Сказки гайвинского леса

У Штрауса есть прекрасный вальс «Сказки венского леса». Настолько яркий, что в далекие годы стал основой популярнейшего фильма с тем же названием. То, о чем я вспоминаю ниже, касается другого леса – на окраине поселка Гайва. И жанр тоже другой – быль. Но для меня мелодия та же.

Если сегодня ехать через Гайву в сторону Хохловки, то слева останутся корпуса «Камкабеля», а напротив, справа, почти у дороги, теперь неприметное двухэтажное здание. Именно в нем в течение восьми пятилеток гораздо эффективнее, чем в парткоме и профкоме, вместе взятых, заряжали на трудовой подвиг тружеников завода. Располагается в этом здании столовая «Камкабеля». В 1961 году по сторонам столовой и позади нее (там, где потом встали корпуса института МВД) был почти девственный лес.

Для меня, пришедшего на «Камкабель» в качестве старшего мастера (с прицелом на заместителя начальника) строящегося прокатного цеха, сочетание трех обстоятельств делало этот стратегический объект чрезвычайно привлекательным.

Первое: очень приличная по столовским меркам пища. Три четверти рабочего времени немногочисленный инженерный коллектив цеха проводил на свежем воздухе – на складах, куда поступало и где хранилось оборудование для нашего прокатного стана. Мало того, что склад был в лесу, так еще и работа была сродни лечебной физкультуре: сначала надо было полазить по штабелям ящиков, чтобы обнаружить тот, который нужен. Затем аккуратно гвоздодером вскрыть его, проверить состояние узла, не тронула ли коррозия.

Томичка Лида как-то в июле, направив к берегу баркас… 1961 год

Если что, восстановить смазку. Заодно извлекалась документация, и ящик приводился в первозданный вид.

Последним «спортивным упражнением» был выбор нового места хранения (под монтаж) и выдача соответствующего ценного указания крановщику и стропальщику. После четырех-пяти часов таких упражнений аппетит появлялся зверский, и мы чуть ли не бегом мчались к вожделенному пищеблоку.

Вторым привлекающим обстоятельством был окружающий столовую лесок. Оставшиеся после обеда полчаса можно было побродить по тропкам, найти пару сыроежек или, что еще приятнее, вздремнуть на травке.

И, наконец, третьим по счету, но не по значению, обстоятельством была высокая концентрация внутри столовой и вокруг нее молодых и симпатичных представительниц прекрасного пола. Были здесь и свои, доморощенные, «гайвинские», и молодые специалистки, и студентки, проходившие практику на флагмане отечественной кабельной промышленности.

Из нашей ИТРовской троицы один лишь я был холостяком. Не старым (зимой мне исполнилось 27), но приближающимся к этому рубежу.

«Мы идем в детский сад». Лида с Олежкой. Пермь, 1967 год

Не скажу, что это состояние было дискомфортным, но мои коллеги с огромным энтузиазмом искали не только недостающее оборудование, но и объект, который был бы достоин стать «второй леди» лучшего (мы в этом не сомневались) цеха славного завода «Камкабель».

Однажды, накануне почитаемого нами праздника День металлурга, проголодавшийся инженерный корпус в полном своем составе на рысях вошел в зал. Все было заранее отработано до деталей. Сапиро со старшим мастером Павлом Юровым – в очередь на раздачу, энергетик цеха Володя Кузнецов – занимать столик. Метрах в четырех впереди стояли три незнакомки. Все три «вполне», но одна «очень даже вполне». По-видимому, у этого трио на вооружении была та же технология: не прошло и минуты, как «очень даже…» была отправлена сторожить освободившийся столик.

Мои орлы сразу из двух точек ее засекли. Впрочем, и я тоже. Володя даже грубо нарушил боевое расписание и покинул свой пост – подсказать, чтобы мы не хлопали ушами. В этот момент ОНА уже сидела за столом, переместив в поле нашего обзора стройные ножки. Объект был признан заслуживающим интереса при полном консенсусе. Но в атаку было идти еще преждевременно. А пока инженер Кузнецов получил ответственное задание.

На третьем или четвертом курсе с несколькими своими однокашниками, студентами-политехниками, мы поехали в мединститут на танцы (девичья фамилия дискотеки). Я приглядел сидящую на диванчике симпатичную медичку и, подойдя к ней, пригласил на танец. Когда она встала, то оказалась на полголовы выше. Знаю немало мужиков ниже меня ростом, для которых более высокая женщина даже более привлекательна. А вот у меня это «пунктик». Я сразу чувствую себя маленьким и ущербным. В полной мере я испытал это чувство, вальсируя с будущим врачом и мечтая, чтобы эта пытка завершилась поскорее. С тех пор я стал бдительнее и всегда проводил проверку «на лошадь» (да простят меня красавицы под метр восемьдесят). И теперь Володя, подойдя к незнакомке, сказал ей что-то такое, что ей пришлось встать. Володя мгновенно вскинул ладонь над ее головой, как бы собираясь хлопнуть сверху. Зафиксировав руку на высоте ее роста, он плавно «понес» ее ко мне на том же уровне. Ладонь остановилась примерно у моих очков. Тест положительный!

Дальнейшее было делом техники. Незнакомка оказалась студенткой-кабельщицей Томского политеха, проходившей (и завершающей!) производственную практику на «Камкабеле». Остаток обеденного перерыва мы прогуливались по лесным тропкам позади столовой. Через день «металлургическое» воскресенье мы провели вместе.

А в январе Лида Гусарова, теперь уже «целевым назначением», приехала на завод на преддипломную практику и вскоре стала Лидией Сапиро.

Ровно через сорок пять лет в январе 2007 года составители альманаха «Пермский период» прислали мне для заполнения анкету, в которой содержался вопрос: «Идеальная женщина, на Ваш взгляд».

Нетрудно догадаться, кого я имел в виду, отвечая на этот вопрос:

Пусть это стерильное «счастье» достанется идеальным мужчинам. А нам, грешным и не свободным от недостатков, комфортно, если «твоя женщина»:

своей внешностью не пытается затмить голливудских звезд, но весьма конкурентоспособна (особенно по отношению к студенткам и аспиранткам);

не является «главной и лучшей по профессии», но хорошая мать и хранительница очага;

не считает тебя богом и бывает, что (справедливо) опускает с облаков на землю, но в клочья разорвет любого, кто относится к тебе недостойно;

склонна к ссорам, но исключительно по мелочам (например, в зеленый или желтый цвет покрасить беседку на даче); в серьезном и важном – всегда единомышленник;

собеседник, с которым есть о чем и не скучно говорить часами…^[7].

Для принятия того или иного решения, связанного с экономикой и финансами, используются показатели и критерий. Показателей может быть много. Один советует идти налево, другой – направо, третий – вообще плюнуть на предлагаемый проект. Поэтому идеально, когда имеется возможность выбрать из всех показателей один – самый главный. А остальные иметь в виду, но не более. Вот этот самый важный показатель, перекрывающий все, и есть критерий.

Мне повезло в жизни, что я встретил Лиду. Из всех ее «показателей» критерием для меня является: «в клочья разорвет любого, кто относится к тебе недостойно». В этом критерии – и хранительница очага, и собеседник, и единомышленник… И много чего еще.

Ничего этого не было бы, если все то же самое не было присуще мне. Эта взаимность не упала с неба в один прекрасный миг, она – результат постоянного, далеко не всегда простого, движения друг к другу, а не наоборот…

И, конечно, способствовали этому движению навстречу традиции обоюдного уважения, формирования единства интересов, ответственности, сложившиеся в семье моих родителей и практически полностью сохраненные и приумноженные в нашей семье.

А вот семье нашего сына это драгоценное наследство, к сожалению, передать не удалось…

Альма-матер

По всем канонам под «альма-матер» подразумевается высшая школа, университет. Хотя перевод первоисточника (лат. alma mater буквально – кормящая мать^[8]) дает основание распространить это название и на обычную школу.

«Первый раз в первый класс» я пошел первого сентября 1941 года в г. Макеевке Донецкой (тогда Сталинской) области. А уже в октябре началась эвакуация Макеевского металлургического завода, на котором начальником цеха работал мой отец. В одном и том же эшелоне были платформы с вывозимым оборудованием, несколько пассажирских вагонов и теплушек для эвакуируемых рабочих и специалистов и членов их семей. Небольшая группа руководителей, в том числе отец, осталась, чтобы взорвать то оборудование, которое не поддавалось транспортировке. Потом они выходили из окружения и уже на Урале догнали наш эшелон.

Путь от Макеевки до уральского Нижнего Тагила занял больше месяца.

Запомнились два события.

На станции Дебальцево два немецких самолета сбросили бомбы, одна из которых попала в последний вагон нашего эшелона, где ехали мальчишки – учащиеся ремесленного училища (РУ – предшественники ПТУ). Были погибшие.

До войны мои родители знали одну большую проблему со мной – ребенок отличался плохим аппетитом. На станции недалеко от Куйбышева (ныне Самары) мама обменяла какие-то вещи на картофельные шаньги. Я до сих пор помню эти выпеченные из серой муки произведения кулинарного искусства. Взрослым досталось по одной, мне дали две. Сметал я их за секунды. И с тех пор забыл, что такое отсутствие аппетита.

Второй раз в первый класс я пошел в Нижнем Тагиле. Через пару недель отец получил назначение в Чусовой, и первого января 1942 года маленький паровоз-«кукушка» затолкал нашу теплушку на маневровые пути Чусовского завода. Через пару дней я в третий раз стал учеником первого класса Чусовской школы № 8. А вскоре поступило распоряжение переоборудовать школу в госпиталь для раненых. Младшие классы перевели в старую деревянную школу № 2, к тому же расположенную далеко от дома. Она мне категорически не понравилась! Кто-то из моих новых знакомых, живущих по соседству, похвастался: самая лучшая школа – наша, седьмая.

Тут я совершил поступок. Не сказав ни слова родителям, я каким-то чудом попал к директору седьмой школы и уговорил его (ее?) принять меня в переполненный первый класс.

Ранней весной 1942 года Женя Сапиро пятый (!) раз пришел в первый класс.

В 2006 году исполнилось 55 лет с того момента, когда директор школы № 7 Нина Михайловна Петухова вручила мне аттестат об окончании школы и серебряную медаль.

Но вернемся в 1942 год. Совсем недалеко от Москвы шли жестокие бои. Не редкость, когда в дом моим одноклассникам почтальон приносил похоронку – извещение о том, что отец или брат «погиб смертью храбрых». На стадионе стояли подбитые наши и немецкие танки, привезенные для переплавки. Родители выбивались из сил, чтобы нас хоть как-то подкормить…

А в остальном у нас были обычные школьные заботы. Поощрение (или расплата) за выученные (или не выученные) уроки, ожидание каникул, хождения друг к другу на очень скромные новогодние праздники… Для особо шустрых – стремление минимизировать меру родительского наказания за тройку по поведению…

«Культурная программа» ограничивалась дворовыми играми, походами в кинотеатр «Луч», в заводской клуб им. Карла Маркса (на афишах гастролеров – исполнителей на татарском языке название заведения было созвучно бубну: «Карла Марксы клубында»).

Начиная с шестого-седьмого класса в нашей жизни много места стал занимать спорт. К девятому классу я был в сборной школы по легкой атлетике, баскетболу, волейболу (и даже стрельбе).

Одноклассники, комсомольцы, спортсмены А. Семенов, В. Лядов, С. Галактионов, Е. Сапиро на фоне школы. Чусовой, 1950 год

Вся последующая жизнь показала, что школа – это основание, фундамент здания, которое называется жизнь и строительство которого ведется до последних дней. С благодарностью могу сказать, что наши преподаватели учили нас хорошо. Все, кто поступал, поступили в институты, военные училища, а после их окончания показали себя достойными специалистами… и людьми. Лично я учился средне. В основном на четверки. До восьмого класса иногда проскакивали троечки. После восьмого по гуманитарным дисциплинам пошли пятерки, по точным наукам – четверки.

Анализируя свой школьный опыт, хочу поделиться одним наблюдением. Все изучаемые дисциплины можно поделить на две группы: непрерывные (постоянные) и относительно локальные. Первая группа – это математика (от арифметики до теории вероятности и эконометрических моделей); русский язык и литература; иностранный язык. Это дисциплины, которые нужны каждый день, а, главное, их нельзя выучить штурмом, за неделю.

Их нельзя «запускать», что-то пропускать. Без этого пропущенного просто невозможно двигаться дальше.

Если при изучении истории ты перескочил через пару веков – нехорошо, конечно, но исправимо. С математикой такие финты не проходят. В шестом классе я серьезно отстал по математике и, хотя позднее массу сил и времени потратил на то, чтобы догнать, она так и осталось моим слабым местом.

Как о предметниках, добрая память осталась о большинстве наших учителей: Н. Петуховой (химия), Л. Синельниковой (география), А. Жуже (физика), Б. Чудинове (история). К своему стыду, забыл фамилию прекрасной учительницы по литературе, работающей с нами в девятом и десятом (1950–1951 гг.).

Воспитателем «от бога» был учитель физкультуры и «военки», фронтовик Василий Иванович Латышев. Последний раз я с ним встречался в 1997 году и благодарен судьбе, что смог отчитаться перед своим наставником: я не подвел его ни в чем.

Закончив школу с серебряной медалью, я без труда поступил на металлургический факультет Уральского политехнического института (УПИ). Давно обратил внимание на такую закономерность. На каком-то этапе жизненного пути занят ты с утра до вечера. Но если все идет, как говорят ракетчики, штатно, ровно, то спустя годы в памяти этот этап во времени сжимается до минимума, и что-либо вспомнить о нем трудно.

Примерно так получилось с моей учебой в УПИ. Отлично помню нашу дружную легкоатлетическую секцию («конюшню»). Пижонский лозунг: «Если спорт мешает учебе – надо бросить… учебу»… Но о спорте поговорим позднее.

А вот учеба… Начало оказалось суровым. Воодушевленный хорошим окончанием школы, оказавшись вне родительского дома «без присмотра», увлекшись спортом, я расслабился и первую сессию начал с «завала» – двойки по математике. Все последующие студенческие годы и даже после окончания института мне временами снился страшный сон – тот самый экзамен. Я не знал ответа на вопрос, с ужасом просыпался… и с удовольствием бежал на работу в ненавистную ночную смену.

Учили нас на уровне. Среди преподавателей удачно сочетались теоретики и практики. Лауреатские знаки и ордена за литые башни танка Т-34, за уралмашевские «самоходки» и лысьвенские каски впечатляли. Рядом подрастала яркая молодежь. Производственной практикой на «Магнитке» руководил ассистент Поздеев. В 1965 году молодой профессор Александр Поздеев выступит первым официальным оппонентом моей кандидатской диссертации. В истории пермской науки он оставил добрый след: основал первый в Перми академический институт механики сплошных сред, стал членом-корреспондентом АН СССР.

Без особого восторга вспоминаю «общагу», но с теплотой – соседей по ней. Особенно «стариков», ребят, прошедших фронт, которые были старше нас на целых… десять лет! Среди них выделялся обладатель редкого баса, хохмач Олег Буторин. Удивительно, но при всей своей «несерьезности», в 1980-е годы он был назначен первым секретарем Лысьвенского горкома партии.

В советские времена существовала одна протокольная тонкость. Если из жизни уходило лицо первой величины, то некролог публиковался с указанием фамилий «подписантов». Последовательность фамилий в первой десятке четко показывала вес того или иного руководителя во властной иерархии. Остальные шли по алфавиту. Если же некролог был посвящен фигуре не из «высшей лиги», то подпись была стандартная: «группа товарищей».

После окончания третьего курса, преодолев учебный экватор и надеясь на свои спортивные заслуги, я, вместе с подобной мне «группой товарищей», счел, что могу проигнорировать поездку в колхоз на уборку картофеля.

То ли с уборкой, то ли с урожаем в том году случился сбой, по властной вертикали сверху вниз посыпались взыскания. Вспомнили и о нас. И выгнали из общежития. Это событие позволило мне ближе узнать Анатолия Федоровича Захарова.

Почти всегда в моем поле зрения оказывались люди, которые были симпатичны, с которых хотелось брать пример (в целом или в чем-то важном для меня), до уровня которых я на тот момент не был способен дотянуться… Потом разрыв мог сократиться, но чувство уважения оставалось. Как отношение к настоящему учителю пусть ушедшего дальше, поднявшегося выше, но настоящего ученика. Оглядываясь назад, уверенно могу сказать, что эти люди оказали большое и однозначно положительное влияние на мой характер, на мою судьбу.

Анатолия Федоровича (АФ) я впервые увидел, когда он работал, как и мой отец, начальником цеха Чусовского завода. Только отец командовал дуплексцехом, а Захаров – доменным. Было мне в ту пору лет 10–12, и проблема «кто есть кто», признаться, не очень-то интересовала. Отцы общались не только на работе. Так я познакомился и подружился с сыном Захарова – Сергеем, стал бывать у них в семье. Сергей был младше меня, так что на меня была возложена функция «шефа». Возложена, прежде всего, АФ, который уже в те годы проявлял ко мне какую-то доверительность, серьезность. Я гордился этим как минимум по двум причинам. Не знаю, по каким признакам, но чувствовал, что АФ был, как потом стали называть, одним из «неформальных лидеров» чусовской элиты. Лидером-гусаром! Но это на подсознательном уровне. Главное же лежало на поверхности: ко мне благоволил владелец, наверное, единственного в Чусовом трофейного мотоцикла «Харлей»!

Через пару лет АФ был назначен директором небольшого отстающего Старотагильского металлургического завода и вывел его в лидеры. Последовало повышение – начальником Главуралмета. Жили Захаровы теперь в Свердловске. Приехав поступать в УПИ, я пару недель провел у них. Опять короткие беседы с АФ, ощущение, что ты чем-то ему интересен. Не знаю, что это было – ответная реакция на чувство почитания, уважения к нему? Или проверка своих задумок на не только «свежей»^[9], но и юной голове? Темы были разные, серьезные и не очень. Одна касалась внедрения новой системы связи между заводами и Главком. АФ рассказывал ее суть (кстати, понятную), приводил доводы того или иного скептика и спрашивал: «Ты с ним согласен?» Точно помню, что один раз я поддержал не АФ, а его оппонента. После этого он убеждал уже меня…

В пятидесятые годы студенты горных вузов носили красивую черную форму одежды (летний китель – белый) с позолоченными «контр-погонами» (короткими погонами) на плечах. Глядя на них, АФ как-то посетовал:

– Поступал бы я в институт сейчас, пошел бы в Горный. Форма красивая!