Какой таинственной казалась мне та ночь,

Я затушил свечу и стал ждать, чего – не знаю.

В тишине вдруг представилось мне

Блуждают тени возле дома разных сказочных зверей…

«Король и шут»

Глава 1

Сколько помню себя – я никогда не болел. Нет, вру – болел, но как бы это сказать… чихнул пару раз, и все – болезнь убиралась от меня, как будто меня напичкали антибиотиками или же сделали кучу уколов. Даже когда в нашем классе, а потом в университете свирепствовали эпидемии гриппа, я ходил по опустевшим коридорам учебных заведений с видом победителя – хрен вам, а не комиссарского тела! И это при том, что спортом я особо-то не занимался, никогда не злоупотреблял физкультурой или какими-нибудь оздоровляющими упражнениями.

Чем горжусь? Тем, что, как сказал знакомый медик, от предков мне достался невероятный иммунитет? Да, горжусь, а почему бы нет? Моя прабабушка с маминой стороны, простая деревенская баба, дожила до ста семнадцати лет. Кстати – по дошедшим до меня слухам, она была деревенской колдуньей и уходила из жизни очень тяжело.

Как-то бабушка виновато сказала моей матери: «Она так просила взять ее за руку – взяла бы, она бы так не мучилась! Никак не могла уйти… так и померла в муках, ругала меня все. Она же должна была передать свою силу мне, а не вышло. Мне бы тогда пришлось передавать силу Петьке… ну ее, силу эту. Прожили жизнь как люди, и слава богу! Эй ты, шпана, ну-ка хватит подслушивать!» Я с позором был изгнан из-за кухонной двери и бит веником.

Я тоже ничем не отличался от всех окружающих – ну кроме, как сказал, отменным здоровьем, которое не могли пошатнуть никакие СПИД или проказа. (Тьфу-тьфу! Как говорила бабушка, язык мой – враг мой!) Дожил я до двадцати двух лет спокойно, сытно и весело – пока не случились эти события, перевернувшие всю мою жизнь…

Этот день начался как обычно: я пришел в фирму по ремонту сложной бытовой техники – телевизоров, мониторов и всякой такой хрени, взгромоздился в свое кресло, предвкушая чашку кофе и общение в скайпе с друзьями, а уже после плотного возлияния и общения собираясь наконец проверить этот чертов ящик, занимающий половину моего рабочего места.

В огромном зале было светло и прохладно, гудела аппаратура и пощелкивали выключатели, у входа в зал скапливалась небольшая группка знакомых и знакомых знакомых мастеров, ожидающих выхода своего благодетеля к столу охранника – нормальная обстановка сервисного центра по ремонту, к которой я привык за полгода, что здесь работаю, и которая вызывала только скуку и больше никаких эмоций. Платили здесь неплохо, и после окончания физмата я устроился сюда работать через папиного приятеля, имеющего какое-то отношение к системе этих сервисов.

Так-то работа меня не напрягала, мне с детства нравилось возиться с приборами – дома имелся осциллограф и различные причиндалы для ремонта техники, так что тут я был, можно сказать, на своем месте. Амбициозностью я не обладал – хватает на жизнь, на одежду, обувь, на пиво и сходить в клуб с девчонкой, и ладно. Ну да, хотелось бы там мотоциклет с визжащим глушителем, и чтобы девка прижималась ко мне голыми сиськами, смеясь и размахивая снятой майкой, но я смотрел на жизнь реально: на хороший моцик надо много денег, а на плохом только позориться, что касается темы сисег – конечно, вниманием не был обижен, но и сексуальным маньяком не числился. В общем, среднестатистический парень, каких миллионы и на которых держится весь мир. Так я считал до этого дня…

Закончив свои делишки и искоса поглядывая на приближающегося ко мне начальника группы, я с умным видом снял заднюю крышку телевизора и погрузил свои умелые руки внутрь, автоматически, как последний лох, цапанувши обеими руками за внутренности аппарата…

Что происходило в течение последующих десяти минут, я не помню. Мне рассказывали, что я вскрикнул и с грохотом свалился на каменный пол, ударившись об него головой с таким стуком, что услышал даже охранник в двадцати метрах от меня.

Подбежавший ко мне начальник группы кинулся слушать сердцебиение – его не было. Минут пять я лежал на полу в окружении толпы тупо взирающих на меня соратников, пока их не растолкал с матерными выражениями и пиханием локтями старый мастер, хромой, перекошенный на одну сторону Василий Петрович, работавший по вызовам еще в советское время.

Он кинулся ко мне и с силой ударил несколько раз по груди сложенными вместе кулаками, прямо в сердце. Потом на этом месте у меня был огромный синячина, и сильно болела грудь – мастер был сухонький и старенький, но ходьба с клюшкой так натренировала его руки, что он бы мог гнуть ими подковы… Сердце снова пошло.

Сколько я был в состоянии клинической смерти? Никто не знает. Одним показалось, что прошло минут десять с того момента, как мое сердце остановилось от удара током, другие говорили, что прошла всего минута. Я благодарен судьбе, что рядом оказался этот злой, перекошенный жизнью старикашка – старый мастер Петрович, ему я и благодарен за все, что со мной случилось дальше. Иначе я бы уже лежал за железной оградкой, под дурацким памятником с еще более дурацкой фоткой, которую достали бы из моего университетского альбома.

Пробуждение было странным – я не понимал, где нахожусь. Надо мной, в необъятной вышине, плавали знакомые лица, но я никак не мог сосредоточиться и узнать их – вроде лица знакомые, но имена вылетели из головы, и все тут! Потом зрение сфокусировалось, и я узнал Петровича, он произнес три слова, два из которых были матерные, присовокупив:

– Чуть парня не загубили, болваны! Вот вам урок на будущее – не хватайтесь ручками поганенькими за что угодно, не подумав! – Дальше следовал непереводимый фольклор в мой адрес, безрукого придурка с кривыми руками.

Вот интересно, как могут сосуществовать эти два взаимоисключающих факта – безрукий криворукий придурок? Ведь если у меня нет рук, то как они могут быть кривыми? Логичность этой мысли и сам процесс размышления разогнали мой мозг, и я все-таки осознал, что со мной что-то не так, и понял, что лежу на полу в окружении толпы любопытных людей, воспользовавшихся случаем, чтобы увильнуть от трудовой деятельности.

Тут же в голову ударила боль от столкновения с каменным полом – ощупав затылок, я обнаружил на нем страшнейшую шишку, размером с яйцо, не меньше. Голова сразу закружилась, и меня затошнило, что тотчас разогнало любопытствующих подальше от меня: смотреть, как помирает знакомый, довольно весело и интересно, а вот получить порцию блевотины на ботинок – не так забавно.

Впрочем, содержимое желудка – два яйца всмятку и бутерброд с сыром-маслом – я все-таки в себе удержал, но мне было реально хреново.

С помощью начальника группы Андрея я сел в свое кресло, откинулся на спинку и замер, пережидая очередной приступ дурноты. В глазах плавали мошки, какие-то веревки, нитки и сетки – такой гадости никогда не видал. Сколько ни моргал – нитки-шнурки никуда не девались, насылая на меня тошноту и боль. Закрыл глаза.

– Ну что, Михайлов, может, «скорую» тебе вызвать? А может, без «скорой» обойдемся – поедешь домой, я тебя отвезу! Ты сегодня не работник, это точно! – Жизнерадостный голос начальника группы ремонтников Андрея просто сочился сочувствием, а в моей больной голове неожиданно вспыхнула картинка: Андрей на пляже, рядом с загорелой телкой и бутылкой пива.

Я встряхнул головой – ясно, да, хочет воспользоваться случаем и свалить из офиса, чтобы потом сквозануть на пляж и позагорать. Похвальное желание – в такой ясный летний день смотреть на скучные рожи коллег и слушать гул неоновых ламп это просто извращение. Почему бы не помочь человеку принять правильное решение? Да пусть едет, пусть окажет помощь своему подчиненному.

– Да, Андрей… что-то мне нехорошо… отвези меня домой, на улицу Котовского. Знаешь, где это?

– Знаю, конечно, не вопрос! Не заблюешь мне сиденья? Как чувствуешь себя?

– Нормально… почти. Возьми на всякий случай пакет с собой, вдруг что – я в него поблюю. Поможешь мне дойти? Я что-то хреново вижу – в глазах мельтешит все, не пойму ничего. Отлежусь дома, а там видно будет, что делать… Может, в больничку схожу.

– Ага. Только это, Петь… в больничке скажи, что дома упал, после работы, ладно? А то нас премии лишат. А мы тебе тут больничный нормально закроем, отпуск еще сделаем… Лишнего не говори, ладно? – Простодушно-хитрое лицо тридцатилетнего начальника озарилось внутренним светом от осознания своей правильности и ума: вот, мол, какой я – и товарищу помогу, и производству не наврежу.

– Ладно, ладно, помогай давай, а то я опять грохнусь, – досадливо сказал я и, пошатываясь, встал с своего рабочего места.

Окинул взглядом стол – телефон не оставил, документы на месте – можно и валить отсюда. Отлежусь с недельку, отдохну и снова сюда. Тогда я не знал, что на своем законном рабочем месте был в последний раз…

Поддерживаемый под локоть начальником, предвкушающим жар песка и холодное пиво в горло, я вышел с ним к «Логану», втиснутому у входа в сервисный центр. Андрей распахнул правую дверцу и, следя, чтобы несущиеся по полосе автомашины не снесли нас вместе с ней, усадил меня на сиденье, захлопнул дверцу и пошел на водительское место.

Он обходил машину спереди, и, сфокусировав глаза на нем, я с отвращением заметил, что на его шее сидит какая-то пакость – что-то вроде слизня или этакого мешочка, ритмично раздувающего бока, как будто пьет из него кровь. От этой твари тянулась нитка ярко-красного цвета, уходящая куда-то вдаль. Андрей невозмутимо уселся за руль, вставил ключ в замок зажигания, завел автомобиль и только тут увидел мой странный взгляд.

– Ты чего? Чего смотришь на меня, как будто увидел морского змея? Что, поблевать хочешь? Дать мешок?

– Давай… – протянул я неуверенно, потом решился: – Слушай, Андрей, чего там у тебя на шее?

– А чего у меня на шее? – Он провел рукой по затылку, посмотрел на ладонь и с подозрением взглянул на меня. – Чего ты там увидал?

– Ты ничего не чувствуешь? Совсем ничего?

– Да что я должен чувствовать-то? – начал сердиться Андрей. – У тебя что, глюки?

– Наверное, да, потому что я вижу какую-то тварь, присосавшуюся к твоей шее! – выпалил я, будто бросился в ледяную прорубь.

– Э-э-э… братец, что-то все-таки у тебя с головой. Сейчас, как приедешь, ложись в постель, выключай всю муру типа телика и компа и спи. Проспишься – будешь как огурчик, и никто ни у кого уже не будет сидеть. Если только это не телка на коленях…

Машина вывернула в поток и понеслась по полузабитой транспортом улице.

Дорога к дому не заняла особо много времени – через двадцать минут я уже стоял перед подъездом своей пятиэтажки, а спустя еще минуту медленно поднимался по затертой тысячами ног лестнице на пятый этаж, где и проживал все двадцать два года своей жизни вместе с матерью и отцом.

Вернее, двадцать один год вместе с матерью и отцом – последний год мы жили с матерью вдвоем, отец умер после недолгой болезни, сгорел за четыре недели, врачи сказали, что у него рак толстой кишки. Он несколько месяцев жаловался на боли в желудке, но терпел. А когда обследование показало, что он болен раком, было уже поздно… Мне до сих пор не хватает его, и я не могу привыкнуть к его отсутствию – вот и сейчас мне казалось, что он откроет дверь и, подмигнув, скажет: «Что, сбежал с работенки? Да наплюй – выкрутимся! Было бы здоровье!» Увы, не дал Бог здоровья, не выкрутились.

Звонить в дверь квартиры я не стал, все равно дома никого нет – мать работала экономистом в каком-то учреждении, связанном то ли с сельским хозяйством, то ли с собесом, и наверняка была на работе. Впрочем – к лучшему: объяснять, что со мной случилось, отбиваться от попыток вызвать «скорую помощь» у меня совершенно не было сил. Так как опыта болеть у меня не было, переносил я свое болезненное состояние очень плохо: жизнь казалась отвратительной, будущее – бесперспективным и тусклым, и вообще хотелось умереть.

Под воздействием депрессии я прошел на кухню, где в шкафчике стояла бутылка коньяка, который мать добавляла в тесто для тортов и печенья. Баловала нас она этим делом редко, а после смерти отца вообще ничего не пекла, так что этой бутылке было минимум два года, и я боялся, что коньяк совершенно выдохся.

Нет, не выдохся – налив в граненый стакан грамм сто пятьдесят этой гадости, я залпом вылил в себя жгучую жидкость, едва не сфонтанировав, как нефтяная скважина.

Удержав в себе эту пакость, скорее убрал бутылку на место и максимально быстро пошел в свою комнату, пока стресс и алкоголь не взяли надо мною верх. Плюхнувшись на кровать, почувствовал, как коньяк впитывается в кровь, растворяется внутри меня и окутывает мозг теплым одеялом, отгоняя дурные мысли, депрессию и странные картинки, лезущие мне в глаза. Последнее, что я подумал: «Отлежусь, все нормально будет». И уснул.

Проснулся я уже вечером, когда грохнула входная дверь и в квартиру вошла мать. Она прошла сразу на кухню, опытным глазом увидела, что я брал бутылку с коньяком, и с трагическим выражением лица прибежала ко мне в комнату.

– Что с тобой? Ты пьешь? Ты спиваешься! Твой дедушка Григорий пил горькую, и гены передались тебе! Это все отцовская родня. Их дурное влияние!

– Мам, ну ты чего?! Просто мне было плохо, депрессия, и еще – я ударился головой, вот и полечился немного. Ты же знаешь, я не пью! Сто раз же тебе говорил!

– Не пьешь? Ты употребляешь наркотики? Мне рассказывала Мария Федоровна на работе – вся молодежь сейчас пьет и употребляет наркотики! Сынок, признайся – если вовремя полечить, мы спасем тебя! Я продам бабушкино кольцо, возьму кредит в банке, и мы тебя полечим! Сынок, признайся, ты наркоман?

– Мам, ты с ума сошла? Если я не пью, значит, наркоман? А если выпил сто грамм, значит, алкоголик? Ты хоть понимаешь, что это взаимоисключающие заявления? Отстань от меня! Не пью я и не нарк! И даже не курю, как ты знаешь! Лучше пожрать чего-нибудь сделай, я с утра ничего не ел!

Под причитания матери я потащился в ванную, разделся и встал под душ, смывая горячей водой пот, оставшийся после дневного тяжелого сна, и головную боль от удара об пол. Перед тем как пройти в душ, я украдкой внимательно посмотрел на мать – нет, никаких чудовищ на шее или еще где-либо не увидел, хотя пространство так и было заполнено нитками – красные, желтые, черные, зеленые и серые – всех цветов и оттенков, каких только не было! Попробовав потрогать нити, убедился: я никак не могу на них воздействовать, эти нити струились, как какие-то лучи, если подставлял руку – они проходили через нее, не оставляя никаких следов и не давая никаких ощущений.

Приняв душ, я надел треники и майку и пошел в кухню.

Мать гремела посудой – покосилась на меня:

– Садись. Я пельменей сварила, ешь. Сегодня не пойдешь никуда?

– Нет, скорее всего не пойду. Говорю тебе – сегодня упал, ударился головой. Сильно. Вот и лечился… глянь, шишка тут какая была!

Мать подошла ко мне, ощупала голову, ахнула:

– Давай «скорую» вызовем! А если трещина в черепе?! А если ты вообще с ума сойдешь с такой травмой? Я, когда маленькая была, у нас в детском саду один мальчик с качелей упал, так у него с головой что-то случилось: он уверял, что видит чудовищ всяких, – (я при этом поперхнулся и долго откашливался под сочувственным взглядом матери), – плакал, спать перестал. Его забрали из садика, говорили – лечили долго, но так и не помогло. Не знаю, что с ним потом было. Вдруг и у тебя с головой что-то? Надо врачу показаться обязательно! Завтра прямо с утра и пойдешь! И не возражай, не возражай! Я сейчас позвоню тете Оле, у нее хирург знакомый есть – пусть завтра осмотрит, а чтобы ты не сбежал, я завтра сама с тобой пойду. Знаю тебя, негодника, – скажешь, что был у врача, а сам сбежишь!

Мать немедленно приступила к боевым действиям – набрала по сотовому телефону родную сестру, тетку Олю, рассказала, как собирается меня взять в полон и подвергнуть унижениям с помощью осмотра у хирурга, и моя судьба была решена: десять утра, Первая клиническая больница, доктор Симонович.

Ночь прошла тихо – я спал как убитый, провалившись в сон в девять часов вечера, будто бы и не проспал весь день. Это было странно, так как я обычно ложился поздно, очень поздно: пока полазишь по Сети, пока почитаешь, а то вдруг возникнет мысль поиграть в сетевуху какую-нибудь – смотришь, уже час-два ночи. Утром со скрипом встаешь на работу и сидишь там до обеда с чугунной башкой – скорее всего, это и было причиной, по которой я допустил такую элементарную ошибку и подставился под удар током в несколько тысяч вольт.

Утром мать торжествующе повела меня в больницу – лучше нет развлечения для матерей, чем залечивать своих несчастных чад. Материнский инстинкт, страшный и не рассуждающий, заставляет пичкать своих детинушек лекарствами, парить им ноги и ставить банки, даже если они уже на голову выше матери и весят в два раза больше, вот как я.

Выход на улицу стал для меня потрясением, какого я не испытывал еще никогда: нити никуда не делись, а улицы были заполнены людьми, на которых сидели чудовища различного вида и расцветок – как и нити, идущие к ним, они были всех цветов радуги и располагались где угодно, от шеи до гениталий. Жутко было видеть, как навстречу мне идет девушка в легкомысленных шортах, облегающих ее красивые бедра, а внизу живота у нее, как этакий горб, висит противный фиолетовый мешок, пульсирующий наподобие сердца.

Я проводил взглядом несчастную, подумавшую, что я заглядываюсь на ее попу, и презрительно фыркнувшую при виде простого парня в дешевых кроссовках и джинсах не от Версачи, и, со смятением в голове, пошел дальше, опасливо поглядывая на мою конвоиршу – не дай бог, она узнает, что я вижу чудовищ! Судьба мальчика из ее детства не вдохновляла меня на откровения.

Вообще, давно сделал вывод: чем меньше рассказываешь матери о своих недомоганиях, тем меньше шансов их усугубить – залечит к чертовой бабушке.

Но деваться было некуда – я любил свою мать и расстраивать не хотел, она и так чуть ума не лишилась после смерти отца, пусть уж покомандует, переживу.

По дороге в больницу я насчитал несколько десятков людей, на которых сидели чудовища. Сообразить, что бы это значило, я не мог – предположения были, но настолько фантастичные, что не укладывались в голове, болевшей после вчерашнего падения и возлияний коньяка; я ведь на самом деле почти не пью… ну так, изредка, в компании, и потом сильно от этого болею.

– Ну что, молодой человек, на что жалуетесь? – жизнерадостно спросил меня доктор лет сорока пяти, в белоснежном халате, с щеголеватыми усиками над губой.

– На маму. Еще – нет мотоцикла. Зарплата не очень. Еще, может быть, какие-то жалобы вам сообщить?

Доктор сразу притух, жизнерадостная улыбка увяла, и он взглянул на мою мать.

– Тяжелый случай. Говорите, головой ударился? Никак не проявлялось? Тошнота, рвота? Какие-то отклонения в психике? – Он взял со стола снимок моего черепа, экстренно сделанный в рентгенологическом кабинете, и посмотрел на свет. – Нет, трещин вроде нет. Ну что, юноша, так и будете отмалчиваться и тревожить свою мать? Может, все-таки расскажете о своих симптомах?

Что меня дернуло, я не знаю – то ли был приступ хулиганского настроения, то ли раздосадовало обращение со мной, как с маленьким ребенком со стороны матери и этого жизнерадостного доктора, – только я взял и со зла ляпнул:

– Вижу на вас, в области поясницы, сгусток вроде слизняка, от которого тянется серая нить. Вижу чудовищ на других людях – не на всех, правда, но на многих. Еще вопросы?

Врач с интересом посмотрел на меня, покосился на мою мать и с облегчением сказал:

– Не мой профиль. Это вам надо к Льву Филипповичу, в тринадцатый кабинет, сейчас я вам направление к нему дам. С моей стороны никаких нарушений не замечено – череп цел, и вообще, на удивление физически