Глава седьмая
В поисках портала

Прошла неделя после моей выписки из больницы. Семь дней вживания в действительность, состоящие из сплошных загадок. Кто-то в общаге мне бросал мимолетно: «Привет, чего не здороваешься?» Кто-то таращил в недоумении глаза после моего приветствия: мол, чего пристаешь? Все время приходилось быть настороже, чтобы не влипнуть в непонятное.

В первый день по возвращении домой попытался слегка навести порядок. (Странно было называть домом «хоромы» в общежитии.) И в мыслях следовало разобраться (хотя я это в больнице пытался сделать), и в собственной комнате. Не то чтобы у меня тут был бардак, но за время моего отсутствия скопилось изрядно пыли. Все-таки лето, да и близость металлургического завода дает о себе знать – на подоконнике скопилась настоящая сажа.

Кстати, первое время меня пугала «металлургическая» пыль, запахи, но во всем этом имелись и свои преимущества. Например, нет комаров: не выживают они вблизи металлургического производства – слабые. Но им же хуже. Вспомнилось, что в моей реальности, когда комбинат обзавелся фильтрами, улавливающими вредные отходы, уже и снег стал нормального цвета, и комары расплодились.

Осознав, что пол я пока не в состоянии помыть, ограничился тем, что протер подоконник, стол и все прочие поверхности, которые мог привести в порядок, не слишком нагибаясь. Но все равно в боку закололо. Надо бы поаккуратнее. С другой стороны, слишком себя жалеть тоже не стоит.

А теперь и самому не мешало бы помыться. Увы, полностью я пока это сделать не могу, но хотя бы так, фрагментарно. Значит, берем мыло, полотенце и сменное белье и отправляемся вниз, в полуподвал.

Ну вот, уже гораздо лучше. Чистый (относительно, но лучше, чем ничего), выбритый (руки бы оторвать тому, кто пустил в продажу лезвия «Нева»), переодетый в свежее белье.

Провел ревизию своего гардероба. На зиму и осень имеются шинель, форменный плащ, двое форменных брюк, четыре рубашки. Китель с погонами младшего лейтенанта. А на груди – ни значочка, ни орденской планки. Служил бы срочку в ВВ, мог бы какую-нибудь ведомственную «регалию» нацепить, а вот «Отличник пограничник» на милицейской форме не катит. Комсомольский значок носить уже не положено, а «поплавка» об образовании пока нет. Со временем, разумеется, все будет, но пока китель выглядит скромно, можно даже сказать сиротливо.

Еще фуражка и зимняя шапка. Из гражданской одежды висят пальто демисезонное, куртка и две рубашки. Из гражданских штанов одни на мне, а одни надо бы постирать. Выстираю, отглажу – опять они станут у меня парадными брюками. Обувь шикарная – сапоги, ботинки форменные и сандалии. Вот и все. Гардероб, скажем так, скудноватый, но мне, насколько помню, его хватало. Пиджачок бы какой завести, только зачем? Куда мне в нем выходить?

И моя портупея с кобурой. Начальство портупею снаряжением велит называть, иначе, дескать, ты не офицер, а шпак гражданский. Кстати, как и вместо кобуры говорить ка бура. С портупеей, однако, проблемы на службе. Если ты носишь сапоги (а при сплошной стройке это необходимость!), так обязан быть в портупее. А за нее всякому хулиганистому элементу очень удобно хватать милиционера руками, особенно сзади.

Еще где-то валяется свисток. Его уже сто лет не используют, но до сих пор выдают и проверяют на строевых смотрах, при тебе ли он. Если нет, к службе не готов. Кстати, при увольнении портупею и кобуру можно оставить себе, а вот свисток ты обязан сдать старшине. Был такой анекдот: два свистка, один зеленый. Смешно, да? Как может быть звук зеленым? Так вот, это не про звук, это про наше спецсредство.

Теперь бы нужно прикинуть: а как жить дальше? Пока даже не в глобальном плане, а в чисто житейском. После обеда и уплаты членских взносов денег у меня осталось… Так. Один рубль железный, с портретом Ленина, и мелочь. Лопухнулся. Ведь был же в отделении, мог бы спросить. Недавно была зарплата, что-то да должно причитаться. Пусть рублей пятьдесят. Позвонить бы да выяснить. Но я и телефона не знаю, да и скажут ли? Значит, завтра схожу, выясню. А если деньги и на самом деле вернулись в банк, что тогда делать? Пройтись по сослуживцам, стрельнуть по рублику с человека? Дадут, конечно же, не дадут пропасть. Но занимать деньги никогда не любил.

Так, какие действия? При желании можно протянуть дня два, если в столовой не роскошествовать. Но если сходить в магазин, закупить какую-нибудь крупу или десяток яиц, хлеб, то можно и дольше. И, что хорошо, не надо тратиться на сигареты!

С этим все ясно. Как-нибудь проживу. Правда, ремень пришлось застегивать на последнюю дырочку, но все равно штаны великоваты, придется еще одну прокалывать. А ведь были малы. Сколько я скинул, пока лежал в больнице? Килограммов пять, не меньше. Надо бы взвеситься ради интереса.

Вечером первого дня забежал друган и смежник по участку Санька Барыкин и сбил все мои планы. Намеченный на завтра поход в бухгалтерию не потребовался. Санька пришел с деньгами, да не с какими-то, а с полным месячным содержанием, со всеми ста двадцатью карбованцами. Хорошо все-таки, когда у тебя нет никакого профсоюза, а жалованье выплачивают независимо от того, работаешь ты или болеешь. И когда есть друг, который о тебе позаботится. Сказал, не хотели давать, но на помощь пришел сам начальник отделения. Как, мол, раненому бойцу да отказать? А на что он лекарства покупать станет?

Рассказывая все это, Санька вытащил пачку «Примы», сунул сигарету себе в рот, вторую протянул мне. А у меня на автомате вырвалось:

– Спасибо, не курю.

Сигарета свалилась у Саньки с губ:

– Ты?! Не куришь?! И давно?

Что мне было ему ответить – лет десять?

Но отвечать и не потребовалось.

– А может, калибр не тот? – заобижался Санька. – «Столичных» захотелось? Так мы не баре, у нас таких не водится.

Пришлось ему наврать, бедному, что вот, после ранения решил завязать. И пусть он меня не соблазняет, и так еле держусь. А коли закурю, раненая печень взвоет. Я еще очень убедительно скривил физиономию. Вот это подействовало.

– Тогда, оно, конечно, – согласился друган и засобирался уходить.

Так понемножку и шла эта неделя. Днями было еще ничего, а вот вечером… После отбоя, который назначал себе сам, я забирался в утлую холостяцкую постель (тощий матрас, пружины), и против воли в мозг забивались вопросы, не имеющие ответа. Чтобы избавиться от этой бесконечной мороки, я стал приучать себя подбивать дневное, так сказать, сальдо: актив, пассив и все такое. Что мы имеем в активе? Молодость, энергию, несмотря на не совсем полное выздоровление после ранения, интерес к жизни.

А еще… Стыдно сказать, но мне давно уже не помнилось собственное повышенное внимание к девчонкам. И не просто внимание, а желание получить ответные сигналы приязни. Кажется, сегодня на раздаче мне барышня улыбнулась. Такая молоденькая, не больше двадцати семи – тридцати лет. А на кассе тоже ничего, постарше, около сорока. Только стоп! А мне самому-то сколько: чуть за двадцать или сильно за шестьдесят? Опять шизофрения на подступах! Ведь Алексею образца семьдесят шестого года она могла показаться уже и старой, а мне, прожившему шестьдесят пять лет, кажется юной.

И думалось: это ведь не будет изменой по отношению к моей будущей жене, если вдруг у меня возникнут какие-то отношения? Я ведь еще не женат. Вот когда женюсь, тогда да, никаких хождений налево.

Что еще в активе? Энергия, бодрость, страстное желание, движение. Нет, это все уже было. А в пассиве?

А в пассиве я пока вижу все. И нищенскую зарплату, и опостылевшую работу – все по новой! – и отсутствие комфорта, к которому я привык. У меня в той реальности и квартира неплохая, и машина, и кое-какие сбережения, и пенсия – кстати, гораздо выше средней по стране. А главное, жена. Дети. Внуки. Как они там? Понятное дело, что не пропадут, все уже давно на своих ногах, но все равно переживаешь. Понятие времени становилось географическим. Получается, они были не «сейчас», а для меня они были не «здесь». И было это одно и то же.

Нет, не может такого быть, чтобы живого человека вот так просто перенесло в прошлое. Но коли перенесло сюда, стало быть, можно как-то вернуться назад. И все время подмывало отправиться на поиски той трещины во времени, а может быть, некоего портала. Совершенно не имел представления, как его искать, чем эта «трещина» может быть отмечена. Хотелось представлять так: я найду это место, и мне будет некий знак. Сияние ореола, удар молнии, у меня зачешется задница, что-то еще, по чему я определю безошибочно: вот это место. И меня выбросит домой.

И тут вставал вопрос: а хочу я вернуться или нет? И однозначного ответа у меня не было. Но нет… Все-таки я хотел вернуться. Хотел обратно, несмотря ни на что, в свое старое тело, в свою, наверное, не очень длинную последующую жизнь, но в свое уютное пространство с друзьями и близкими. И я решил, что завтра же поеду (или пойду) искать это странное, а возможно, и страшное место.

В том, что автобусы ходят ужасно, я уже убедился. Можно ждать его минут сорок, но дождаться – это еще не значит уехать. Будет толпень, запросто кто-то локтем заедет в мой многострадальный бок. Поэтому решил не тратить время, а с утра отправился пешком в сторону строящегося моста.

Строят его уже лет семь, а может, и больше. То, что он не готов, было заметно еще издали. Пилон буквой «А» возвышался вдали, но ванты пока еще не были натянуты. Я вспомнил, что мы тогда гордились этим мостом, даже не начав им пользоваться. Ну как же? Первый вантовый мост такого порядка во всем Советском Союзе. Почти такой же, как через реку Рейн у немцев.

Но коли моста нет, значит, следовало найти паром.

Паром, как я помню, отправлялся от улицы Максима Горького. Точнее, улица уходила прямо в воду реки Шексны, куда и подходил паром. Пройти предстояло между парком КиО, который тогда только старики да люди сведущие называли Соляным садом, и небольшим, но плотно заселенным цыганским анклавом. Это несколько напрягало. Отбиваться от кучи сопливых босоногих ребятишек и говорливых женщин с навязчивым предложением «дарагой, давай погадаю, всю правду скажу», не хотелось. Но все обошлось. Видимо, правило «не блуди, где живешь» действовало и здесь.

Я шел и удивлялся Соляному саду, который был, не в пример будущим временам, значительно более густым и непроглядным на просвет. И мощных деревьев-долгожителей здесь было куда как больше.