Девчонка и правда замолчала, вытерла слезы и вдруг стала деловито собирать продукты, выпавшие из пакета. Сложила, не без натуги подняла тяжелый пакет и, хлюпая красным носом, предложила:
– Зайдешь?
– Зайду… – согласно кивнула Настя и пошла вслед за девчонкой. Ей теперь было немного легче. Теперь она не одна.
Паскудно! Ох как паскудно! Так паскудно было, когда они с пацанами купили водяры и нажрались в беседке детского сада. Их гонял сторож, они гоняли сторожа, потом кто-то вызвал полицию, и пришлось бежать, спотыкаясь и падая в грязь. Домой пришел грязным как свинья. Мать вопила, папаша вопил, пришлось послать их… Сбросил барахло, улегся спать и… ка-а-ак начался «вертолет»!
Всю ночь потом бегал «рычать на унитаз». А утром мамаша с папашей снова начали есть мозг: «Пьянь! Урод! И в кого уродился, тварь такая?!» Воскресенье было, оба дома, так что полный простор для нытья.
В кого уродился? Да в них и уродился! Что, папаша выпить не любит, что ли? Еще как любит! Только нажирается втихую, дома. Чтобы репутацию не испортить! Он же хороший! Он же пра-авильный!
Так и сейчас, как тогда было: вначале вырубился, потом пролежал какое-то время – в блевотине, похоже на то. Никто не позаботился тазик подставить, тряпкой оттереть. Дождешься от родичей, ага! Хорошо хоть не придушили! А вот теперь очнулся. Слабый, как после долгого запоя.
Нет, он в запое никогда не был, но предполагал, что после запоя так хреново и должно быть. Вообще же презирал пьющих. Встречая пьяного на улице, Глад бил ему по морде и деньги забирал – двойное удовольствие!
Долго пытался встать, борясь с головокружением, но все-таки поднялся и побрел на кухню – попить. Да и пожрать было бы неплохо. Уже ведь не тошнит!
И первое, что увидел, – тела отца и матери. Отец лежал в прихожей – видать, как пришел, так и упал. В руках – сумка со жратвой и какими-то бутылками.
Мать на кухне, у плиты, табурет опрокинут. Похоже, что сидела, когда потеряла сознание.
В душе ничего не ворохнулось. Только мысль: «Крякнули, что ли? Надо посмотреть!» Посмотрел – синие оба. Конкретные жмуры!
И что делать? Звонить надо. Мусорам звонить, в «Скорую» звонить – пусть работают! Оформляют, увозят!
Вторая мысль: «Сука! Эдак в интернат запихают! В детдом».
В детдом Гладу категорически не хотелось. Паскудное заведение, много хренового про него слышал. Не надо ему в детдом!
Ну а что тогда делать? Хм… а если трупы куда-нибудь спрятать? И жить как хочет! А что? У родичей где-то должны быть бабки заныканы. Можно найти. Пока суд да дело – можно и погулять! Шлюх можно на хату вызвать! Бухла, жратвы вкусной купить! Пацанов позвать – гулеванить! Нет, пацанов – ну их! Пусть на свое гуляют.
Потом снова задумался: нельзя, некуда трупы прятать. Протухнут, вонь будет. Опять же, могут его обвинить. Мол, заглушил родаков и теперь вот развлекается. Конечно, там АУЕ, воровской закон и все такое прочее, но на зону ох как не хочется. Ну ее в задницу, эту романтику! Арестантский уклад – он хорош на воле. Это Глад знал точно. Чуял!
Надо звонить, точно. А там будь что будет. Выкрутится как-нибудь.
Жалости к родакам не было. Достали они его! И дома покоя нет! Ныли, ныли, ныли… вот и донылись. Теперь он один! Сам! Где-то родня – дядя, тетка… вот бы и они подохли! Идти в их семью… такие же твари, как и родаки.
Вот что – надо пацанов набрать. Узнать, что это за прикол такой – не так же просто его родаки взяли и кони двинули? Может, пацаны знают?
Пацаны знали. Серый откликнулся после второго гудка и тут же заявил: думали, что он, Глад, кони двинул. А вишь че – живой!
Серый тут же дал расклад, и Глад только хмыкал, не зная, как ему на все услышанное реагировать. Серый очнулся раньше, еще вчера, даже родичей успел застать живыми. Ну вот и знал о случившемся все, что можно было знать.
Потом они отключились, договорившись встретиться на пятаке у детсада «Ручеек» через час, и Глад полез в ванну – воняло от него, как из параши. Пацан должен быть чистым, отутюженным. На воле или на зоне – без разницы. Это закон!
Газовая колонка работала, так что горячая вода была. Вымылся, оделся в легкие спортивные штаны, майку с надписью «Фак ю!», надел барсетку (телефон надо ведь куда-то прятать?), подумал… и захватил с собой бейсбольную биту. А че? Мусоров нет! Власти нет! Гуляй, бродяги! Наша власть! Пацанская!
На пятак сошлись десять человек – все пацаны, кто был в кодле. Все были ошеломлены, кто-то расстроен. Но это и понятно – не все, как Глад, ненавидели весь мир и своих родителей конкретно. Вон Антон какую рожу сделал! Типа переживает! Дурак! Весь мир в кармане! Теперь только и жить!
– Ну что, братва… – степенно начал Глад, – этот мир сдох. Теперь он наш! Мы, сильные, смелые пацаны, настоящие жиганы, теперь можем в натуре жить, как хотели: по понятиям, по воровскому закону, без беспредела мусоров и властей. Можем брать что хотим, делать что хотим, и никто нам не указ. Наша кодла теперь будет называться «Бригада».
– А по ходу, ты Белый, да, Глад? – криво усмехнулся Антон. – Только с какого х… ты говоришь за всех? Ты че, бригадир? Авторитет? Ты кто вообще такой? Ушлепок маломерный! Петрович помер, и ты теперь вместо него мазу держишь? А кто тебя уполномочил? Ты че, в натуре, берега попутал? Тут и без тебя есть пацаны поавторитетнее тебя! И покрупнее, если че!
Глад похолодел. Он ожидал чего-то подобного, но не так быстро. Ему казалось, что, после того как он привел к Петровичу всех этих пацанов, его, Глада, авторитет стал выше во много крат. А оно вон как выходит! Хреново выходит, если честно! Ему прилюдно брошен вызов, и если он сейчас не решит этот вопрос – хана! Его задвинут, как это бывало раньше, и он опять будет на десятых ролях. Превратится в мелкого пакостника, шакала, каким до того и являлся. Кодлу надо держать! Эх, жалко ствола нет! Все было бы гораздо проще!
– Ты че-то попутал, Антоха… – миролюбиво ответил Глад, голова которого работала, как компьютер. У него всегда в опасных ситуациях голова работала очень хорошо, позволяя избежать наказания и отыскивая самые лучшие пути спасения. – Ты чего это начинаешь с наезда? Мы, пацаны, должны держаться друг друга. Нам нужно помогать пацанам! Собирать воровское благо, отыскивать таких же, как мы, жиганов, учить их воровскому закону. Ну а ты что? Сразу власть делить?
Глад говорил, говорил, говорил, как цыганка, которая заговаривает случайного прохожего, чтобы в оконцовке тот положил ей в карман все деньги, что у него были, и пошел дальше, домой, где только и обнаружит результат беседы с черноглазой гадалкой. Только уже будет поздно. Ни гадалки, ни денег.
Говоря, Глад продвигался к противнику маленькими шажками, держа за спиной небольшую удобную бейсбольную биту.
Когда оказался на шаг от Антона, выразительно посмотрел куда-то в даль, сделав многозначительную паузу. Все автоматически посмотрели туда, куда смотрел Глад, в том числе и Антон.
И тогда Глад ударил. Сильно, вкладывая в удар всю злость, что у него накопилась на этот мир, на людей, на Антоху, посмевшего ему противоречить. Бил не для того, чтобы проучить зарвавшегося пацака. Бил, чтобы убить.
Череп Антохи хрустнул, вогнувшись в мозг прямо над ухом. Левый глаз выскочил из орбиты, вытаращившись в пространство, как в дурацком голливудском мульте. Из носа, из ушей брызнула кровь, и Антоха стал медленно заваливаться назад и вбок. Когда он упал под ноги ошеломленных парней, Глад подскочил к нему вплотную и стал остервенело бить по голове, превращая ее в месиво из костей, крови и чего-то желтовато-серого, склизкого, разбрызгивающегося по сторонам, как грязь осенней порой из-под колес машин.
Кусочек этого желто-красного попал на щеку одного из парнишек, тощего Микиты, Санька Микишева, и он со страхом и брезгливостью сбросил его на землю, отойдя назад и с ужасом глядя на Глада, прыгающего на груди изувеченного Антохи.
– Все! – Глад тяжело дышал, криво усмехался, перебрасывая из руки в руку испачканную кровью биту. – Еще кто-то есть? Кто-то против того, что я бригадир? Кому-то не нравится пацанский уклад? Вы сразу скажите! Не тяните!
Все молчали и только смотрели на ноги Антохи, которые еще слегка подергивались. Глад усмехнулся – живучая, тварь! И башки нет, а он еще дергается!
– Да че там… ты – наш вождь! – неуверенно протянул Серый. – Ты нас привел в АУЕ, ты хранишь Закон. Тебе и рулить. Я лично не против. Да и пацаны не против. Прально, пацаны?
– Прально! Правильно! – заболботали пацаны, пряча глаза от Глада. И он усмехнулся:
– Ну, отлично! Тогда вот что: сейчас идем смотреть, чего можно прихватить на Горе! Теперь все наше! Машины – наши! Магазины – наши! Девки – тоже наши! Гы-ы… поняли, пацаны?! ВСЕ наше! Айда! За мной!
И они пошли, радостные, возбужденные. Впереди новый, красивый мир!
Антоха? Да хрен с ним, с Антохой. Он всегда был себе на уме… говнюк! А вот Глад – фартовый пацан. С ним не пропадешь! И главное, он знает, что делать. А теперь, когда некому говорить, что делать и как жить, такие люди в цене. Ведь кто-то же должен говорить, как жить? А как иначе? Всегда кто-то командует и кто-то подчиняется. Такая селяви!
Я накрыл папу и маму покрывалом. Не знаю, как все это правильно следует делать (поминать, хоронить), какие обряды совершать, какие молитвы читать. Да и нерелигиозный я. Честно сказать, никогда не задумывался над такими понятиями, как бог, религия и все такое прочее. Бабушка пыталась мне что-то по этому поводу говорить, пенять на то, что крестик не ношу и все такое прочее, но дед ее остановил: «Не лезь к парню. Созреет – сам поймет. А не поймет… не в вере дело. Знаю таких верующих, что на них клеймо ставить негде. И знаю неверующих, которым с легким сердцем доверил бы свою жизнь. Сам должен к этому прийти». На том мое религиозное образование и закончилось. О чем теперь и жалею. Мне показалось ПРАВИЛЬНЫМ прочесть над моими родителями молитву – любую. Самую простую. Но я ее не знал. И от этого мне стало горько.
К вечеру я уже вполне спокойно передвигался по квартире, и мне очень хотелось есть. Очень. Да это и понятно: пролежать несколько дней в отключке, да еще и с высокой температурой – небось, весь подкожный жир испарился. У меня его и так было немного – постоянные тренировки, пробежки, скакалка, да и рос я так интенсивно, что все вокруг удивлялись – мол, и куда молодая поросль тянется?!
Есть, когда в соседней комнате лежат твои мертвые родители, как-то странно и стремно, но, во-первых, есть очень хотелось, во-вторых, я обещал папе выжить. Я последний в нашем роду и должен его продлить. Иначе нельзя. Я должен!
Хорошо, что электричество еще есть и газ тоже есть. Когда они отключатся, я не знаю. Когда-нибудь отключатся. Системы электро- и газоснабжения не вечны, за ними нужно следить. Жахнет газопровод – вот и конец отоплению. И скорее всего, это произойдет к зиме. Или зимой. Вся пакость обычно происходит зимой. Хм… кроме смертельной эпидемии вируса. Наверное.
Холодильник был забит продуктами: отец успел позаботиться и об этом. В морозилке – мясо, мясные полуфабрикаты, на полках сыр, молоко, овощи, масло, все, что нужно для нормального питания. Рядом с холодильником – ящик тушенки, ящик сгущенки, мешок с крупами – рис, пшенка, овсянка. Мешок картошки в углу. Успел папа запастись.
Начистил картошки, помыл под краном (вода тоже пока есть), задумался – воды надо набрать. И тут же вспомнил: в большой комнате – несколько здоровенных бутылей с водой. Папа! И это продумал!
Картошку сварил целиком, бухнув в нее банку гостовской тушенки. Подсолил, бросил лаврушку – пойдет! Папа меня учил готовить, сам он очень недурно готовил – говорил, жизнь заставила научиться. И еще говорил, мужчина должен уметь все: и дичь добыть, и башку врагу прострелить, и плов узбекский приготовить. На то он и мужчина, чтобы уметь! Единственное, чего мужчина никогда не сможет, – это родить. Тут уже все права у женщин! Хотя и тут без мужчины никак не обойтись.
Мама ругалась – солдафонский юмор! Чему, мол, сына учишь?! Но смеялась. Они вообще хорошо понимали юмор, мои родители. Как начнут смеяться, ну не удержаться, сам хохочешь, даже если и не понял, чему они смеются.
Поел, попил чаю с джемом – тоже из папиных запасов. И пошел спать. Вечер, что можно делать ночью?
Прежде чем улечься спать, попробовал влезть в Интернет. Увы, не получилось. Похоже, что станции отключили, или они просто сломались. На телефоне тоже ничего разглядеть не смог – связи нет. Уже вырубилась? Это плохо. А хотя… куда мне звонить? И зачем? Вот если были бы рации, и… и что? Опять же, с кем связываться? Хотя… как я мог забыть? С тем же Митькой Кругловым! Как теперь с ним состыковаться? Если только поехать на Гору. Тут недалеко, четыре километра, час ходьбы. На «Гранте» – пять минут езды.
Утром. Все – утром!
Ох, черт, забыл! Что там папа сказал насчет пистолета? А я как-то и… дурак! Я дурак! Надо менять систему мыслей. Теперь я живу в постапокалиптическом мире, эдакий Фоллаут. И мне нужно опасаться. Кого опасаться? А вот того же Вадика. Он ведь меня ненавидит. А теперь, когда власти нет, закона нет – у него руки развязаны.
О-о-о… теперь его время! Время беспредельщиков! Папа правильно мне сказал – надо вооружаться.
Пошел к шкафу, пошарил… есть! Вот она – «Капитал»! Да, папа шутник! Что может быть капиталом для военного? Во что он вложится? В оружие, конечно. И теперь этот «капитал» дороже всяких денег. Деньги – мусор, их есть не будешь, из них не выстрелишь. А вот пистолет…
Раскрыл, секунд пять смотрел, затем аккуратно достал из вырезанного в страницах ложа мирно спящий там пистолет. Тяжелый, черный, с красивыми красно-коричневыми пластиковыми щечками рукояти. В центре щечек – звезды.
Почему-то удивился – не такой уж и большой он, этот пистолет. Или я вырос? Когда мы с папой ходили в тир и он учил меня стрелять, мне казалось, пистолет тяжелый, огромный, как киношный большевистский маузер. Наверное, я вырос – теперь пистолет лег в мою руку легко и приятно, рукоять сделана будто специально для меня.
Выщелкнул магазин – как ни странно, он был полон. То ли всегда был полон, то ли папа успел его набить в связи с событиями. В патроннике патрона не было.
Пошарил еще – нашел картонную коробку с патронами и запасными магазинами. Три магазина и две коробки с патронами. Пересчитал – в каждой шестнадцать штук. Итого тридцать два, и в магазине восемь – всего сорок штук. Хватит пострелять, если что. Да, против автомата не катит, но если докопается шпана вроде Вадика… милое дело!
Задумался. Смогу ли выстрелить в человека? Думал недолго… Смогу. После того как я щупал шеи моих родителей, после того как накрыл их простыней, поцеловав в лоб, смогу. Я смогу!
Особенно в такого, как Вадик. Он заслуживает смерти, мразь! Я про него наслушался… Думал, врут, но он сам мне сознался. Вернее, похвастался. Мол, знать мало, пусть еще докажут! Даже вспоминать не хочется! А я ведь с ним почти дружил, идиот! Он даже дома у нас бывал, маме понравился – вежливый, культурный. И только папа потом сказал: «Нехорошие у него глаза. Твое дело, сынок, но парень этот нехороший. Осторожнее с ним!»
И папа, как всегда, оказался прав. Вадик вдруг решил поделиться радостным впечатлением, после того как расстрелял собаку, привязанную на цепь, из поджига, а когда та, израненная, спряталась в конуру, сжег живьем. И рассказывал это, едва не пуская слюни, с радостно восторженным лицом идиота.
И я ему дал в морду. От души, так, что аж кожу на кулаке распорол до кости! Потом долго заживало – яд с зубов Вадика попал в раны. Но и ему досталось хорошо. Зуб я ему выбил. И нос хорошенько поправил.
Скандал был – ой-ой! Вадиковы родители прибежали в школу! Подняли шум до небес! Папу моего вызвали к директору! Долго ели ему мозг, попугивая всяческими карами вроде отчисления сына и отправки его в спецшколу, где он будет отбывать срок вместе с такими же убийцами и негодяями.
Папа быстро поставил их на место. Во-первых, сказал, чтобы они придержали язык. Его сын не убийца. А если они посмеют еще хоть слово сказать в таком тоне, он будет очень рассержен и устроит им проверку на предмет того, как воспитывают учеников в этой школе.
Тут надо знать – все школы ужасно боятся всяческих проверок и совершенно не хотят выносить сор из избы. Им тоже будет несладко, и они прекрасно это понимают (это я подслушал разговор между папой и мамой). Всегда есть и финансовые нарушения, и люди, которых обидело руководство школы. При умелом прессинге директору и завучу небо с овчинку покажется.
А потом он рассказал, за что я дал Вадику в рожу. И припомнил еще несколько событий, участником которых был Вадик. Папа все-таки мент, и не из последних, и раскопал все, что мог. Благо что корпоративную помощь еще никто не отменял. И выяснилась такая неприглядная картина, что родители Вадика сочли за лучшее быстренько свалить из этой школы и даже переехать на Гору из Юбилейного. Чтобы не попасть под горячую руку тех, кому папа обещал озвучить, кто царапает машины, кто гадит на коврики, кто убивает собак и кошек. Тут ведь какое дело – мой папа всегда говорит… говорил, что, если некто задастся целью найти убийцу, вора или хулигана, он обязательно найдет. Только должна быть правильная мотивация. Дельная мотивация. Всегда есть зацепка. Всегда! И всегда можно раскрутить дело. В данном конкретном случае – можно поговорить с детьми, поднять сводки происшествий, сопоставить кое-что и пообещать дать делу ход.
После того как я сообщил отцу, что его вызывают в школу, и рассказал, по какой причине, он ничуть не удивился и только спокойно попросил объяснить, за что я избил Вадика. И когда я рассказал, он кивнул и мрачно выдал: «Таких надо убивать. Жаль, времена не те». И всё.
А на следующий день (я этого не знал) он оставил все дела и развернул бурную деятельность. По моим прикидкам, на него работали тогда не меньше двадцати человек – ходили, узнавали, расспрашивали, выясняли, брали объяснения. Опера, инспектора ИДН, участковые. Все уважали моего отца и знали, что он услуги не забудет. Вот и результат. Вадик с родичами свалил, а школьная власть сидела тихо-тихо, меня не обижала. И вообще не замечала. Я невидимка! Неприкосновенный невидимка!
А после посещения «любимой» школы он мне сказал: «На будущее – если бьешь негодяя, то, если есть такая возможность, делай это в укромном месте, а не на глазах сотни учеников. А если прихватят, молчи и ничего не говори, даже если тебя станут уговаривать, мол, сознайся, повинись, и ничего тебе не будет. Будет. А ты не будь дураком. Не пойман – не вор!»
Кто-то скажет, что это его поучение очень сомнительно, что надо быть честным и грудью встречать неотвратимое наказание и уметь принять заслуженную кару. Ну… мало ли кто чего ляпнет! Все это благоглупости и чушь. Мой папа реалист и учил меня выживать. А в нашем мире можно выжить только так. Правда должна быть не только с кулаками, а еще и должна суметь соврать, если ее прихватили за наказание Зла.
Коряво? Но понятно. Надо жить реальностью, а не придуманными героями из фантастических книжек. А реальность именно такова: «Ничего не бойся, ничего не проси, никому не верь».
О проекте
О подписке