Глава 2
Неожиданная встреча и арест

– Ну здравствуй, мил человек! Я гляжу, оклемался? – Цепкий, внимательный взгляд вошедшего, казалось, просвечивал насквозь, как рентген. А не прост этот дядя Федя, ой как не прост.

– Здравствуйте! А вы и есть тот самый дядя Федя, о котором Татьяна рассказывала и который меня из воды вытащил? Огромное спасибо вам за это! – Я смотрел ему прямо в глаза, не отводя взгляд.

– Х-хе! – усмехнулся вошедший. – Кому дядя Федя, а кому и Федор Тимофеевич. А кто-то и товарищем Матвеевым кличет. А благодарить не за что. Нешто можно человека бросить погибать. Ну а сам-то кто будешь?

– Шершнев Михаил. По батюшке – Андреевич. А больше ничего не помню, вы уж извините… – Я виновато развел руками.

– Не помнишь или говорить не хочешь? – Вновь пронзительный взгляд рентгеновских установок.

– Врать не хочу, товарищ Матвеев…

Пока решил обращаться к собеседнику так. Вдруг обидится на «дядю Федю», да и помнил из старых фильмов, что в это время те, кто не был близко знаком, именно так и говорили.

– Часы твои?

– Мои, – кивнул я в подтверждение.

– Понятно. – Матвеев кивнул каким-то своим мыслям. – Тут ты прав, своим, – выделил он это слово, – врать не следует. Ну а меня тогда уж по батюшке величай.

– Благодарю, Федор Тимофеевич. Ну а вы меня просто Михаилом зовите.

– Ну вот и познакомились. – Хозяин прошел к столу, постукивая по полу своим костылем. – Давай-ка поснедаем чем бог послал, а потом чайку попьем да побалакаем. Может, что и вспомнишь. – Федор Тимофеевич чуть искоса посмотрел на меня, оценивая мою реакцию на его слова. Я лишь кивнул в ответ.

Прежде чем пить чай, Федор Тимофеевич подогрел принесенный Татьяной бульон и, налив его в глубокую тарелку, накрошил туда немного хлеба.

– На-кось, похлебай жиденького. Тебе сейчас это на пользу будет. А я пока чай заварю.

Так мы и просидели несколько часов, беседуя. Федор Тимофеевич рассказывал о городе, об окрестных лесах и их богатствах, о рыбалке и исподволь нет-нет да и задавал какой-нибудь вопрос, надеясь, что смог заболтать меня, и я, расслабившись, о чем-нибудь проговорюсь. Прямо не сторож, а дознаватель. Или чекист. Поймав себя на этой мысли, я стал повнимательнее присматриваться к собеседнику. Интересный все-таки дядька.

Отвлек нас от разговора стрекот мотоциклетного мотора. К скамейке, на которую мы перебрались из душной комнатушки, лихо подъехал мотоцикл довольно архаичного вида, за рулем которого сидел человек в форме НКВД, а за его спиной, держа в одной руке бидончик и узелок, а другой обнимая за талию водителя, сидела Татьяна. Водитель двухколесного древнего монстра стянул с лица не менее древнего вида мотоциклетные очки, и я понял, что этому человеку солгать я не смогу.

Передо мной стоял Николай Александрович Сазонов, полковник КГБ в отставке, мой сосед на протяжении 25 лет с 1980 по 2005 год, когда мы с соседями провожали его в последний путь, а за его гробом несли больше десятка подушечек с боевыми наградами (не боевые, юбилейные он называл висюльками и давно уже раздарил соседским мальчишкам, и большая их часть была у меня). Он был тем человеком, благодаря которому я стал тем, кто я есть. Именно он с 10-летнего возраста воспитывал меня, фактически заменив мне отца и мать. Своих детей у дяди Коли никогда не было, и он свой нерастраченный отцовский инстинкт использовал на мое воспитание.

Да, я рос, как говорят в моем времени, в неблагополучной семье. Родители толком никогда нигде не работали, и вся их энергия уходила на поиск очередной бутылки. Не знаю, как сложилась бы моя судьба, если бы не дядя Коля. Он заставлял меня учиться в школе и проверял, как я сделал домашние задания, он ходил вместо моих родителей на школьные собрания, он провожал меня в армию и встречал после (родители, по-моему, даже не заметили моего двухлетнего отсутствия), он приезжал ко мне в часть на Присягу, он буквально силком заставил меня поступить в институт и успешно окончить его.

Прошедший всю войну на передовой, он был для меня непререкаемым авторитетом. Я как-то спросил дядю Колю, почему он приехал жить в наш маленький провинциальный городишко, на что он ответил, что здесь прошли его молодые годы, тут он хотел бы и остаться навеки, когда придет его час. Да и по долгу службы слишком многим он оттоптал мозоли в Москве и в Питере.

С самого раннего возраста моим любимым занятием было рассматривать альбомы со старыми фотографиями и слушать рассказы отставного полковника. И тут меня прошиб холодный пот. Я вспомнил те самые фотографии. На большинстве из них был молодой дядя Коля, точно такой, как сейчас он стоял передо мной, но на паре фото он был рядом с красивой девушкой, своей сестрой, погибшей смертью храбрых зимой 1941 года.

Ее долгие годы считали пропавшей без вести, и только в 1965 году дядя Коля смог установить судьбу сестры, совершенно случайно прочитав в газете статью, посвященную 20-летию Победы, с воспоминаниями ветерана, в которых он описывал подвиг военфельдшера Татьяны Сазоновой, бросившейся со связкой гранат под немецкий танк, прорвавшийся к палаткам медсанбата, и тем спасшей всех от неминуемой гибели. Еще несколько лет потребовалось на то, чтобы сестру дяди Коли наградили орденом Красного Знамени посмертно. А сейчас Татьяна, та самая девушка, которая мне очень понравилась, стояла рядом со своим братом живая и здоровая и с тревогой смотрела на меня.

Видимо, я сильно изменился в лице, потому что она, всунув свою поклажу в руки брата, слегка обалдевшего от вида моего моментально побледневшего лица, бросилась ко мне.

– Михаил! Что с вами?! Вам плохо?!

И столько тревоги и заботы было в ее голосе, что я невольно подумал, что хотел бы, чтобы это мгновение длилось вечно. Внезапно пришло осознание того, что я ОБЯЗАН сделать все, чтобы Татьяна избежала своей судьбы. Я НЕ ХОЧУ ЕЕ ТЕРЯТЬ!!! С этого момента моя война началась!

– Все в порядке, Таня. Не волнуйтесь. Просто вдруг что-то голова закружилась. – Я встал со скамьи и, пытаясь перебороть сковавший горло комок, чуть слышно произнес: – Здравствуйте, Николай Александрович!

А в глазах стояли слезы. Слезы от того, что вижу живым, здоровым и молодым самого дорогого для меня человека.

– Ты меня знаешь? Мы где-то встречались? – удивленно поинтересовался Татьянин брат.

– Знаю. Нет не встречались. Ответьте на один вопрос: вы уже написали рапорт на своего начальника?

Про рапорт, который спас его, дядя Коля рассказывал мне там, в будущем. Зашел у нас как-то разговор про репрессии. Вот он и рассказал, как приехали арестовывать его начальника, да всех заодно и прихватили как соучастников, так как никто не докладывал о контрреволюционной деятельности уже бывшего начальника районного управления НКВД. Тогда-то дядя Коля и поведал о давно написанном рапорте, спрятанном под тяжелым сейфом, который не было возможности отправить. Усилиями нескольких человек сейф сдвинули, нашли запечатанный пакет, вскрыли, а там в рапорте – подпись и дата. Так и удалось избежать ареста.

– Откуда ты узнал про рапорт? Я его буквально только что написал…

С обалдевшего лица можно было писать картину.

– Я даже знаю, что сейчас этот рапорт лежит под сейфом.

– Но откуда?! – Николай почти кричал.

Я посмотрел на всех троих и, вздохнув, ответил:

– Ты мне об этом рассказывал. Через много-много лет.

Теперь картину можно было писать уже со всех троих. С Николая – крайнюю степень удивления, с Татьяны – непонимание, а с Федора Тимофеевича – удовлетворение какими-то своими мыслями.

Я снял с руки часы и протянул Николаю (при всем моем уважении, но тот молодой парень, что стоял передо мной, на имя-отчество пока не тянул).

– Не видишь здесь ничего необычного?

– Да видел я твои часы уже, – сознался Николай. – Часы как часы, разве что сами по себе необычные. Так я на курсах у одного инструктора видел не хуже, швейцарские.

– Ты гравировку сзади внимательно читал? – Я кивнул на его руку с часами. – Ни на что не обратил внимания?

– Дата! – Николай аж встрепенулся. – Я подумал, что кто-то ошибся и год дважды написал.

– Нет, не ошибся. Эти часы мне коллеги по работе подарили на пятидесятилетие в 2020 году.

– Так ты из будущего? – с усмешкой спросил Николай. – Я тоже читал Уэллса «Машину времени».

– Никакой машины времени нет, – вздохнул я. В общем-то надежды на то, что мне сразу поверят, и не было. – Я сам не понимаю, как попал сюда. Отмечали здесь, на лодочной станции, день рождения коллеги, пошел под утро искупаться и, если кратко, нырнул там, а вынырнул здесь, да еще и головой ударился.

– И, видать, сильно ударился, – задумчиво глядя куда-то вдаль, произнес Федор Тимофеевич.

– Да, я все понимаю, – со вздохом произнес я. – Сам бы не поверил, если бы кто мне такое сказал. Но откуда тогда я знаю про рапорт и про то, где он спрятан? Могу рассказать вам о вашем прошлом, но тут вы возразите, что я мог подробности узнать от других людей. А знаете, давайте я вам расскажу о событиях ближайшего будущего. Это произойдет очень скоро, и легко будет проверить.

Например, 22 августа первым заместителем наркома внутренних дел будет назначен Лаврентий Павлович Берия, а 23 ноября он станет наркомом. 29 сентября в Мюнхене будет подписано соглашение между Германией, Великобританией, Францией и Италией, которое впоследствии получит название «Мюнхенский сговор». Это соглашение предусматривает передачу Чехословакией Германии Судетской области. Вскоре Польша потребует и получит себе Тешинскую область. В СССР 24–25 сентября 1938 года советские летчицы Валентина Гризодубова, Полина Осипенко и Мария Раскова на самолете «Родина» совершат дальний беспосадочный перелет из Москвы в поселок Керби на Дальнем Востоке, пролетят свыше шести тысяч километров и установят женский рекорд дальности полета. В самом конце маршрута у них откажет связь и начнется обледенение. Их найдут через десять дней после приземления, а еще через два месяца всем троим присвоят звание Героя Советского Союза и наградят орденами Ленина. Кто-то сейчас может предугадать эти события?

– А у вас там, в будущем, что, еще и эликсир молодости изобрели? Не очень ты похож на пятидесятилетнего, – скепсис так и сквозил в словах Николая.

– К сожалению, не изобрели. Это еще одна загадка, почему я вдруг омолодился. И объяснить это я не могу.

– А на Марс вы полетели? Как в романе «Аэлита»^[8]? – спросила молчавшая до сих пор Татьяна, держа в руках мои часы, которые буквально вытащила из рук брата, чтобы посмотреть на гравировку.

– Нет, не полетели, – сказал я с сожалением. Как знать, сохранись Советский Союз, сумей мы избежать таких страшных жертв в годы войны, и, может, уже цвели бы на Марсе яблони. Антоновка. – Хотя автоматические станции-марсоходы там есть. Не наши, американские. Но первым человеком в космосе был наш, советский человек, Юрий Алексеевич Гагарин. 12 апреля 1961 года он совершит первый в мире пилотируемый космический полет вокруг Земли. За четыре года до этого, в 1957 году, СССР запустит в космос первый искусственный спутник Земли. Первые автоматические станции для исследования Луны, Марса и Венеры тоже будут советскими, а вот на Луну первыми и единственными высадятся американцы в 1969 году.

– А коммунизм вы построили? – Глаза Татьяны горели восторгом.

Вот как сказать этой чистой девочке, верящей в светлое будущее, что мы все то, за что они боролись, отдавали свои жизни, все их достижения попросту спустили в унитаз? Что Советского Союза больше нет. Что Россия в XXI веке полностью зависит от других стран. Что мы живем лишь за счет тех средств, которые перепадают нам от продажи ресурсов за границу.

– Думаю, что об этом мы поговорим позже, когда вы мне окончательно поверите, – ушел я от ответа, что не осталось незамеченным тем же Федором Тимофеевичем. Однако он промолчал.

– Ну хорошо, – с прищуром глядя на меня, сказал Николай, – допустим, ты действительно из будущего. Но тогда тебя срочно надо доставить к товарищу Сталину. Ты же можешь принести огромную пользу стране со своими знаниями о будущем.

– Об этом тоже еще рано говорить. Вначале должны произойти некоторые события в вашем, Николай, ведомстве. Вот после них и можно будет выйти на связь, но не с товарищем Сталиным, а с новым наркомом Берией. И у меня к вам троим огромная просьба, – я оглядел своих собеседников, – никому не рассказывайте обо мне и о том, что уже услышали. Этим вы себе заработаете огромные проблемы.

– Проблемы уже начались, – Федор Тимофеевич кивнул в сторону дороги в город, по которой, поднимая тучи пыли, ехала знакомая мне по старым фото и фильмам черная «эмка», а за ней, переваливаясь на кочках, не менее узнаваемая полуторка с сидящими в кузове людьми в форме. – Похоже, это по наши души. Ты, дочка, – обратился он к Татьяне, – давай-ка потихоньку, пока никто не видел, ступай домой, сиди там и ничего не бойся. Часы спрячь, чтоб не нашел никто, да помалкивай. Кто что спросит, говори, что он, – кивок в мою сторону, – сын моего сослуживца, приехал погостить, да голову расшиб. Ну а ты, – уже ко мне, – скажешь, что твой батька со мной в Туркестане воевал в моем отряде и помер недавно от ран. Приехал ты из Пензы. Адрес мой тебе отец дал, завещал навестить бывшего командира.

– Да ладно тебе, дядя Федя, – Николай махнул рукой, – сейчас разберемся. Может, случилось что, и это за мной, чтобы ехать куда.

– Может, и так… – Федор Тимофеевич затянулся самокруткой. – А ты, дочка, все ж таки ступай да делай, как сказано было.

Татьяна юркнула за угол. Машины тем временем подъехали к нам, и из кузова полуторки бодро спрыгнули четверо в фуражках василькового цвета с малиновыми околышами и малиновыми пустыми петлицами, с винтовками с примкнутыми штыками в руках, а из эмки вальяжно вылез несколько грузноватый мужчина, тоже в форме НКВД, но с тремя шпалами капитана^[9] в петлице. По-хозяйски оглядевшись вокруг, он небрежным жестом надел фуражку и произнес:

– Вот и славно, что все в сборе. Не придется вас по одному искать.

– А что случилось, товарищ капитан? – спросил Николай.

– Да уже не товарищ я вам. Сдайте оружие, гражданин Сазонов. Вы арестованы за контрреволюционную деятельность и за связь с белобандитами и террористами. Ну и остальные тоже как члены банды и пособники.

– Может, все же объясните? – Николай спокойно расстегивал портупею.

– Ну отчего же не объяснить, объясню, хотя и не обязан. – Капитан с усмешкой посмотрел на своего бывшего подчиненного. – Твой родственничек, являясь связником банды, приютил у себя раненого белобандита и террориста, а ты этому потворствовал и помогал в контрреволюционной деятельности. Хорошо, что есть еще у нас преданные делу революции люди, которые и сообщили об укрывающемся здесь неизвестном.

– Но это же бред. Этот человек, – Николай кивнул в мою сторону, – сын боевого товарища Федора Тимофеевича, с которым он громил басмачей.

– А документы у этого человека имеются? – Капитан явно издевался. – Вот то-то и оно. Так что разберемся, а пока давайте без глупостей. Да, а где сестрица твоя? Ее тоже надо бы задержать и допросить как следует. – При этих словах лоснящаяся рожа капитана растянулась в глумливой улыбке.

– Сестру не трогай, – прошипел Николай, исподлобья глядя на своего начальника, – с нами разбирайся как знаешь, а про нее забудь.

– Ну, это мы поглядим. Будете посговорчивее – и ее не тронем, а не будете вы – так, может, она посговорчивее будет. Ради братца-то. – Капитан заржал, довольный своей шуткой.

А у меня от этих слов буквально потемнело в глазах. Я лишь представил, что этот тянет свои жирные руки к Татьяне, и у меня, что называется, выбило пред охранители. Я ведь в частях КГБ не картошку чистил, а проходил реальную подготовку, хоть и не чета спецуре, но тоже кое-что умею.

Капитан сложился пополам и замер на земле в позе эмбриона. Краем глаза замечаю движение сбоку и ухожу в сторону. Выпад трехлинейки со штыком проходит мимо. Рукой чуть подправляю траекторию нападавшего, и он кубарем летит в одну сторону, а винтовка – в другую. Следующих двоих, не успевших среагировать, вырубаю двумя ударами, когда меня настигает окрик Николая.

– Михаил, прекрати!

Я чуть замешкался, обернувшись на него, и тут мне в лицо прилетел приклад винтовки от четвертого бойца. Яркая вспышка в мозгу – и темнота.

Сознание на этот раз включилось сразу, словно кто-то щелкнул тумблером «вкл.». Еще не открыв глаза, я услышал смутно знакомые голоса.

– Как думаешь, он оклемается? – спросил молодой голос.

– Да кто ж его знает. Танька говорила, что у него сотрясение мозга было, а тут еще прилетело. Семь дней уже в беспамятстве, и сколько так пролежит, непонятно. Одно хорошо, на допросы его не таскают.

– Это да, повезло. Сволочь Зимин ему не простит. До сих пор, гад, боком ходит. Здорово его Мишка припечатал.

– Здорово-то здорово, но что дальше будет?

– А хрен его знает, дядя Федя. Зимин может под любую статью подвести, а уж под контрреволюционную – так запросто. Эх, жаль, я не успел рапорт отправить. Там про его делишки все подробно описано… – Молодой голос вздохнул. – Как там Танька? Волнуюсь я за нее.

– Не ты один волнуешься, – было слышно, как старый вздохнул, – но думается мне, что ее не арестовали, иначе эта сволочь уже этим на нас давил бы.

В мозгу у меня что-то щелкнуло от имени Татьяны, и я вспомнил, кто я и где я, вернее, в когда я. И голоса обрели свои имена. Во рту запершило, и я захрипел сухим горлом.