– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться?

– Обращайтесь!

– Командир третьей роты, старший лейтенант Арефьев сказал, что вы добровольцев набираете на штурм высоты.

– Ну, допустим. Вы, что ли, добровольцы?

– Так точно!

Три красноармейца стояли перед командиром первой роты Кузнецовым и смотрели на него снизу вверх. Высокий старлей был практически на голову выше их, да еще широкоплечая богатырская фигура, будто, зрительно усиливала эту разницу. Он внимательно осмотрел добровольцев – парни девятнадцати-двадцати лет, молодые еще. Горячие и, скорей всего, безрассудные. Такие с криками «Ура!» на танки не задумываясь пойдут, а в его деле нужна холодная голова.

– Набрал уже, больше не требуются. Можете возвращаться в расположение своей роты.

Двое бойцов, было, начали поворачиваться, но один остался стоять неподвижно:

– Товарищ старший лейтенант, может пригодимся? Много – не мало. – красноармеец говорил с некоторым едва различимым говором, показавшимся Кузнецову знакомым

– Боец, ты откуда будешь?

– Почти из этих мест, из Курска, километров 200 отсюда.

– Кхм, – улыбнулся старший лейтенант, – значит, земляк. То-то я смотрю говор знакомый. Я из – под Горшечного. Слыхал про такое?

– Никак нет.

– Вот что, земляк. Давай забирай сослуживцев и бегом в расположение. Доложишь Арефьеву, что группа набрана, больше никого не требуется.

Двое красноармейцев повернулись, чтобы выполнить приказ, но упрямый красноармеец так и остался на месте:

– Товарищ старший лейтенант, я именно к вам в группу хочу. Возьмите, не пожалеете. Я и немецкий в школе учил.

– Soldat – Ich befehle Ihnen, zum Dienstort zu gehen! (Солдат, приказываю вам уйти в расположение!) – с улыбкой сказал Кузнецов

– ja ( да) – слегка краснея, ответил красноармеец, явно не понявший командира и оставшийся стоять на месте.

Кузнецов расхохотался. Двое бойцов, пришедших с этим земляком старлея заулыбались, поняв, что их сослуживец опростоволосился, а сам он готов был провалиться сквозь землю от стыда.

– Как фамилия, красноармеец?

– Гаврилов, товарищ старший лейтенант!

Внезапно, командир прекратил улыбаться, посерьезнел и переспросил:

– Как?

– Красноармеец Гаврилов!

Кузнецов задумался, постоял несколько секунд и так же серьезно спросил:

– У тебя родственники под Брестом не служили в том году?

– Не могу знать, товарищ старший лейтенант! Братья младшие, – им еще рано, отец давно отслужил, а дядек всех не упомнишь, кто, где и когда службу нес.

– Ладно, красноармеец Гаврилов, пошли со мной. Остальным – кру-у-у-гом и бегом в расположение своей роты. Старшему лейтенанту Арефьеву скажите, что Гаврилова я забрал.

Шли какое-то время молча. Кузнецов погрузился в свои воспоминания, тяжелые и тревожные, а красноармеец, семенивший рядом, ели поспевая за широкими шагами командира, предавался мечтам.

Старший лейтенант Кузнецов был известен во всем батальоне как смелый и решительный командир. За своих бойцов всегда стоит горой, а о их подвигах легенды слагают во всей дивизии. Что не выход – так и задачу выполняют, и «языков» приводят, и кучу трофейного оружия приносят. Да не просто «языков», а большей частью офицеров. При этом потери если и есть, то не большие. Раненых не бросают, даже в безнадежной ситуации. У многих бойцов его роты есть медали и ордена. И все заслуженные. Каждому хочется к нему попасть, да не у всех выходит. А его, Гаврилова, взял. Значит приглянулся чем-то.

Тишину прервал Кузнецов:

– Майор Петр Михайлович Гаврилов. Лет сорок ему должно быть – не знаешь такого?

– Никак нет, товарищ старший лейтенант, – немного подумав ответил красноармеец.

– Жаль. Очень жаль, боец. Я, грешным делом, подумал, может родня. – как-то печально произнес старлей

– А кем он вам приходится, товарищ старший лейтенант?

– Просто хороший человек, служили вместе.

Кузнецов помолчал еще несколько минут.

– Вот что, Гаврилов, в шесть собираю всех у себя. Объясню задачи. Вон, у костра, мои ребятишки сидят, давай к ним, пообщаешься. Сейчас подведу, познакомлю, чужие у них не в почете, но не теряйся, бойцы все хорошие и люди замечательные. Вам еще пуд соли ночью съесть придется. А как вернемся – так и подумаем, оставлять тебя, или обратно отправить.

В восемнадцать часов вокруг костра собралось порядка сорока человек из состава 622-го стрелкового полка. Все добровольцы. Большей частью из роты Кузнецова, лишь восемь человек было из других подразделений, хотя некоторые из них не в первый раз входили в состав его группы.

Апрель в этом году выдался достаточно прохладным. Местами еще лежал темный снег, поэтому красноармейцы подсаживались поближе к костру. Старший лейтенант Кузнецов осмотрел всех и, поздоровавшись, приступил сразу к делу:

– Товарищи красноармейцы! Ни для кого не секрет, что атака второго батальона на высоту 175,1 сегодня захлебнулась. Немцы хорошо окопались, имеют в распоряжении несколько минометов и пулеметов, да ко всему еще мобильный резерв, ударивший днем во фланг нашей пехоте. Как итог – второму батальону пришлось отойти с большими потерями.

Высоту надо взять во что бы то ни стало. Наступление нашего полка остановлено уже более, чем на сутки. Если фрицы подтянут сюда резервы, то мы их потом неделю не выкурим.

Что я предлагаю? С трех сторон склон достаточно пологий и основные укрепления у них сосредоточены там. С северо-востока же, высотка предстаёт чуть ли не отвесной стеной. Забраться там сложно, тем более по влажной почве, а значит там нас не ждут.

Разделимся на группы по два-три человека. Выступаем в два часа ночи. С собой берем только трофейные автоматы, благо у меня в роте они есть в избытке. Но огонь открывать только в самом крайнем случае. В окопы надо заползти бесшумно. А дальше – штыки и ножи. Брать их надо тихо. Поэтому оружие и берем немецкое – если придется стрелять, то пусть остальные слышат только свои родные выстрелы. Авдеев?

– Я, товарищ командир! – отозвался один из бойцов его роты

– Тебе со своим отделением первыми идти. Я с вами пойду. Ты уже опытный в этом деле. Сработать надо так, чтоб даже часовые умирали бесшумно.

– Сделаем, командир!

– Впереди идут бойцы первой роты. Не идут, а ползут. Взлетела осветительная ракета – вжались в землю и ни единого движения. Человека под светом этой ракеты практически не видно, если он неподвижен, а вот шевеление заметно отлично. Да и немцам, чтоб вниз под таким углом посмотреть – придется свешиваться, а к ночи внимание притупится.

Все остальные выдвигаются только по сигналу. До этого лежите в лесу и прикидываетесь ветошью. Трофейных «шмайсеров» и карабинов у нас достаточно, пойдете тоже с немецким оружием. Авдеев, обучи их как пользоваться, как перезаряжать. У кого какие вопросы?

– Товарищ старший лейтенант, вопрос не по делу, но, может, молодого оставим?

Кузнецов посмотрел в сторону Гаврилова, который стал оборачиваться, чтоб рассмотреть лицо того, кто засомневался в нем. Понятно, что под словом «молодой», могли иметь ввиду только его. И виной тому вряд ли возраст. Старлей ненамного старше – двадцати трех еще нет, но сильно уж Гаврилов отличался комплекцией от этих богатырей.

Во время своего выступления, Кузнецов несколько раз кидал на него взгляд – слушал внимательно, но ни толики страха или сомнения во взоре красноармейца не промелькнуло. Только решимость.

– Он во второй волне пойдет. Пусть учится, – немного подумав, ответил командир. И продолжил, – Авдеев, если со мной что случится – командовать группой тебе.

– Есть!

И это было странно для тех, кто пришел в группу из других подразделений. В группе было несколько сержантов, но за себя Кузнецов оставлял младшего сержанта. Ни один из сержантов даже бровью не повел, то есть такое происходило не в первый раз. Действительно, странные у них порядки.

Как только командир ушел, один из тех, кто пришел добровольцем, повернулся к Авдееву:

– Товарищ младший сержант, разрешите обратиться? – Красноармеец Пелипенко.

– Федор. Видишь, командира нет, можешь по имени обращаться, без чинов и регалий.

– Понял. А у вас всегда так?

– Как так? – с недоумением переспросил Авдеев

– Командир подробно излагает план атаки. А вдруг кто к немцам перебежит и возьмут нас там тепленькими?

– Радует, что у вас есть понимание осторожности. Тогда не удивитесь и дальнейшим действиям. Все, кто не с первой роты сейчас пойдут вон в ту землянку, – показал младший сержант рукой, – там расскажу по вооружению и после этого у вас отбой. У входа будет стоять караульный. До подъема никто не выходит. Подъем в час. А касаемо того, что он все так подробно разжевывает и в рот складывает – первое время мы тоже дивились. Но со временем поняли, что если каждый боец знает и свою задачу, и задачу группы, и общий план боя, то меньше ненужной суеты и недопонимания на месте. Не просто – бегом в атаку, не отступать и не сдаваться. А что делаем, как, почему и зачем. Перебежчики были, с тех пор и перестраховываемся. Присматриваем за теми, кто у нас недавно.

– Просто план какой-то, – красноармеец помедлил, подбирая слова, – безумный. Заползти к немцам, взять их в ножи, да еще с трофейным оружием зачем-то… там, где батальон днем не смог…

– Не дрейфь, боец. Вы до сигнала в лесу полежите, остальное пока не ваша забота. А оружие немецкое – чтоб если стрелять придется, то те немцы, что услышат, думали, что это они по нам стреляют, а нашего оружия звучать не будет. Мало ли куда там фрицы палят ночью, в ответ же никто не стреляет, значит на бой не похоже, может, почудилось. Мы такое уже проворачивали.

Гаврилов слушал и все больше удивлялся. Боялся ли он? Конечно боялся. Еще как… Но непонятный азарт захватил его разум. Ему хотелось непременно быть рядом с теми, кто способен даже в мыслях воплотить план Кузнецова в реальность. А уж на деле… Но было и понимание, почему его не берут в первых рядах на высотку – вот уж, действительно, молодой. И, несмотря на страх, ему хотелось пусть не сегодня, но со временем, начать ходить в рейды в этом подразделении. Юношеский максимализм, помноженный на азарт, уже затмевал страх, отодвигая его все глубже и, видя, как спокойно обсуждали бойцы первой роты план Кузнецова, приходило понимание – эти люди знают, что могут все…

Сорок минут прошло с тех пор, как бойцы первой роты бесшумно ушли в сторону высоты. Гаврилов лежал в какой-то ямке в лесу и пытался вглядываться туда, где сейчас, возможно, уже идет бой. Мокрый снег пропитал всю одежду, но красноармеец боялся даже пошевелиться, будто его движение смогут услышать немцы. Некоторое время назад взлетела очередная осветительная ракета, но бойцы «второй волны», как их назвал Кузнецов, не увидели под ее сиянием абсолютно ничего – поначалу пытались всматриваться, но тот же холм, те же очертания, никаких движений. Лишь на самой высотке несколько раз промелькнули, под светом луны, какие-то фигуры, вероятно, фрицы ходят по окопам, пытаясь согреться. И тишина. Значит пока не обнаружен никто. Иначе б уже стрельбу открыли. Хорошая тишина…

А в это же время, там, на высоте 175,1, ставшей камнем преткновения в дневной атаке второго батальона, часовые уже лежали на дне окопа. Кто-то уйдя в вечный покой, кто-то же ожидая своей дальнейшей участи, без сознания, связанный и с кляпом во рту. Чуть влажная земля позволяла действовать практически бесшумно. Бойцы первой роты перемещались по окопам как тени. Миновав часовых, практически интуитивно разделились на две группы, после чего одна устремились к землянкам и палаткам, другая же продолжала двигаться вдоль окопов. Несколько человек заведомо выдвигались в немецкой форме и шли теперь впереди группы поверху. Отличное знание немецкого позволяло, в случае чего, отвлечь внимание фрицев каким-нибудь вопросом, после чего основная группа бесшумно делала свое дело. Именно таким образом, Кузнецов уже два раза подходил к замерзшим часовым вплотную, отвлекая их дурацкими вопросами, после чего несколько человек налетали на них и, вырубив сначала прикладами, добивали ножами и штыками.

То ли от холода, то ли от нервного напряжения, Гаврилова начало колотить. Больше часа минуло со времени ухода Кузнецова. Внезапно короткая автоматная очередь разорвала тишину и эхом пронеслась за горизонт. Тут же, ей в след, ушла еще одна и еще. Разрыв гранаты. Снова короткая очередь. Гаврилов попытался вскочить, чтоб побежать на помощь первой роте, но тяжелая рука, опустившаяся ему на плечо, не дала даже пошевелиться. «Сиди, малой, не дергайся, без нас разберутся» – раздался грозный шёпот у него над головой. «Измайлов» – понял красноармеец, невысокий татарин из первой роты, которого Кузнецов оставил с ними, чтоб координировать их действия, в случае чего. На холме загорелся фонарь и тут же погас. Снова вспыхнул. Так четыре раза. Отлично. Наша высота.

– А вот теперь бегом! – скомандовал Измайлов.

Со всех сторон стали подниматься красноармейцы «второй волны» и бегом перемещаться к высотке. «Взяли, все-таки взяли, – крутилось в голове у Гаврилова, – двадцать восемь человек смогли то, что не смог батальон, пусть и недоукомплектованный»

Поднявшись наверх, Гаврилов увидел сюрреалистическую картину – немецкий солдат командует нашим бойцам, перемешивая русские слова с матом, куда устанавливать захваченные минометы и пулеметы. Присмотревшись, понял – Кузнецов. Несколько человек сводили в кучу немецких солдат, некоторых, не пришедших в сознание, приходилось подтаскивать.

– Малой, давай в окоп, чего смотришь, – раздался за спиной голос Авдеева.

Гаврилов спрыгнул вниз, где два красноармейца быстро прижали его к земле и стали объяснять его сектор обстрела. За спиной продолжалась беготня и негромкие окрики, красноармейцы уже подтаскивали к минометам заряды. А впереди все было так же спокойно. С немецкой стороны не было никаких движений или звуков. Наверно, слышали, что стреляли только немецкие автоматы, поэтому не придали этому значения.

– Бинт есть? – раздался голос сверху

– Так точно, – ответил полушепотом Гаврилов и потянулся в карман, – перевязать?

– Давай. – ответил тот же голос и сверху спрыгнул крупный боец в немецкой форме

Поначалу красноармеец от него отпрянул, но присмотревшись, увидел улыбающееся лицо бойца, который вечером, при постановке задачи, сидел от него неподалеку.

– Куда ранило? – переспросил Гаврилов, доставая грязный бинт

– Да не ранило, сам порезался об немецкий штык, – ответил «немец», протягивая руку.

– Лихо вы их тут…

– Не переживай, малой, на твою долю тоже хватит, сейчас светать начнет, полезут со всех щелей, только отстреливать успевай

Справа, метрах в десяти от Гаврилова, еще два человека спрыгнули в окоп. Рассмотреть кто это, было трудно – не видно не зги, но по очертанию формы, красноармеец увидел, что один из них, так же, был в немецкой форме.

– Авдеев, выдели пятерых, пусть отводят пленных, – раздался оттуда голос Кузнецова, – сколько их, кстати?

– Тридцать шесть. Два офицера. – ответил ему голос Авдеева

– Того офицера, что на связь выходил и доложил, что все нормально – оставь, он нам еще пригодится, что по нашим потерям?

– Один ранен, в плечо, хочет остаться с нами.

– Пусть он, как раз, в этой пятерке и уходит. У меня тут каждый здоровый боец на счету.

– Есть.

– Минометы установили? Работать с них смогут?

– Все четыре, вроде, в рабочем состоянии. Сложного ничего нет, выделил людей, сообразят.

– Хорошо, сам к ним подойду, объясню, что к чему. – немного помедлив сказал Кузнецов, – О, Гаврилов!

– Я, товарищ старший лейтенант!

– Пленных пойдешь сопровождать?

– Товарищ старший лейтенант, разрешите на позициях остаться.