– Ну что вы на самом деле – не зря же дело было поручено Налоговой полиции.

– И кто вам поручил?

– Здесь вопросы задаю я. Значит, были веские обоснования.

Он ещё долго морочил мне голову тем, что я должен говорить, а что нет, усыпляя мою бдительность – де мне ничего не грозит, всё не так страшно, а то, что я в тюрьме, мне надо винить самого себя – на их вызовы не реагировал, на допросы к Назировой не ходил. Короче – вешал мне лапшу на уши, т.к. я ходил и в налоговую полицию, и в РОВД как на работу, да и арестовали меня именно тогда, когда я пришёл по вызову. Кирасиров опоздал и, как всегда, просидел весь допрос молча. Ну что ж, всё по закону: есть оплата по труду, а есть и труд по оплате, а если платит государство, можно вообще не напрягаться. Но будь я адвокатом, я бы так не смог, совесть бы не позволила.

По завершению допроса (Лапенков уже ушёл) я опять попросил изменить мне меру пресечения. Но Назирова не повернула даже головы, молча вставила в машинку бланк протокола допроса и стала печатать вопросы. В это время заглянул Ошлаков, который остался вместо меня за директора Концерна, и я попросил её дать мне возможность поговорить с ним. Она пообещала и отправила меня к операм писать ответы, а его пригласила в кабинет. Но не успел я написать ответы, как она пришла их прочитать и стала меня торопить. Когда я закончил, она пробежала их глазами и скривила недовольную мину:

– Евгений Андреевич! Вы опять за своё? Надо отвечать конкретно, а вы чего пишите?

– Чего я? Ничего мы не скрывали, потому так и отвечаю.

– Ну смотрите, как бы вам хуже не было.

– А с Ошлаковым я могу поговорить?

– Нет, я забыла ему сказать, а он уже ушёл.

Ну да, ну да! Всегда одно и то же – пообещают и обманут. Правоохранители, как же … Веру о том, что я в РОВД, не предупредили, поэтому, когда кончился допрос, я попросил Кирасирова позвонить ей, это же рядом. Но, вероятно, для бесплатного адвоката это было в облом, я просидел в гадюшнике часа 2, приехал конвой и отвезли меня на тюрьму голодным.

На следующий день к нам в камеру заходил прокурор, надзирающий за СИЗО вместе с хозяином, и я их спросил, почему ни Васильев, ни Костяев не отвечают на мои заявления (нашёл кого и о чём спрашивать!). Сокамерник Юрка был у следователя и принёс весть, что готовится амнистия ко дню республики, ну, мне она не светит, т.к. впаяли часть вторую, которая по общим правилам никогда не попадает под амнистию. Все в хате стали брить головы, и я обрился заодно – теперь у нас в камере 6 лысых. Написал заявление следователю, что отказываюсь от такого адвоката. Был шмон, когда нас вывели на прогулку, а колченогий Михалыч, что подозрительно, не пошёл – он всё время старался сблизиться со мной, уж не кумовка ли? Больно часто его вызывают к куму, а зачем, по возвращению не говорит.

Вот уже 3 недели как меня никуда не вызывают – ну и что это за следствие? Пришёл ответ на моё заявление от 04.05 начальнику Налоговой полиции Васильеву, которое не дали прочитать как следует, но из него я понял главное – он не несёт ответственности за меру пресечения, это вопрос следствия. В камере появился врач – Алик (азербайджанец), и я попросил пощупать живот, что-то стало беспокоить уплотнение в нём. Он сказал, что это вполне может быть рак на ранней стадии. Кроме того, у меня сломался и 2-ой зубной протез. В воскресенье (1 июня) сказал об этом дежурному, но повели к стоматологу только через 10 дней, довели до 2-ого этажа и отправили обратно, т.к. там было полно народу. Да, надо проситься на больничку в 5-ой колонии (ИК 7/5 – исправительная колония №5), там либо с зубами, либо с животом лечиться (ага, разбежались лечить зэка, да зубы ему вставлять!). Прошли 2 тягостных выходных дня, убиваю время игрой в шахматы, но всё равно безделье меня изматывает, поэтому голова постоянно как в тумане, внимание рассредоточено. Долго не могу заснуть, а однажды встаю, а надо мной все смеются – я не то кричал, не то плакал во сне. Просыпаюсь, как правило, затемно, а тут ещё один мужик зашёл, Коля (украл 100 м шланга с дачи), который день спит, а ночью бродит и курит махорку. Вообще, я стал выглядеть очень старым, волосы на голове стали отрастать – раньше звали Матроскиным, теперь Моджахедом.

Сегодня 13-ое – несчастливое число, значит не вызовут. И утром я встал, сделал зарядку, и только умылся – Скобликов, с вещами, быстро. Кое-как свернул матрац, схватил сумку с документами и на привратку. Повезли, да не к следователю, а на судебно-психиатрическую экспертизу! Вот это поворот! Вот сюрпризик мне приготовили! Постановление мне не дали прочитать, но врач сказал, что это потому, что я «настойчив». Врачей было 2-ое, Марья Александровна и мужчина лет 45-50. Спрашивали, какой я по характеру, почему часто менял место работы. Мужчина начал спорить по поводу того, что аудитор не имел права давать оценку правильности исчисления налогов. Я стал доказывать ему, что аудитор обязан сделать это, ибо тогда у него не пойдёт баланс. Что ещё? Они старались выяснить – как я реагирую на критику, почему опровергаю материалы проверки, почему не стал работать по специальности. Странно. Ну и причём здесь проверка на психическое здоровье? Когда вернулся, в хате появился новенький парнишка, и нас стало в камере 10 человек. Но тоже курит. Итак, соотношение 4/6, не в пользу некурящих.

20 июня – чёрный день, едва не ставший последним. Ещё с вечера стало болеть сердце с типичными признаками стенокардии – боли в левой стороне груди под лопаткой. Спал плохо, на левой стороне не мог. Утром встал рано, боли усилились, а сердце билось такими большими толчками, что голова подпрыгивала на подушке. Стал беспорядочно принимать рибоксин, корварол, нитроглицерин, но делалось всё хуже. Лишь к обеду ребятам удалось добиться, чтобы меня отвели к врачу. Но когда он стал меня осматривать, я подумал: таким только в концлагере работать. Сразу грубо:

– Ну скорее, скорее, чего там у тебя?

– Мне очень плохо, доктор.

Но он едва прослушал, давление не измерил, т.к. тонометр у него не работал. Сделали укол, кажется, анальгин с димедролом. А как привели в камеру, мне стало ещё хуже, боли усилились так, что трудно описать – стало так худо, как будто жизнь уходит от меня, и в любой момент всё, настанет конец. Ребята заволновались и снова стали стучать, потому что видят – на их глазах умирает человек. Пришла охрана, ребята вызвались меня проводить, т.к. я сам идти не мог, но они не разрешили. Но и конвойные не стали помогать, и я по стеночке, по стеночке, через тычки и понукания: «А ну иди давай побыстрее, шевелись, старик!» спустился вниз к врачу. Там, не спрашиваясь, лёг на кушетку, т.к. силы меня оставили.

– Что с вами?

– Я умираю, давайте реанимацию.

На воле, конечно, тут же бы вызвали неотложку, но в тюрьме всё по-другому – даже давление не измерили, только сделали 3 укола, из них один в вену. Полежать не дали, опять с понуканиями отвели в камеру. Я сразу лёг и уснул, видно вкололи успокоительное. Утром стало вроде полегче, но стоило приподняться, сразу темнело в глазах. И я почти весь день 21.06 пролежал пластом, на прогулку идти не смог, хотя надо было бы хоть немного подышать свежим воздухом.

Я никогда не помню сны. Но на следующий день был какой-то особенный сон: вроде меня выводят из камеры, потом охранник куда-то исчезает, и я иду по тюрьме один, через какие-то ремонтируемые помещения и лестницы. Наконец, я выбираюсь на поверхность и вижу – я вне пределов тюрьмы, оглядываюсь назад, а выхода, откуда я вышел, не вижу. Тут я просыпаюсь в ужасе – побег! Но снова засыпаю и вижу праздничный сон – то ли какой-то ресторан, то ли квартира, кругом незнакомые парни и женщины, а заводилой компании был я. Снова проснулся. Был ещё и 3-ий сон, но я его почему-то совсем не запомнил. Рассказываю 1-ый Михалычу, а он и говорит: нагонят тебя, ведь 25-ого истекает 2-х месячный срок. Хотя мои сны никогда не сбываются, я в приподнятом настроении отправился на прогулку.

Сегодня, 25 июня, истёк срок моего содержания под стражей. Вернее, ещё вчера, если руководствоваться законом. Поскольку этого не произошло, я написал заявление, что в знак протеста за незаконное содержание под стражей объявляю голодовку и на проверке утром отдал его офицеру. Но никакой реакции в этот день не последовало, кроме того, что зашёл режимник и зачитал мне телефонограмму о продлении срока содержания под стражей. На следующий день пришёл прокурор, надзирающий за соблюдением законов содержания под стражей, вроде бы защитник арестованных. Я заявил ему, что объявил голодовку и он, поскольку моё содержание незаконно, имеет право немедленно освободить меня. Я заявил:

– Пусть, тот кто затеял это, снова подвергнет меня аресту.

– Но вам же зачитали телефонограмму, что срок продлён, и для нас это основание.

– Телефонограмма не является документом, вы это знаете. Но вас я прошу – передать В.Ф.Костяеву (прокурору области и нашему клиенту), что терпение моё иссякло, я написал ему письмо, он мне не соизволил ответить, поэтому я написал генеральному прокурору о всех безобразиях в отношении меня и, если он не решит вопрос в ближайшие дни, будет другое заявление, я привлеку СМИ.

– Он в Москве и вернётся на той неделе.

– Вот как вернётся, так и передайте.

Офицер:

– Ты не веди себя так, в карцер захотел?

Когда они ушли, ребята мне:

– Здорово ты его!

Но уже пошёл 2-ой день моей голодовки, и голова прямо отказывала, а тут ещё этот разговор. На следующий день была баня, я уже было собрался, а меня хоп – с вещами! Ребята: ну всё, значит нагонят. Да, нагнали – в карцер, только на общем основании. Это значит – постель со мной, могу валяться хоть целый день. Заводят в новый корпус на 1-ый этаж в камеру размером 1х1,8 м – располагайся. Я стучать: тут вода по щиколотку и сверху капает, мне же не карцер. Написал заявление Начальнику СИЗО: «В связи с тем, что 25.06 я объявил голодовку в качестве протеста на незаконное содержание под арестом, меня перевели в одиночную камеру на общем содержании. Однако меня посадили в карцер, хотя режим заключения я не нарушал и претензий от руководства СИЗО не имею. Если это режим общего содержания, то я не должен находиться днём без дневного света, стола и стула. Но не это главное – в камере вода на полу и сверху капает из канализации, спать нельзя. Даже если бы я мог спать, находиться в сырой камере – значит подвергнуть себя опасности заражения ТБЦ. Мне 57 лет, и я страдаю множеством заболеваний, в числе которых хронический бронхит. Прошу перевести меня в сухую камеру». Смилостивились, посадили в ту, что рядом. А она почти такая же – воды на полу не было, но сверху капает и прямо туда, где откидной шконарь. Не откладывая дело в долгий ящик, написал на имя начальника СИЗО два заявления: чтобы перевели в сухую камеру и на перевод на больничку.

На больничку меня, конечно, не перевели, но в тот же день водили к врачу, там сняли кардиограмму. Сестра сказал, что всё вроде бы в норме. Как я спал, одному Богу известно – на 1/3 сгрудил матрац, постелил тряпку и полиэтиленовую плёнку, подставил стаканчик, чтобы вода не лилась. А ноги были на «машке». Проснулся с тугой башкой, а тут, ни свет ни заря: «С вещами!» Я, грешным делом, подумал: «Вот, правильно, что начал голодовку, это я сделал мощный ход!», да тут ещё конвойный говорит: «Домой пойдёшь!». Эйфория ещё более усилилась, т.к. повезли в Первомайский РОВД в одном автозаке с Воложаниным, и я подумал, что обоих освободят под подписку. Но по приезде нас развели по разным местам, его посадили в обезьянник, а меня с малолетками в гадюшник, где ни света, ни воздуха, все курят – и не запретишь. И когда, наконец где-то к 12 часам вызвали, и я вижу, что в кабинете сидит Вера, понял, что никакой речи о свободе не идёт. А она сходу кричать:

– Ты что, не понимаешь, что у нас денег нет? Мише приходится есть у Болдыревых, всё имущество описали, нанимать адвоката будем только на процесс.

Вот так: была любовь, семья, все деньги до копейки приносил домой, а как я попал в беду, оказывается, деньги дороже мужа и отца ребёнка, 38 дней от неё не было ни слуху, ни духу. Потом говорит:

– Кончай голодать, мы работаем, прекрати писать моей матери. Мартьянов по своим каналам пытается что-то сделать.

И тут в разговоре выясняется, что мой арест – инициатива губернатора области Ковлягина, а если, не дай Бог, президентом будет избран Зюганов, тогда над нами устроят показательный процесс и впарят по 10-ке. Просил УПК, новый Уголовный кодекс с комментариями – в ответ опять крики:

– Денег нет, сиди и жди.

Еду она принесла, но я отказался, т.к. нельзя было прерывать голодовку. Потом зашла Нина Дмитриевна (тёща), обняла меня и заплакала, подвели Мишу – он такой светленький, подрос и только смотрит на меня. Я обнял его и сказал, что всё выдержу и мы скоро увидимся. Да, это моя надежда и любовь. Как же мне хочется побыть с ним хоть часок! Про что уж мы будем говорить – о динозаврах, компьютерах, роботах? 2 месяца для него – большой срок. Но тут все стали орать, и Назирова, и конвой: не положено, свидание прервали и отвели в гадюшник. Там был один малолетка (бывший детдомовец), который тут же мне начал плакаться, какой он несчастный: ни разу в жизни не воровал (за квартиру платил 150, а заработок на тепличном комбинате 120!). И вот де бес и попутал, он 40 кг огурцов с подельником стащил, но их накрыли.

Вдруг снова вызывают – думал, на допрос, а там меня ждёт свидание с внучкой Олей, которую брала на 2 месяца в Ригу Людмила, сестра бывшей жены, Ольги Фёдоровны – она привезла её в Пензу к школе. Они принесли мне скромную передачу и газеты, уговаривали бросить голодовку, но на случай выхода из голодовки я взял из неё только лимон, шоколад и яблоко. Верят в мою правоту, но помощь деньгами, тем не менее, Люда не предложила. После того, как закончилось свидание, меня снова отвели в гадюшник.

Да, целая история вышла с газетами. Следователь разрешила взять с собой в тюрьму, а конвой ни в какую – не положено. Я этим дубакам говорю: ваша обязанность довести до ворот заключённого, а не вещи. Тюрьма шмонает, и сама отберёт, если сочтёт нужным. Нет, де устав не разрешает. Но тут подошёл капитан, который почему-то, когда забирали меня, проявил особый интерес к моей особе. Я его попросил, и он принёс половину того, что мне передали. На привратке сидел мало, зато загнали бок о бок с Воложаниным, и я его предупредил, чтобы не играл в паровозик – пусть каждый несёт свой чемодан. А когда повели – о радость! – на 2-ой этаж, в такой же карцер, но сухой. Но радость быстро омрачилась – шконарь всего 1,5 м, а у меня рост 1,72, спать можно было только согнувшись в три погибели.

Теперь опишу, как шла сама голодовка в карцере.

1-ый день вообще ничего – до обеда писал на черновик жалобу генпрокурору, но к вечеру стала болеть голова. 2-ой день был самым тяжёлым – с утра тяжёлая голова и общее состояние хуже не придумаешь. А тут ещё переселение. Все два дня пил воду с растворёнными аскорбинками – для укрепления сопротивляемости организма. 3-его дня выпил таблетку цитрамона, ещё нозепам и после того, как усилилось отделение мокроты и появился кашель – таблетку арбидола. Но стала болеть шея и левое ухо стало пунцовым, а от чего, даже не знаю (сейчас я этим ухом не слышу). Вместо еды пью одну воду, вернее кипяток, который мне приносят. 4-ый день провёл в РОВД (опять бестолковый допрос), самочувствие паршивое, слабость, сонливость, но всё же терпимо. Даже вытерпел целый час стоянки в автозаке перед тюрьмой. А есть уже и не тянет. Сегодня 5-ый день, спал – не спал, не знаю. Ходил на прогулку. Было довольно прохладно, но я снял майку и загорал на солнце. Пришёл задрогший, лежал до обеда и, кажется, пару раз вздремнул. Сейчас пишу, накинув на плечи куртку и то ли мне жарко, то ли у меня температура, не пойму. Продолжаю: 6-ой день голодовки проходит лучше, чем 5-ый, но на теле появились какие-то мокнущие болячки, такие, как были у Степаныча – вот, достала и меня тюремная инфекция. Удивительно, но утром сходил по большому. Сначала чуть, а потом через некоторое время ещё и побольше. Но кал тёмный-тёмный. Надо было бы на газетку, чтобы видеть – нет ли кровяных выделений? Если снова позывы будут, так и сделаю. В животе как была окаменелость, так и не проходит, однако и не болит. Спал всё равно неважно, проснулся задолго до пробудки. Настрой у меня прежний – бороться, однако если суд не отменит решения, деваться некуда, голодовку придётся прекратить. На 7-ой день стало хуже. Во-первых, ночь почти не спал – достали клопы. Я когда пришёл после свидания в РОВД, убил 2-х и подумал, что принёс их с каптёрки. Предыдущие дни их вроде как бы и не было, а этой ночью они устроили нашествие. Полежу, они сбегутся – побью и снова ложусь, но многим всё-таки удалось попить-таки моей кровушки. Утром посчитал убиенных по трупикам: более 700 штук. А перебить всех и не получится – стены камеры не гладкие, а оштукатуренные «под шубу», т.е. все в дырках, в которых клопы откладывают свои яйца. Только одно непонятно – почему клопы в этой камере ждали целых три дня, чтобы наброситься на меня целой стаей? Копили силы, чтобы скопом напасть? Но, вероятно, они просто хорошо отъелись на предыдущем постояльце, и у них просто был перерыв … В общем, ночь прошла без сна и только утром после пробудки я раза три отключался.

Главное для меня в этой голодовке то, чтобы голова выдержала, а то, когда я первый раз держал голодовку в 1975 году в Москве в общежитии для аспирантов, я был вынужден её прекратить на 10-ый день, т.к. вдруг началась жуткая головная боль. Но приключилась другая напасть – появились явные признаки простуды – кашель, горло болит, сильное отделение мокроты как изо рта, так и из носа. Да, если заболею, тогда голодовку придётся закончить, не дожидаясь суда. Опять утром сходил по большому. Если вчера кал был густоты сметаны, то сегодня – дрисня темно-коричневого цвета. Что ж, это продукт разложения тканей, а может, и опухоли в животе. Сам я сильно похудел, а вот она не уменьшилась нисколько. Очень противно пить воду, а надо. Выпиваю ежедневно где-то 2,5 л, беру по 2 кружки в завтрак, обед и ужин. Посетила меня, наконец, врач, послушала и сказала, что по сердцу есть отклонения, но они не смертельны. Вчера, наконец, повели в баню. Но, как всегда, отношение тюремщиков как к рабу – ведь знают, что голодаю, ослаб, а всё равно гонят: быстрее, быстрее, едва дали толком помыться. Но всё равно для зэка баня – это как на воле побыть!