Глава первая
Его Абхазия

Горы, море, греки, римляне, турки…

События второй половины девятнадцатого века, происходившие на абхазской земле, прямо отражаются в прозе Искандера. Мир героев Фазиля Искандера – Абхазия. Вернее, один из миров: действие его рассказов и повестей иной раз происходит далеко за абхазскими пределами. Но именно Абхазия – мир для писателя и его героев изначальный. Благо, было к чему обращаться. Ведь через территорию Абхазии пролегали силовые линии мировой истории. Они сформировали менталитет ее жителей, чегемцев в частности, о чем мы и хотим рассказать читателям, особенно тем, кто не видит прямой связи между прошлым, настоящим и будущим.

Не только история, но и природа определяет суть Абхазии. Разве не важно для понимания внутреннего мира героев Искандера знать, как богат и разнообразен окружающий их мир внешний, где сам климат меняется в зависимости от высоты над уровнем моря – от субтропического до вечных снегов и ледников, где сохранились растения, которых нет нигде больше в мире, а леса славятся реликтовой пицундской сосной и самшитом – он растет шесть сотен лет! – не говоря уж про дуб, бук, граб, каштан? Первоклассный корабельный лес шел на строительство судов еще во времена Диоскуриады – старейшей древнегреческой колонии на Черноморском побережье Кавказа (руины города сохранились в центре Сухуми до сих пор).

Абхазия была перекрестком между Востоком и Западом. В древности здесь проходили торговые пути мирового значения – например, ответвления Великого шелкового пути. Появлялись скифы. Началась греческая колонизация Причерноморья. Это была ойкумена античного культурного мира.

Что же касается предков современных абхазов, то ими среди прочих племен считаются племена гениохов – «возчиков» в переводе с древнегреческого, мифических возничих близнецов Диоскуров, вместе с Ясоном отправившихся в поход за золотым руном. В Колхиде горные реки несли частицы золота, «варвары, – писал античный историк и географ Страбон, – ловили его решетами и косматыми шкурами». Так и родился миф о золотом руне.

Тот же Страбон сообщал, что гениохи были пиратами, грозой античного мира. В их небольшие, узкие и легкие ладьи – камары – могло поместиться до тридцати человек. Причем нападали гениохи не только на грузовые суда, но и на прибрежные селения, в начале первого века н. э. опустошили даже Диоскуриаду.

Греков сменили римляне, переименовавшие Диоскуриаду в Себастополис. Это была военная база, где, бывало, стояли несколько легионов.

Но вот и римляне сошли с исторической арены. Хозяевами Абхазии стали местные племена, а сама страна – ареной ирано-византийских войн.

Интересный факт: в 553 году персидский полководец Мермерой при осаде Тцибилы – главной крепости одного из абхазских государств – использовал боевых слонов. Однако, по преданию, крепость устояла. Нынешние абхазские исследователи с гордостью говорят о военной хитрости своих предков: те подвешивали за ногу поросенка, который визжал так, что слоны в панике разбегались. Поросенка, конечно, немного жаль. Да и слонам не позавидуешь… Чем не сюжет Искандера?

В 1810 году абхазское княжество вошло в состав России, но еще почти сто лет Абхазия фактически жила между слабеющей Турецкой и крепнущей Российской империями. Были тут интриги, были войны, действовали свои предатели и герои. Всё, как положено в межимперской «буферной зоне», «диком поле» – или, исходя из ситуации, «диких горах».

Абхазия как бы находится между двух мировых религий, с огромным влиянием язычества. В «Сандро из Чегема» мы видим, как важно для героев Искандера так называемое молельное дерево: оно и оракул, и алтарь, и часть их духовного мира, неразрывно связанная с природой.

Приведем одну из самых популярных абхазских легенд. Их маленький Фазиль, скорее всего, много слышал, и кто знает, в какой степени повлияли они на будущего писателя. Здесь действуют общие для многих кавказских народов герои – богатыри нарты, а записал эту легенду замечательный этнограф Григорий Филиппович Чурсин.

«У нартов была сестра-красавица Гунда. Она была неряха, никогда не умывалась, одевалась грязно. Стал свататься за нее Хожирпыс (в переводе “Рододендровый парень”). Ее просватали. Неряшливость сестры очень не нравилась братьям, и они постоянно упрекали ее за это. Она спокойно выслушивала упреки, но всё же наконец вышла из терпения и говорит: “Я не забочусь о своей красоте, потому что иначе вы все погибнете”. Но братья не унимались. Тогда сестра чисто вымылась, нарядилась, обулась, вышла на балкон. Красота ее всех поразила. Услыхал о ней другой герой, Ерчхьоу, и решил добыть красавицу.

Подъезжает он к железным воротам замка нартов. Увидели его нарты, заперли ворота. Подступает Ерчхьоу к воротам, нарты изнутри подпирают ворота плечами. Ерчхьоу кричит им: “Нарты, отворите, видите, я приехал к вам”. Нарты сильней подпирают ворота. Еще и еще раз просит Ерчхьоу. Нарты не отворяют. Вышиб тогда Ерчхьоу ворота, упали они на нартов и придавили их. Гунда плачет. “Почему ты плачешь? – спрашивает Ерчхьоу. – Ничего, я их освобожу. Я приехал взять тебя замуж”. Пришлось красавице Гунде согласиться. Посадил он ее впереди себя и поехал, а выезжая, одной ногой поднял железные ворота и освободил нартов.

Вечером приезжает в замок жених Гунды Хожирпыс. Нарты в унынии. В чем дело? Объяснили причину, рассказали о похищении. Утром пустился Хожирпыс в погоню. В полдень догнал Ерчхьоу, кричит ему: “Остановись, подожди меня, если ты мужчина! Давай стрелять друг в друга!” – “Давай!” Стали спорить, кому стрелять первому. Выстрелил Хожирпыс. Не попал. Выстрелил Ерчхьоу. Тоже не попал. Выстрелил Хожирпыс вторично, попал Ерчхьоу в колено. Выстрелил Ерчхьоу, попал сопернику выше глаза, отбил кусок черепа. Хожирпыс говорит: “Позволь сбегать к меднику, починить голову”. Отправился к меднику. Медник приложил вместо отбитой части черепа кусок меди, прибил гвоздями. Вернулся Хожирпыс с починенным черепом, выстрелил, промахнулся. Выстрелил Ерчхьоу, еще глубже захватил голову. Мать Хожирпыса обладала особою силою; всех троих обратила в камень. И поныне стоят они, окаменелые, в горах между Карачаем и Абхазией».²

Такие вот сказания – суровые, жестокие, но по-своему обаятельные, наивные, полные фантазии, энергии, ума и азарта. В «Сандро из Чегема» слышатся несомненные их отголоски. Такова, по нашему мнению, и сама Абхазия.

Весь девятнадцатый век Абхазия имела в русском обществе весьма дурную репутацию, далекую от нынешнего представления о ней как о большом курорте. Достаточно сказать, что сюда ссылали врагов российского престола – например, декабристов. Самый известный из них – писатель Александр Бестужев-Марлинский. Он был определен в Гагры, и в письме к братьям Полевым, издателям журнала «Московский телеграф», вот как описывал свое житье-бытье в 1836 году:

«Есть на берегу Черного моря, в Абхазии, впадина между огромных гор. Туда не залетает ветер; жар там от раскаленных скал нестерпим, и, к довершению удовольствий, ручей пересыхает и превращается в зловонную лужу. В этом ущелье построена крепостишка, в которую враги бьют со всех высот в окошки; где лихорадка свирепствует до того, что полтора комплекта в год умирает из гарнизона, а остальные не иначе выходят оттуда, как со смертоносными обструкциями или водянкою. Там стоит 5-й Черноморский батальон, который не иначе может сообщаться с другими местами, как морем, и, не имея пяди земли для выгонов, круглый год питается гнилою солониной. Одним словом, имя Гагры, в самой гибельной для русских Грузии, однозначаще со смертным приговором».³

С Бестужевым-Марлинским связана одна легенда, имеющая самое непосредственное отношение к Фазилю Искандеру. Мы еще вспомним о ней в этой книге.

После Крымской войны, после того как, по свидетельству очевидцев, Сухум был почти полностью разрушен турками, Абхазия была переименована в Сухумский военный отдел Российской империи. Но еще долгое время здесь оставалось достаточно пространства для лихих людей – абреков, героев народного фольклора и книг Искандера. Высокогорье российскими властями практически не контролировалось.

Под двуглавым орлом и красным знаменем

Всё, что было до этого, – нечто вроде предисловия к началу «эпохи Сандро».

Вплоть до революции 1917 года общественное устройство Абхазии смело можно назвать общинным. То была своего рода средневековая идиллия, в основе которой лежало молочное родство («аталычество»). Княжеских и дворянских детей отдавали на воспитание в крестьянские семьи, и те становились родственниками князя. А между родственниками – какие сословные противоречия?!

Никакого принуждения к оседлости не было. Если, как пишут⁴ абхазские историки Олег Бгажба и Станислав Лакоба, отношения крестьянина с общиной разладились (кровная месть, например, – средневековье так средневековье!), он мог без помех перейти в другую общину и даже сохранить за собой прежний земельный надел. Надел оставался его собственностью – а вот пастбища и леса были общими для всех. Видимо, поэтому среди абхазов, чем они гордятся до сих пор, не было ни одного нищего.

Само хозяйство носило натурально-потребительский характер. Абхазы занимались обработкой металлов, кожи, дерева, гончарным и шорным делом, ткачеством, приготовлением пороха. Причем всё это не продавалось, а обменивалось! И вообще, по свидетельству тех же историков, «абхазы испытывали неприязнь к любым проявлениям товарно-денежных отношений». Торговать они не хотели решительно. Персонаж Искандера Миха, который «разбогател на свиньях», вызывал непонимание и недовольство односельчан не столько с позиций мусульманства («Я сам не ем! Я только нечестивцам продаю!» – всё время повторяет Миха), сколько с позиций общины и народной этики. «Выламываться» из «народа», тем более заниматься торгашеством, – «неправильно». А ведь речь идет уже о годах гражданской войны! В конце позапрошлого века понятия «общинность», «землячество» были нерушимы. Реформы начала двадцатого века (административная, земельная) шли в Абхазии с большим трудом и, по сути, завершены не были.

Поэтому торговлей в Сухуме, Гудауте, Очамчире и других окрестных городах занимались пришлые турки, греки, армяне, мегрелы, персы. Именно их мы видим среди героев «Сандро из Чегема» в ролях лавочников и торговцев, например в главе «Игроки», где табачник грек Коля Зархиди проигрывает в нарды всё свое состояние эндурскому скотопромышленнику. Наконец, предки самого Фазиля Искандера по отцовской линии прибыли в Абхазию из Персии именно для того, чтобы торговать.

Надо сказать, что Российская империя поощряла перемещение людей внутри своей территории, не возражала и против «трудовых мигрантов» – может быть, опасаясь скопления «одноплеменных» подданных (что чревато восстаниями именно по национальному признаку). Но что интересно, зарождение абхазской национальной интеллигенции, как частенько бывает, шло на основаниях жесткого разделения «своего, родного», лучшего и «чуждого, пришлого», то есть дурного и опасного. Об этом писал, например, один из представителей так называемого «возрождения абхазов» Михаил Тарнава уже в годы Первой мировой войны, когда «пришлых», естественно, стало больше за счет эвакуации с мест сражений.

Как бы то ни было, новые люди на практически закрытой территории и правда стали серьезным вызовом традиционному укладу. Вместе с новыми людьми и установлением подлинной, а не номинальной власти Российской империи Абхазия менялась самым коренным образом.

А вот теперь вопрос: знаете ли вы, что действие повести Чехова «Дуэль» происходит именно в Сухуми? Повесть опубликована в 1891 году. Для ее героев – думаем, и для автора, – город был крайней точкой империи, местом полудобровольной ссылки с весьма неприглядными бытовыми и климатическими условиями. Чехову было нужно именно такое место, чтобы заострить конфликт и вывести героев на противостояние.

Мы узнаём, что в городе нет ни одной приличной гостиницы. Что выехать и приехать сюда можно только по морю (если нет шторма). Что здесь пыльно, а в сезон дождей влажность просто невыносима, кипарисы высажены недавно, пальмы худосочные и не скоро еще вырастут и будут давать тень, – очевидно, город не до конца восстановлен после турецкого вторжения конца семидесятых. (Кстати, рожденная как СУХУМ, столица Абхазии с 1936 года именовалось СУХУМИ, и лишь в 1992-м вернула свое древнее название, но многие, в том числе и мы, говорим то Сухум, то СухумИ.)

Природа вокруг, впрочем, хороша, но хороша именно своей дикостью и буйством, чудовищными перепадами высот и прекрасными видами на море. А в целом вот что такое Абхазия для Чехова: «Пустынный берег моря, неутолимый зной и однообразие дымчатых лиловатых гор, вечно одинаковых и молчаливых, вечно одиноких…»

Но уже в девяностых годах позапрошлого века всё стало меняться. Было построено первое шоссе Новороссийск – Сухум – Батум. Если до этого монокультурой, по сути, была кукуруза (и у Чехова упоминаются бесконечные кукурузные поля), то теперь главным стало табаководство. Поэтому в мире «Сандро из Чегема» крестьяне работают и «на кукурузе», и «на табаке», а богатеют владельцы табачных плантаций (конечно, пришлые).

Ну и самое главное – приморская Абхазия становится большим курортом. В 1898 году Всероссийский конгресс врачей в Москве признал Сухум одной из лучших климатических здравниц для «слабогрудных» – туберкулезников. В 1902 году в Сухуме открылась первая больница на 35 коек. В городе и его окрестностях строятся санатории. Бурно развивается санаторно-курортное хозяйство и в Гагре, основанное принцем Ольденбургским.

Александр Петрович Ольденбургский, представитель младшей ветви родственной Романовым династии Гольштейн-Готторп, и правда очень много сделал для процветания абхазского побережья с его ужасным (вспомним Бестужева-Марлинского) климатом.

Впервые принц прибыл в Гагру в 1901 году, после отправился в Новый Афон и Сухум. Сухумские сады и дендрарий восхитили принца, радовала глаз прекрасная дикая природа. Он убедил Николая II, что, несмотря на малярийные болота, это место будто создано для роскошного курорта, русского Монте-Карло, и из казны на строительство Гагрской климатической станции было выделено 100 тысяч рублей золотом. Огромная сумма!

Как тут не вспомнить и не процитировать то место в «Сандро из Чегема», где говорится об этом энтузиасте:

«И вот выросли на диком побережье дворцы и виллы, на месте болота разбит огромный “парк с насаждениями”, как он именовался, порт, электростанция, больница, гостиницы и, наконец, гордость принца, рабочая столовая с двумя отделениями: для мусульманских и христианских рабочих. В обоих отделениях столовой кухня была отделена от общего зала стеклянной перегородкой, чтобы неряхи-повара всё время были на виду у рабочих».

Искандер пишет о принце с иронией, но и с симпатией. Взять хотя бы историю с пропавшим черным лебедем, за находку которого дядя Сандро получил в подарок бинокль.

Кстати, то, что принц Ольденбургский любил принимать разного рода диковинки от местных жителей и беседовать с ними, вполне соответствует действительности. Так, некий Топаз Инал-ипа преподнес в дар Александру Петровичу двух огромных лососей, пойманных в реке Бзыбь. Принц встретил гостя попросту, угостил и в ответ подарил немецкий дилижанс с парой лошадей.

Вслед за принцем Ольденбургским и тогдашний бизнес увидел для себя перспективы. За два с небольшим года Гагра превратилась в курорт, не уступающий лучшим европейским.

В общем, всё бы ничего, – но грянула революция. На Кавказе вообще и в Абхазии в частности она шла особенно бурно. Было и восстановление государственности. Были и попытки Турции под шумок приобрести право влиять на Абхазию – вплоть до протектората. Была и оккупация Сухума германскими отрядами. Особенно остры в этот период были отношения между грузинским и абхазским правительствами – последнее прямо обвиняло Грузию в захвате исконно абхазских земель. Следов этого противостояния в «Сандро из Чегема» множество, вспомним хотя бы главу «Битва при Кодоре, или Деревянный броневик имени Ноя Жордания».

Абхазцы обращались за помощью и к генералу Деникину, и к британскому правительству. Собственно, и большевики, как считают историки, смогли одержать решительную победу только тогда, когда в 1921 году заявили об учреждении Абхазской Социалистической Советской Республики.

Тем не менее, советское время Абхазия провела в составе Грузинской ССР как автономия. В конце восьмидесятых годов эта ситуация взорвется, что приведет к кровавому конфликту. Но вот в самом начале двадцатых Абхазия вдруг оказалась островком спокойствия в не до конца успокоившемся взбаламученном море великой российской смуты. Именно такой республику застал Константин Паустовский, сумевший нелегально высадиться в Сухуми. Почему нелегально? Потому что Абхазия никого не впускала! Отделилась от всего мира – и благоденствовала.

«Маленькая страна, тесно зажатая с трех сторон областями, где люди умирали от сыпняка, решила спастись самым доступным и нехитрым способом – отрезать себя от остального мира и следить, чтобы ни одна мышь не перебежала границу.

Сделать это было сравнительно легко.

С севера Абхазию отгораживал Главный хребет. Единственный Клухорский перевал в то время был непроходим – вьючная тропа в нескольких местах обрушилась. Днем и ночью без устали сползали и дымили по обрывам лавины.

С севера, со стороны Сочи, и с юга, со стороны Аджарии, шоссе и мосты были взорваны во время гражданской войны и загромождены множеством осыпей и обвалов.

Оставался единственный путь – море. Но на море не было пароходов, если не считать “Пестеля”.

Всего легче было объявить карантин против сыпняка и никого не пускать с парохода на берег. Так местные власти и поступили.