– Итак, коль скоро государи-императоры сложили с себя власть, то теперь все должны быть перед законом равны… Второе: весь российский народ составляет одно сословие – гражданское. Третье: все различные племена, составляющие Российское государство, признаются русскими и, слагая различные свои названия, составляют один народ русский. Четвертое: вся земля, в каждой волости принадлежащая, разделяется на волостную и частную. Первая принадлежит всему обществу, вторая – частным людям. Остальная земля отдается в наем посторонним людям не иначе, как на один год… – Видя, что слушатели уже утомились, князь попытался приободрить присутствующих: – Ну, господа, еще чуть-чуть. Теперь – о самом важном. Верховная власть разделяется на законодательную и верховно-исполнительную. Первая поручается Народному вечу, вторая – державной Думе. Сверх того нужна еще власть блюстительная, дабы те две не выходили из своих пределов. Народное Вече избирается державной Думой. До тех пор, пока не создана верховно-исполнительная власть, обязанности Думы исправляет Временное правительство. Временное правительство существует до тех пор, пока народ не выберет державную Думу.

Когда Трубецкой закончил, за столом воцарилась тишина. Вот так вот сразу отдать землю и крестьян, расстаться с титулами и званиями собравшиеся еще не были готовы. Но большинство присутствующих были людьми, понимающими, что спорить и ссорится сейчас не время. Но все же генерал Шипов попытался высказать собственные соображения:

– Сергей Петрович, я очень надеюсь, что все, что вы высказали, останется пока только на бумаге?

– Действительно, нужен переходный период, хотя бы на период созыва Вече и Думы, – внес свою лепту Пущин.

– Согласен, – кивнул Трубецкой. – Переходный период необходим.

– Нужно немедленно создавать правительство, – высказался Бистром. – Иначе в стране начнется хаос.

– Как будто он и так не начнется, – мрачно заметил Рылеев. – Завтра начнется гражданская война.

– Завтра? – удивленно воскликнул Пущин. – Кондратий Федорович, да она уже началась. Убит император. В ближайшее время мы получим армию, направленную против нас. Если Великий князь Михаил жив, он станет знаменем роялистов. Его поддержат все губернаторы…

– Успокойтесь, господа, – спокойно произнес Бистром. – Касательно Михаила я уже отдал нужные распоряжения. Надеюсь, Великого князя перехватят.

– Когда и успели? – удивился Трубецкой.

– Когда увидел, как брат нашего Павла Ивановича уводит рыжего Мишку, так приказал, – отозвался Бистром. – Но об этом – потом. Теперь же нужен четкий и ясный план – что делать в ближайшее время. И прежде всего нужно руководство. Сергей Петрович, кого вы планируете в Правительство? Председателем, как я полагаю, будете вы?

– Карл Иванович, я с удовольствием уступлю этот пост вам, – покачал головой Трубецкой.

– Благодарю покорно, – отмахнулся генерал. – Но для роли диктатора нужен человек, которого знают все заговорщики, простите, революционеры. В данной ситуации Правителем можете быть только вы. Итак?

Трубецкой лишь пожал плечами. Хотел он брать власть, не хотел, никто не знает. Но кочевряжиться не стал.

– Прежде всего, – начал князь, – мы хотели пригласить во Временное правительство Михаила Михайловича Сперанского. Затем – Николая Степановича Мордвинова, адмирала. В члены Правительства рекомендован присутствующий здесь Гавриил Степанович Батеньков. И еще один член – Алексей Петрович Ермолов. Скажу сразу, что у меня нет уверенности в согласии со стороны Сперанского, Мордвинова, а уж тем более – Ермолова.

– Кандидатуры достойные, – кивнул Бистром. – Нужно попытаться заручиться их согласием.

– Карл Иванович как старший по возрасту, званию и опыту должны возглавить армию, – высказал свою точку зрения Шипов-старший. – И стать военным губернатором Санкт-Петербурга.

– В свою очередь, хотел бы предложить генерала Шипова на пост командующего пехотными частями – и армейскими, и гвардейскими, – предложил Бистром. – Мне нужны толковые помощники. Я думаю, возражений не будет?

Присутствующие молча согласились.

– Господа, а как быть с Государственным Советом, Сенатом и министерствами? – спросил Пущин.

– А никак. Императорский Государственный Совет в отсутствие императора не нужен, – заявил Трубецкой. – Правительственный Сенат осуществляет надзор за деятельностью государственных учреждений и чиновников. Пусть продолжает осуществлять. А что до министерств – пусть работают. Правда, придется заменять тех, кто откажется присягать на верность Временному правительству – то есть нам с вами и заменять их верными людьми. То же самое с командирами полков и дивизий.

– Значит, опять присяга? – с невеселой улыбкой поинтересовался Шипов-младший. Но спросил он чисто риторически. Понятно, что без присяги – никак…

Карл Иванович Бистром повел золотыми эполетами:

– Итак, господа, коль скоро я взял на себя обязанности военного губернатора, то мой вопрос по существу – как мы поступим с чернью?

– С народом! – возмутился Рылеев.

– Нет, Кондратий Федорович, вы не ослышались, – веско высказался новоявленный военный губернатор. – Народ – это те, кто пашет землю, кует или, на худой конец, торгует. Если народ берет в руки оружие и выходит на улицы, то это толпа, чернь. Не спорю, господа, в сегодняшнем деле они нам очень помогли. Но, – поднял палец Бистром, – что мы будем делать с ними завтра? Кстати, кто-нибудь распорядился собрать оружие? – поинтересовался генерал. Рассмотрев недоуменные взоры, уточнил: – Вдоль Невы и на льду валяется оружие. Ружья, сабли, пистолеты. Нужно срочно послать людей. Желательно – с одним-двумя надежными офицерами.

– Сам пойду, – заявил князь Щепин-Ростовский, скромно сидевший в уголку. – Здесь мне делать нечего. Я заранее согласен со всем, что вы решите. Пожалуй, я бы тоже не хотел Пугачевского бунта. Честь имею.

Откланявшись, князь ушел.

– Итак, господа, – обратился Трубецкой к собранию, – продолжим. Мне кажется, нужно послать кого-нибудь за Сперанским и Мордвиновым. Думаю, к Сперанскому съездит князь Одоевский, а к Мордвинову – Иван Иванович Пущин.

Одоевский и Пущин поднялись с мест. Уже на выходе Пущин обратился к Трубецкому:

– Сергей Петрович, я квартирую недалеко, на Галерной. Если не возражаете, мы с князем вначале заедем ко мне – вздремнем пару часов. Да и время позднее. Съездим к ним сразу с утра.

– Нет, господа, – мягко, но непреклонно возразил Трубецкой. – Простите, но спать нам сегодня некогда. Ехать нужно немедленно, и ежели означенные господа спят – будите немедленно. От их согласия зависит слишком многое.

– Александр Александрович, – обратился Бистром к Бестужеву. – Вам придется возглавить гвардейский флотский экипаж. Кто там сейчас?

– Лейтенант Арбузов, – немедленно отозвался писатель Марлинский. Подумав, добавил: – Хороший человек и дельный офицер.

– Но все же возглавить матросов придется вам. Лейтенант будет вашим заместителем. Надеюсь, в экипаже есть надежные офицеры?

– Почти все, за исключением, разумеется, командования.

– Вот и прекрасно. Завтра экипажу предстоит тяжелый день. Впрочем, господа, не только экипажу. Необходимо произвести осмотр казарм и выявить недовольных. Этим займутся моряки, «московцы» и финляндский полк. Думаю, возглавить сию кампанию придется генералу Шипову. Преображенский полк и «семеновцы» полковника Шипова – в вашем личном резерве. Егерей пока трогать не будем, пусть отдохнут.

– Карл Иванович, а как поступать с недовольными? – задал вопрос Шипов-старший.

– А вот об этом мы спросим у нашего начальника. Что скажете, князь?

Сергей Петрович Трубецкой помедлил с секунду. Но, видимо, он уже обдумал ответ. И обдумал не сегодня:

– Солдат следует рассредоточить по полкам. Для особо буйных – гауптические вахты. Офицеров – в Петропавловскую крепость. В случае открытого неповиновения – расстрел на месте.

– Расстрел?! – раздались удивленные возгласы.

– Простите, господа, но это единственный выход. По крайней мере, в данный момент. Разбираться будем позже. И, вот еще… Во всех полках провести беседы с офицерами. Я уже попросил барона Штейнгеля составить текст новой присяги. Там будет специальная строчка о безоговорочном подчинении. И, пожалуйста, господа, не смотрите на меня как на нового Робеспьера или Марата. Мы военные люди и прекрасно понимаем, во что ввязались. Нам нужна дисциплина. Согласны?

– Согласны, Сергей Петрович, – высказался за всех Бистром. – Но хочется сказать вот еще что: необходимо составить списки лиц, подлежащих немедленному аресту и изоляции. В Петербурге остались люди, могущие представлять опасность.

– А как мы будем знать – кто опасен, а кто нет? – устало произнес Рылеев. – И не станут ли эти списки проскрипционными? Ведь это, господа, чистейшая диктатура.

– Кондратий Федорович, – по-отечески обратился к нему Бистром, – без диктатуры начинается анархия. А анархия – гораздо хуже любой диктатуры! Сейчас у нас нет ни законов, ни законного правительства и все зависит только от нас. И посему предлагаю создать при Временном правительстве суд или трибунал.

– Гаврила Степанович, – обратился Трубецкой к Батенькову. – Будьте так любезны – не сочтите за труд записать все то, что мы сейчас решаем. У вас, как я знаю, почерк очень хорош. Завтра, а вернее сегодня, нужно обзавестись писарями, делопроизводителями… кем там еще? Столоначальниками. Пусть записывают, регистрируют. Словом, нужно создавать канцелярию.

– Делать новые печати, – подсказал Бистром.

– Хм… – хмыкнул Трубецкой. – Придется выдумывать новый герб. Ах ты… Еще и новые деньги! Впрочем, пока обойдемся старым.

При последних словах, произнесенных князем, открылась дверь, в залу заседаний вошел Пущин, а с ним высокий сутулый человек. Пожалуй, кроме Бистрома, никто не знал в лицо Михаила Михайловича Сперанского, одного из близких сановников покойного императора Александра, попавшего в опалу. Близорукие глаза Сперанского не выглядели сонными, а напротив, смотрели внимательно и даже задорно.

– Здравствуйте, господа, – обратился Михаил Михайлович к собранию. – Польщен вашим вниманием. Не знаю, к добру ли революция, к худу ли, но я готов послужить новой России. Кстати, а как вы ее назвали?

– То есть как можно назвать Россию? – не понял Трубецкой.

Сперанский, перед тем как дать пояснения, аккуратно снял шубу, осмотрелся – куда бы пристроить – и наконец просто бросил ее на свободный стул:

– Была у нас Российская империя. А теперь?

– Вероятно, республика, – как-то неуверенно ответил князь.

– Прекрасно. Значит – Российская Республика. Господин, э-э, Иван Иванович, что за мной приехал, дал мне прочитать Манифест. Прекрасно. Как первоначальный вариант это просто превосходно. Но у меня вопрос. – Временное правительство, в котором я имею честь состоять – орган коллегиальный или же совещательный, а все нити управления будут у нашего господина Председателя?

Все посмотрели на Трубецкого. Как-то уже само собой получилось, что Сергей Петрович взял бразды правления в свои руки.

– Я полагал, – начал князь, – что Временное правительство есть орган коллегиальный. Таким образом, для решения особо важных проблем будут необходимы голоса всех членов.

– Это прекрасно. Но вдумайтесь, что будет в случае, когда кто-нибудь не согласится? Как показывает практика, в спорах истина не рождается…

Члены правительства задумались. Как ни заманчиво звучала идея коллегиального управления, но, как говорят военные люди, лучше один плохой командир, нежели два хороших.

– Михаил Михайлович, – поинтересовался Бистром. – У вас есть какие-то соображения?

– Безусловно, – кивнул Сперанский. – Будучи на губернаторстве в Сибири, да и раньше, составил некоторые наметки. Но их, господа, необходимо привести в соответствии с реалиями сегодняшнего дня. Я ведь никак не предполагал, что один император умрет, второй отречется, а третий будет убит. Мне нужно какое-то время на доработку. Неделя, скажем, или две. Думаю, за это время вы позаботитесь о приоритетах.

– Господин Сперанский, – осторожно поинтересовался Трубецкой, – а какие приоритеты определили бы вы? По моему разумению, главное – удержаться у власти. Для этого нужны силы для борьбы с внешним и с внутренним врагом. Вы можете что-то добавить?

– Думаю, что не особенно много. Да вы, господа, и сами догадываетесь. Кроме борьбы с… – замялся Сперанский, подыскивая нужное слово, – ну, предположим, с контрреволюцией придется решать вопросы укрепления правопорядка. Скорее всего, наши обыватели попытаются заняться грабежом и мародерством. Кстати – та толпа у стройки Исаакиевского собора? Найдем ли мы средства для продолжения строительства? Стало быть, нужно думать, как быть со строителями. Кроме них появятся и другие безработные люди. Возможно, закроются мастерские. Может, усилится инфляция, хотя она и так огромная. Пока крестьяне возят в столицу продовольствие – нужно закупать зерно.

– М-да, Михаил Михайлович, какую безрадостную картину вы нарисовали, – задумчиво протянул Трубецкой. – Об этой стороне дела я даже не думал. Но все же я очень рад, что вы согласились стать членом нашего Правительства. Будем трудиться вместе.

– Да уж, Сергей Петрович. Трудиться будем вместе. Или, – усмехнулся Сперанский одними глазами, – вместе пойдем на эшафот…

Из дневника Элен Щербатовой

«15 декабря 1825 года

Вчера должно было состояться наше обручение. Ждали гостей, но почти никто не явился. Те, кто пришел, говорили, что на Сенатской площади стояли солдаты с пушками и слышались выстрелы. Я думала, что именно так и приносят присягу и Николенька, когда все закончится, приедет к нам. Но вместо этого папеньке принесли какую-то странную записку, где Коленька просит нас немедленно уехать из Петербурга!

Вечером смотрела на платье, в котором должна была пойти на обручение. Оно такое красивое! Но подвенечное, заказанное у Bopertui, еще лучше!

16 декабря 1825 года

С утра папенька отправил камердинера за новостями, но тот не вернулся ни к обеду, ни после. К вечеру приехали двое папенькиных сослуживцев по лейб-гренадерскому московскому полку. Гости просидели взаперти весь вечер, о чем-то разговаривали. Маменька даже караулила у двери, пытаясь хоть что-нибудь расслышать. Сказала, что слышала слова «мятеж», «изменники», «Великий князь скрылся». К чему бы все это?

От Коленьки по-прежнему никаких вестей. Может быть, он решил расторгнуть помолвку? Но тогда почему сам мне не сказал?

17 декабря 1825 года

К вечеру пришел очень испуганный камердинер. Сказал, что в Петербурге на улицах лежит много мертвых людей, а в кабаках водку раздают бесплатно. А потом ушел. Горничная Акулина сказала, что он прихватил столовое серебро. В суматохе дворецкий этого не заметил. Еще она сказала, что на площади перед Зимним дворцом убили нового царя, а Великий князь Михаил бежал. Теперь власть будет у правительства, во главе которого стоит князь Трубецкой. Я встречалась с князем Сергеем Петровичем на балу у графини Епанчиной. Его жена, княгиня Екатерина Ивановна, сказала, что настоящий бал – он всегда первый! А еще княгиня сказала, посмотрев на Николеньку: «Mais il n`est pas mal, vraiment!» Как будто я сама не знаю, что мы прекрасная пара? Я даже немножко приревновала, а потом подумала, какая глупость! Ведь княгиня Екатерина Ивановна немолода. Ей двадцать пять лет! Папенька говорил, что князь Трубецкой переживает, что в Генеральном штабе, где он служит, почти невозможно стать генералом. Но не все ли равно? Мне бы конечно хотелось, чтобы Николенька стал генералом, но разве я буду меньше его любить, если он останется штабс-капитаном?

Папенька вышел к нам нетрезвым и заявил, что он больше не желает слышать в своем доме фамилии Клеопина и расторгает помолвку! Как же так?