Глава 3

– Ты слыхал? Храм сгорел на Кожевенной улице! – ворвался в каморку Андрея Петька. – Говорят, что настоятель нажрался, перевернул светильник, и весь храм сгорел дотла! Даже крыша обвалилась, ничего не осталось! Исчадия бегают как наскипидаренные, теперь, говорят, к ним проверка приедет, большие чины из столицы! Будут искать нарушения, карать! Может, кого-нибудь в жертву принесут или устроят массовые бои с еретиками – вот забавно будет! Праздник точно будет. Наро-о-оду соберется в трактире… только успевай отмахиваться. Тьфу… работы прибавится! – внезапно поскучнел вышибала. – Давай поторапливайся, там Василий с Матреной тебя требуют, дров наколоть надо срочно.

Петька убежал, а Андрей остался сидеть на своей кровати, раздумывая: «Вон как повернулось… интересно, они решили скрыть, что исчадие был убит, или правда думают, что он напоролся вина и сгорел? И за ту версию, и за эту есть свои аргументы, это понятно. А что главное в сообщении? Главное, что приезжает важный чин… или чины! Интересно, могу я до него добраться или нет? Скорее всего он будет с большой охраной. А почему с охраной? Потому, что ему по статусу положена охрана. Но скорее всего, она будет символической, напыщенные офицеры в аксельбантах и с плюмажем на головных уборах для красоты – кто в своем уме будет нападать на исчадие, да еще высокого ранга? Вот еще вопрос – как убить исчадие на расстоянии, когда нет винтовки или автомата? Метнуть нож? Это не на расстоянии, все равно надо подойти на пять – десять метров. Устроить подрыв кортежа? Что, у тебя есть тротил и взрыватели? Сделать порох? Можно, да. Только это будет не порох, а черт-те что – хороший порох делается из калийной селитры, а ее в природе не найдешь. Серу, наверное, можно найти – вот только не вызовет ли подозрения закупка такого количества серы каким-то разнорабочим? После взрыва, даже если я сумею его произвести с порохом, сделанным из серы и гигроскопичной дерьмовой натриевой селитры, начнутся поиски подозрительных, вот тут мне и конец. Ну с древесным углем тут проблем нет, конечно, но порох, сделанный с натриевой селитрой, – штука отвратительная. Чуть дождик брызнет, влажность воздуха повысится, и будет большой пук вместо взрыва. Что остается? Что есть такое, что бьет как винтовка? Детский вопрос. Луки и арбалеты. Лук отпадает – он, конечно, скорострельнее и бьет дальше, но из него учатся стрелять годами. Мне уже не научиться из лука стрелять как Робин Гуд. Значит, остается арбалет, тем более что меня учили из него стрелять, и применял я его не раз и не два. Только вот арбалеты те были другие, стальные, с лазерным прицелом. Да ну какая разница – с лазерным или нет? Главное, что арбалет бьет как пистолет, практически без дуговой траектории, какая есть у лука, похож на огнестрелы, только бесшумные. Значит, надо купить арбалет. Где купить? И главное – как? Если я его куплю, то могу засветиться, кто-то вспомнит, что подсобник из трактира «Серый кот» покупал арбалет, а после этого начали погибать исчадия. Что будет после этого? Подсобник-рабочий после серии неприятных для него вопросов героически умрет на арене Круга. Надо это подсобнику? Как-то не хочется… Я, конечно, верующий, но пока не святой. Не готов в рай. Кстати сказать, зря я так скоропалительно отбросил лук как возможное оружие, им тоже надо владеть, но это уже позже… вначале арбалет».

Андрей колол смолистые чурбачки, складывал поленья в ровную горку и поглядывал на входящих и выходящих из трактира людей. В основном клиентами трактира были наемники-охранники и заезжие купцы. Местных, коренных ремесленников или торговцев, было довольно мало. Возможно, они облюбовали другие питейные заведения, а может, вообще не ходили по злачным местам – хотя вряд ли. Наличие такого огромного количества этих самых заведений свидетельствовало о том, что горожане любили их посещать, иначе бы эти заведения давно вымерли. Просто, скорее всего, у людей имелись свои предпочтения насчет посещения тех или иных трактиров. Вряд ли в «Серый кот» потащатся гомосексуалисты, когда известно, что хозяин трактира их терпеть не может. Вот проституток хватало везде. Самое отвратительное, что, как узнал Андрей, считалось вполне нормальным, если добропорядочная мать семейства вечером идет подработать проституцией или отправляет на панель свою дочь. Или еще пуще – вместе идут на панель, ну как будто на прогулку.

Исчадия поощряли распутство – говорили, что это угодно Сагану, а женщины вообще не должны отказывать мужчинам – их предназначение удовлетворять мужчин.

Так что в трактире частенько пребывало не меньше десятка таких непрофессионалок, точнее сказать, полупрофессионалок, пользующихся спросом даже больше, чем проститутки, посвятившие этому ремеслу жизнь.

Не раз и не два Андрею предлагали воспользоваться услугами этих дам, но он отказывался – в душе он так и оставался монахом, хотя в этом мире распутства и его приверженность чистоте могла дать трещину. В прежней, до монастыря, жизни он никогда не отказывал себе ни в хорошем вине, ни в обществе красивых женщин. Первое время в монастыре он аж на стену лез, так ему хотелось секса… потом пообвык. Но тут было слишком много раздражителей…

Андрей еще активнее принялся махать колуном, с удовольствием разбивая звонкие чурбаки.

Внезапно его взгляд привлек один из стражников, вооруженный кроме обычного вооружения арбалетом. Он зашел в трактир, а Андрей задумался: «Вот и арбалет. И покупать не надо. Подстеречь в тихом месте, стукнуть по башке – и арбалет твой. Только не зашибить бы до смерти этого придурка-стражника… Да хоть бы и зашибить – служит ведь исчадиям, так чего с ним церемониться? Может, и так…»

Часа два он рубил и подтаскивал к кухне дрова, поглядывая на то, как наливается вином стражник, прислонивший арбалет к столу. Наконец солдат встал с места, покачнулся, поднял арбалет, положил его на плечо и вышел из трактира.

– Василий, я пойду схожу в лавку, мне надо иголку купить и ниток, поистрепался, надо подшить кое-что.

– Да Матрена тебе зашьет, чего ты будешь сам корячиться. У бабы и получится лучше, чем у тебя!

– Да, Андрей, давай я зашью, чего стесняешься? – откликнулась Матрена.

– Нет, спасибо, я сам. – Андрей открыл дверь и встал на пороге трактира. – Я быстро обернусь.

– Ладно, только не задерживайся, у нас скоро будет наплыв посетителей, помогать на кухне надо будет.

Андрей осторожно зашагал за солдатом, который уже отошел метров на двести. Он опасался упустить его из виду, а еще больше опасался того, что тот направлялся на службу, а не домой. В этом случае его акция будет провалена. В этот раз.

Впрочем, вряд ли тот шел на службу, нажравшись-то. Скорее всего сменился со службы, зашел в трактир, а сейчас идет домой или к бабе. Ведь что делать, когда ты нажрался и считаешь, что весь мир у тебя в кармане? Ну конечно – идти искать приключений на свою пятую точку.

Солдат шел медленно, его коренастая фигура в потертой кольчуге и стоптанных сапогах качалась из стороны в сторону, но он упорно преодолевал притяжение планеты и двигался вперед, сжимая вожделенный для Андрея предмет, удерживая его на плече. Старый вояка даже пьяный заботился об оружии и не выпускал его из рук.

Добротные дома на улице сменились простенькими домишками, те – хибарками, почти лачугами бедняков, и на улицах встречалось все меньше народу. Наконец солдат и его преследователь оказались в промежутке между длинными заборами – улица тут была очень узкой, между заборами было не более пяти метров.

Андрей прибавил шаг, догоняя солдата, приготовился к удару… и вдруг солдат резко остановился, обернулся и сказал практически трезвым голосом:

– Решил меня ограбить? Не советую. Я располосую тебя на части быстрее, чем ты скажешь «ап!». Ты идешь за мной от самого трактира, и ты подсобный рабочий в нем, я тебя там видел. Итак, есть несколько вариантов. Первый: я сейчас делаю попытку убить тебя, ты убегаешь, я нахожу тебя в трактире и достаю там. Второй: я не смогу тебя убить, так как, возможно, ты исчадие, в чем сомневаюсь, иначе ты меня давно бы убил. Третий – я не смогу тебя убить, потому что ты трезвый и более умелый в воинском искусстве – это тоже сомнительно, зачем бы ты работал в трактире, если бы обладал способностью завалить Федора Гнатьева. Четвертый – я тебя просто отпускаю, и ты уходишь, и мы навсегда забываем этот случай. И наконец, пятый – мы сейчас идем с тобой ко мне домой, разговариваем за жизнь, ты мне рассказываешь, какой ты несчастный и как у тебя не удалась жизнь, мы с тобой выпиваем, я даю тебе серебреник, и ты уходишь домой. Что выбираешь? Может, попытаешься напасть?

– А ты умеешь пользоваться этой железкой? – насмешливо улыбнулся Андрей и показал на саблю, висевшую на боку солдата. – Она вообще не приржавела там к ножнам-то?

– Эта-то? – усмехнулся солдат и мгновенно выхватил из ножен клинок, блеснувший в лучах солнечного света чистотой заточки и узорами, похожими на узоры инея. – К твоему сведению, я мастер фехтования, и, если я пьян, это не означает, что я менее опасен, чем когда трезв.

– А самому-то не стыдно стоять с обнаженным клинком против безоружного? – еще больше развеселился Андрей. Солдат ему нравился, вот только жаль, что не удалось добыть самострел. Впрочем, может, и правда поболтать с воякой, можно выведать что-то, что ему пригодится в будущем.

– Да кто знает, безоружен ты или нет, может, ты проклятое исчадие и просто со мной играешь, а через секунду убьешь! Только надеюсь, пока я гнию заживо, отрубить тебе башку. Одной гнидой станет меньше!

– Хм… ты так ненавидишь исчадий? – удивился Андрей. – И не боишься вот так болтать об этом с первым встречным?

– Положим, ты не первый встречный. И еще надо доказать, что я что-то говорил. Вокруг вроде как нет свидетелей? Или у меня глаза их не видят?

– Нет свидетелей. Ну что же, Федор Гнатьев, пошли побеседуем за жизнь. Может, уберешь все-таки свою железку?

– Э-э, попочтительнее с этой «железкой»! – возмущенно прикрикнул Федор. – Эта «железка» досталась мне от деда, а куплена на юге, сделана отличными мастерами и стоит столько, сколько десяток таких, как ты, не стоят! – Солдат плавным отработанным движением убрал саблю в ножны и повернулся вполоборота к Андрею. – Пошли! Тут недалеко мой домик, там я и живу. Сразу предупреждаю – сокровищ не храню, не нажил. Кроме бутыли вина… ну, может, пары бутылей, никаких ценностей дома нет. Но и бутыли я без боя не отдам, костьми лягу, а сокровище не выпущу из рук!

Минут через десять улица привела их к довольно крепкому забору, за которым стоял большой дом с облупившейся голубой краской на шершавых от времени досках. Видно было, что дом знавал и лучшие времена.

– От родителей достался, – пояснил солдат, – я тогда был в походе на Матусию, которая не хотела признавать, что вера Сагана есть самая лучшая вера на свете.

– И что, теперь признала?

– Теперь признала, – угрюмо сказал Федор, – теперь нет Матусии. Долго они держались, но куда им против исчадий? Особенно когда чума выкосила половину страны. Думаю, без исчадий не обошлось. После этого я и ушел из армии. Давай садись, выпьем. Хоть будет с кем поболтать. А то я тут одичал совсем. Пить в одиночку верный способ сойти в могилу… впрочем, не в одиночку – тоже. Ну что, за знакомство, – поднял глиняную кружку солдат. – Кстати, как тебя звать-то?

– Андрей. За знакомство.

Они чокнулись, отпили из кружек, солдат посмотрел по сторонам, вроде как искал, чем закусить, не нашел и махнул рукой – нет так нет.

– И чего ты за мной тащился? Что хотел попереть? – спросил Федор, продолжая отхлебывать кисловатое красное вино из кружки. – Сокровищ у меня не наблюдается, железяк, как ты говоришь, на мне более чем достаточно, можно и по шее огрести… Так что тебе понадобилось от старого вояки? – Федор неожиданно ловко пришлепнул пробегающего по столу таракана, вытер о штанину опоганенную ладонь и внимательно уставился в лицо гостю. – А может, тебя как раз мои железки-то и привлекли? Интересный случай… я верно угадал?

– Верно, – решился Андрей. – Мне нужен арбалет, а купить я его не могу.

– Почему не можешь? Дорого? Или другое что-то?

– И дорого, и не могу засвечиваться – зачем это кухонному рабочему боевой арбалет.

– И правда, – ухмыльнулся солдат, – зачем кухонному рабочему боевой арбалет?

– Можно, я тебе не скажу? – затвердев лицом, ответил Андрей. – Это мое дело, и я не хочу, чтобы кто-то, кроме меня, о нем знал.

– Похоже, кого-то пришить собрался? – посерьезнел Федор. – И не хочешь, чтобы дорожка привела к тебе. Могу понять. Тот, кого пришить собрался, заслуживает этого?

– Заслуживают.

– Ух ты! Да ты не одного собрался пришить, похоже на то. И дай-ка угадаю кого… ну-ка… не может быть! Так это не ты ли сжег храм Сагана? Я сразу не поверил, что это настоятель напился и поджег. И я слышал, что сюда приезжает комиссия адептов с проверкой… понятно. Теперь понятно. Но я в этом не хочу участвовать. Стоит попасть на глаза исчадию, и все – труп. Если узнают, что я дал тебе арбалет – я труп. Извини, Андрей, я хочу еще пожить.

– Хорошо. Но можешь мне подсказать, где взять арбалет и не засветиться? Вариантов, кроме как ограбить солдата и забрать оружие, у меня нет.

– Ну что тебе сказать… вариантов, кроме как ограбить солдата, у тебя нет. Что ж… считай, ты меня ограбил. Смотри, не сдай меня.

– Сколько я тебе должен? – настороженно спросил Андрей.

– Все равно у тебя столько нет. Давай так: скажи, почему ты ополчился на исчадий, и мы в расчете. Мне просто интересно. И как ты сумел убить исчадие… хотя это как раз несложно – они обнаглевшие, даже не могут и подумать, что кто-то решится на них напасть. Впрочем, сейчас уже могут подумать. И вряд ли подпустят к себе чужого, вот почему тебе и нужен арбалет. Итак, чем тебе насолили исчадия?

Андрей посмотрел в лукавые, окруженные морщинками серые глаза солдата, медленно расстегнул верхние пуговицы своей рубахи-косоворотки и достал серебряный крестик.

– Боголюб?! Я что-то подобное и подозревал. И не боишься носить крест на себе? Если кто-то увидит и донесет – ты или жертва, или развлечение на Круге. Непонятно, как ты вообще выжил в городе, как это никто не донес. За сообщение о боголюбе награда – двадцать золотых. Представляешь, сколько вина можно купить на двадцать золотых? Ты небось в месяц один золотой зарабатываешь, а тут целых двадцать! Да не играй, не играй желваками… Я не собираюсь тебя сдавать. Мои деды, отец и мать молились Богу. Я не могу себя назвать боголюбом, но то, что сейчас творится вокруг, это нельзя терпеть. Только почему ты думаешь, что, если уничтожать исчадий, ты поправишь дело? Что жизнь станет лучше? В конце концов тебя вычислят и ты умрешь на жертвенном камне! Думаешь, я не вижу и не понимаю, что происходит? Думаешь, другие не понимают? Просто мы ничего не можем сделать. Потому и заливаем мозги вином, чтобы не видеть, чтобы забыть то, в чем мы вынуждены участвовать, чтобы выжить. Я неспроста даю тебе арбалет – может быть, это и мое искупление, может, так хоть часть вины за то, что я не нашел в себе силы вмешаться, сброшу с себя.