиков – словно бабушка и внук, вышедшие на прогулку.

– Вы так лихо управляетесь с лодкой, – сказал я, тут же поняв многозначительность фразы.

– Хорошо, что мы не на море, правда? Но вообще, это превращается в привычку, я каждый год с кем-нибудь вот так знакомлюсь. В прошлом году сбила человека на лыжах.

– На водных?

– Нет, на обычных, для снега.

– Вы ещё и на лыжах катаетесь?

– Раньше я могла позволить себе большее, но теперь я катаюсь только в трёх случаях: на лодке, на лыжах и на автомобиле. Разумеется, за рулём.

Никогда ещё я так сильно не хотел спросить человека, сколько ему лет. Хотя привязка к возрасту мне всегда казалась отвратительной. Предрассудочной. Меня удивляли друзья, отказывавшиеся вступать в отношения с двадцатилетними парнями. Они говорили: «Восемь лет разницы – слишком много, у двадцатилетних в голове ещё ничего нет и в большинстве случаев вряд ли будет, а самомнения на миллион». И удивляли девушки, сплетничающие о подруге, заведшей роман с мужчиной на тридцать лет старше: «…даже если у вас будут дети, он же не доживёт до их совершеннолетия! Это если вообще будут дети – ему своих двоих наверняка достаточно». И удивляли приятели-бизнесмены, уверяющие, что для такой работы двадцать пять – это слишком мало, «пусть опыта наберётся», а тридцать – уже много, «в этом возрасте человека не переучишь».

Для меня возраст был просто цифрой. Если только речь не шла о сексуальном интересе. Но и это скорее для статистики. В свои двадцать восемь я уже убедился, что сорокалетние в общем ничем не отличаются от двадцатилетних. Разве что у последних ещё есть хоть какие-то устремления. Шанс не разбазарить время по пустякам.

– А вы? Вы часто заводите новых друзей? – спросила она, и я вдруг заметил разницу в наших позах.

– Именно с этой целью я и отправился в путешествие.