Провода вы мои, проводочки

В конце 1950-х – начале 1960-х шло интенсивное создание новой структуры управления экономикой страны – Советов народного хозяйства (совнархозов). В 1961 году мой отец был переведен из Чусового в Пермь и назначен заместителем начальника технического управления совнархоза. Я был единственным сыном. Естественно, на семейном совете прозвучали тогда еще безобидные слова «о воссоединении семьи»^[11]. Отец навел справки в управлении кадров совнархоза. Оказалось, что инженеры-прокатчики требуются для работы на стане для прокатки медной катанки (так называется заготовка, из которой изготавливают медные провода), который строился на заводе «Камкабель».

Заводу требовался бывалый специалист, с опытом. Формально – на должность старшего мастера. Неформально (ближе к сдаче стана в эксплуатацию) – на должность заместителя начальника цеха.

Минимальный опыт у меня был – уже полтора года как я лишился профессиональной «девственности»: вышел из категории молодых специалистов. Так что мог претендовать на искомую должность.

Размышления были недолгими. Мне вариант показался практически беспроигрышным. Стан был новейшей конструкции. Плюс к тому появлялась возможность самому принять участие в монтаже оборудования, на котором будешь потом работать. А это мечта эксплуатационника. Да и перебраться в областной центр (университетский, театральный город!) для молодого да неженатого тоже кое-что значило.

Спустя пару недель я предстал перед очами директора «Камкабеля» Леонида Фарбера и главного инженера Владимира Третьякова и после бесед с ними 14 июня 1961 года вышел на новое место работы.

Нравилось мне здесь все. Новые, с иголочки, производственные корпуса и уже работающее в них оборудование. Лет через двадцать среди автомобилистов появится термин-комплимент, оценивающий приобретенный почти с конвейера автомобиль, – «новье!». С полным основанием это можно было сказать о «Камкабеле». Я попал на него в ту пору, когда первый, самый трудный (и самый грязный) период строительства остался позади. Так сказать, на готовое. И это не вызывало угрызений совести.

Подстать «железу», молодым и красивым был персонал. Выпускники московских, ленинградских, томских, харьковских и, естественно, пермских вузов и техникумов быстро постигали секреты кабельного производства, бодро шагая по ступенькам служебной лестницы. Потом многие из них, уже в качестве опытных специалистов, будут брошены «на усиление» не только молодого шелеховского завода, но и кабельных предприятий союзных республик, Москвы и Подмосковья.

Из руководителей, с которыми мне приходилось иметь дело, лишь директору Л. Фарберу и начальнику нашего будущего цеха Г. Ставорко было около пятидесяти. Всем остальным чуть за тридцать. В их числе были главный инженер Владимир Третьяков, заместитель главного инженера по новой технике Феликс Демиковский, начальник технического отдела Игорь Троицкий.

Теперь уже не припомню, по какой причине, но с начальником цеха приходилось общаться редко. Кроме него в цехе на тот момент было три ИТээРа (инженерно-технических работника), о которых я упоминал в «Сказках гайвинского леса»: Павел юров, Владимир Кузнецов и ваш покорный слуга. Официально я был старшим мастером, но был представлен этому могучему коллективу как заместитель начальника цеха. Нам была поставлена задача инвентаризации поступившего на склад оборудования перед монтажом, подготовка технологической документации, «присмотр» за строителями, набор рабочих по мере строительства.

По своему содержанию эта работа была не хитрая, что-то вроде увертюры перед исполнением основного сочинения – эксплуатации цеха. А вот с психологической точки зрения для меня она оказалась знаменательной. В Чусовом на фоне таких личностей, как М. Чернышов, Б. Илюкович я чувствовал себя «хвостиком». На «Камкабеле» я впервые почувствовал себя уверенным, самостоятельным – специалистом. Количество перешло в качество.

Л. Фарбер был хозяйственником-стратегом. Пользуясь дискретной спецификой кабельного производства, он поочередно запускал участки с автономной технологией изготовления относительно простой товарной продукции. Сначала голые алюминиевые провода, затем неизолированные медные и т. д. Благодаря этому задолго до выхода на проектную мощность строительство завода уже окупило себя. И мы были настроены на то, чтобы к моменту завершения монтажа без малейшей раскачки приступить к выпуску готовой продукции. По всем планам это должно было произойти не позднее чем через год. Однако вскоре до нас дошла печальная весть: финансирование строительства стана приостанавливается, стройка замораживается. Фактически мы оставались не у дел.

Похоже, за четыре месяца активной деятельности у меня сложилась неплохая репутация. По крайней мере, главный инженер В. Третьяков с ходу предложил мне должность заместителя начальника волочильного цеха. С точки зрения инженерного диплома, это было по специальности. А вот приобретенный на Чусовском заводе опыт оказывался невостребованным. Снова же становиться «салагой» как-то не хотелось. Когда я об этом стал размышлять вслух, мне было предложено, ничего не меняя в статусе, в течение месяца поближе посмотреть на волочильное производство и… подумать. Для этой стажировки была определена оригинальная форма. В это время именно в волочильном цехе силами Научно-исследовательской экономической лаборатории совнархоза при Пермском политехническом институте выполнялась хоздоговорная работа по нормированию труда. Меня в качестве «офицера связи» от завода прикрепили к этой группе.

Ее научным руководителем был заведующий кафедрой экономики ППИ доцент Евгений Гинзбург. Именно в этом, 1961 году он получил право на руководство аспирантурой и присматривал претендентов, желающих и способных грызть гранит науки. Как говорил герой популярной после войны, а теперь почти забытой книги В. Катаева «Сын полка» Ваня Солнцев, я ему «показался». Так в течение одного года мною было получено третье кадровое предложение. На этот раз более радикальное: приняв его, я должен был покинуть производство, одновременно нарушив два принципа выживаемости:

1. «Держись за трубу» (заводскую).

2. «От добра добра не ищут».

Скажи мне кто-нибудь года четыре назад, что я пойду в науку, я бы «обхохотался». А вот теперь, под «тлетворным влиянием» моего чусовского шефа Будимира Илюковича, задумался. Принцип «не напрашивайся, не отказывайся» я услышал только лет через пять-шесть. Но интуитивно почувствовал его рискованный, неизведанный смысл. Посоветовался с отцом, который, как оказалось, знал Е. Гинзбурга и был о нем хорошего мнения. И снова он показал свой гусарский характер. Всего лишь несколькими фразами:

– А что ты теряешь? Заводской опыт, знания остаются при тебе.

А от учебы в аспирантуре глупее не станешь.

Так и порешили.

Если бы моя жена не оказалась инженером-кабельщиком, то мои отношения с «Камкабелем», скорее всего, завершились бы через год-два. Но в связи с тем, что после окончания института на завод были распределены несколько однокашников Лиды, мы продолжали с ними общаться. Мало того, что преподаватель «Кафедры электроизоляционной и кабельной техники» ППИ Лидия Степановна Сапиро много лет руководила практикой студентов и дипломников на заводе, она еще не один десяток лет преподавала в филиале института, расположенном при «Камкабеле». Постепенно на заводе подрастало уже новое поколение наших знакомых, например, Вадим Смильгевич.

По тому или иному поводу продолжались лично-производственные контакты с Феликсом Демиковским, Георгием Баршевским, изредка – с Игорем и Маргаритой Троицкими.

Более тесные отношения были у меня с Феликсом Демиковским, который возглавил «Камкабель» после снятия Игоря Троицкого за нежелание заниматься свиноводством. Начиная с 1984 года «Камкабель» принимал участие в экономическом эксперименте по увеличению экономической самостоятельности. Я был задействован в этой работе в качестве консультанта. Более того, в 1986 году мы с Ф. Демиковским даже написали книгу «В условиях эксперимента», изданную Пермским книжным издательством. Не часто, но «встречались домами». Как-то он посетовал, что к очередному юбилею завода пришлось выложить крупную сумму за песню, посвященную «Камкабелю», и продемонстрировал мне магнитофонную запись. Прослушав это, прямо скажем, серенькое произведение в духе репертуара народного хора с ключевыми словами «проводочки» и «кабелечки», я ему сказал: насчет музыки молчу, так как ни единой оригинальной мелодии за свою жизнь придумать не удосужился, а слова я бы написал не хуже на общественных началах, в порядке научно-технического сотрудничества.

Вскоре появилась возможность выполнить обещание. Мы с женой были приглашены на день рождения Феликса в ту же историческую столовую «Камкабеля». Официоз отсутствовал полностью, поздравляющие резвились как могли. Запомнилась торжественная грамота, врученная снабженцами. Подписи были скреплены большой круглой печатью, в центре которой была надпись: «Отдел материально-технического снабжения», а по периметру: «Ты мне – я тебе».

Я зачитал и вручил имениннику новый текст песни на прежнюю мелодию. У меня сохранился набросок лишь одного куплета, полное соответствие которого оригиналу гарантировать не могу. Однако если расхождения и есть, то несущественные:

 
…А в уральские темные ночки
Снятся нам провода, проводочки.
Это нам. Ну, а женам – эх, бля! —
Кабеля, кабеля, кабеля…
 

Мои университеты

С легкой руки М. Горького такое название используют, рассказывая о тех, кто и где учил автора. Мои университеты – Пермский государственный технический (ПГТУ) и Пермский государственный (классический), в которых я учил других.

Две оговорки.

Первая: ПГТУ в те времена назывался Политехническим, и далее я буду называть его именно так.

Вторая: правильнее сказать – не учил, а преподавал. А учиться при этом приходилось и мне.

Переходом в Пермский политехнический институт я обязан Евгению Григорьевичу Гинзбургу. Он возглавлял экономическую кафедру, совнархозовскую научно-исследовательскую лабораторию экономики при институте, он стал моим руководителем аспирантуры.

Год я проработал в этой лаборатории, параллельно готовясь к поступлению в аспирантуру. Поставив крест на попытки освоить грамматику немецкого языка, который я безуспешно постигал в школе и институте, я за год осилил английский до уровня, достаточного, чтобы сдать вступительный в аспирантуру на четыре.

Пробудившаяся на «Камкабеле» моя самостоятельность вскоре прорезалась снова. Евгений Григорьевич предложил мне тему диссертации, связанную с кооперацией металлургических заводов. Это было время совнархозов, и мой камкабелевский опыт подсказывал, что идею, которую он предложил, вряд ли можно реализовать. Чтобы опровергнуть свои сомнения, напросился в командировку по пяти уральским заводам. Увы, результаты командировки подтвердили несоответствие темы новым условиям. О чем я и доложил своему научному руководителю. Мои выводы он опровергать не стал, но произнес: «Других идей пока у меня нет. Может быть, у вас что-то имеется?»

«Что-то» у меня имелось. Привалковая арматура для прокатных станов, которой я занимался на чусовском заводе – штучный товар, приспособленный исключительно к конкретному стану. Поэтому ее изготавливал каждый завод и только для себя. Между тем мне в руки попала реклама, в которой шведская фирма предлагала поставки арматуры всем желающим. Можно это было сделать только путем унификации арматуры. Но если эту задачу решить, то централизованное производство минимум в два раза будет рентабельнее «хуторского», единичного. Обосновать техническую возможность унификации арматуры и разработать проект специализированного, серийного ее производства применительно к условиям совнархоза – с этой идеей я пришел к своему руководителю.

Евгений Григорьевич идею не отверг, но и одобрения не высказал. Поступил он мудро. Так как своего Ученого совета по защитам экономических диссертаций в Перми не было и защищаться я намечал в Свердловске, в УПИ, он предложил мне показать свое детище председателю Ученого совета УПИ «главному научному экономисту» Урала профессору Аркадию Степановичу Осинцеву.

Недели через три я попал к Осинцеву. Потерзав меня минут двадцать, он сказал: «Довольно интересно. Работай и приезжай защищаться». И написал на титульном листе пояснительной записки: «Согласовано. А. Осинцев».

Евгений Григорьевич на эту резолюцию среагировал словами: «В этой теме вы разбираетесь лучше меня, так что рассчитывайте на себя. Но чем смогу – помогу».

Диссертация была защищена досрочно – через два года. В феврале 1965 года в качестве ассистента кафедры экономики я предстал перед первыми своими студентами – литейщиками вечернего отделения.

Политехнический институт постоянно и интенсивно строился. В центре (главный корпус), в Балатово (общежития), затем за Камой (комплекс). Строительство было нелегкой, но любимой ношей ректора Михаила Дедюкина.

В сентябре 1965 году завершалось строительство второй очереди главного корпуса ППИ на Октябрьской площади. Строили «хозяйственным способом»: с массовым привлечением дармовой рабочей силы – студентов. Как бывший производственник, я на пару месяцев был мобилизован на эту стройку в качестве прораба, ответственного за укладку паркетных полов. Обеспечивал «половую жизнь».

Похоже, меня заметили. Прежде всего, как исполнителя, который ни от какой работы не отказывается и то, что ему поручено, выполняет: от разработки методических пособий до участия в эстафете и руководства студентами, выезжающими «на картошку» в Чернушинский район.

«Погоны» ассистента скоро были заменены новыми: старшего преподавателя, а через два года – доцента.

В сентябре 1965 года пленум ЦК КПСС принял решение о первых и радикальных для советской экономики преобразованиях.

Сокращалось число директивных показателей, спускаемых предприятиям сверху. Им стали оставлять какие-то деньги в собственное распоряжение. Из прибыли начали создаваться фонды, использовавшиеся для материального поощрения работников, для жилищного строительства, организации отдыха, развития производства и приобретения новой техники. Новая система ценообразования должна была обеспечить рентабельность нормально работающему предприятию…

Так начиналась первая в советской истории экономическая реформа, которая по имени ее автора потом получила название «косыгинской».

До реформы экономист, даже достаточно высокого уровня, был всего-навсего «ведомым», переводчиком на экономический язык решений, принятых организаторами производства и «технарями», учетчиком полученных результатов. Реформа предполагала, что экономист станет «ведущим» – соавтором, а то и автором постановки и решения производственных и социальных задач.

Для реализации реформы понадобилось не только в разы увеличить число экономистов на всех уровнях управления – от цеха до Госплана. Ей требовались другие по подготовке и, главное, по менталитету экономисты.

В рамках решения этих задач в 1967-м было принято решение об организации в молодом тогда еще Пермском политехническом институте подготовки инженеров-экономистов. С учетом отраслевой специфики региона предполагалось готовить экономистов для машиностроения и целлюлозно-бумажной промышленности.

Курировать этот проект ректор М. Н. Дедюкин поручил своему заместителю (проректору) Н. Н. Ногтеву. Николай Николаевич пришел в институт из совнархоза с поста начальника управления материально-технического снабжения. В высшей школе он не был новичком: стоял у истоков организации Пермского машиностроительного института, который потом влился в создаваемый политехнический. До этого работал на «свердловском» (моторостроительном) заводе.