2

– В общем, я тебя очень прошу, – прервал Волнистый мои раздумья, – отдай мне его!

– Кого? – В первую секунду я действительно не понял, о чем он.

– Да сценарий же! – воскликнул Волнистый.

– Отдать? – глупо повторил я. Экс-однокашник мой, кажется, уже стал нервничать из-за моей заторможенности:

– Ну да, чтобы я, именно я его поставил! Как ты на это смотришь?

Я пожал плечами:

– Да я вообще-то для себя его написал… Именно потому, что меня перестали устраивать чужие сценарии…

– Значит, ничего другого в загашнике у тебя сейчас нет? – с досадой процедил Волнистый.

– Нет, – подтвердил я и выпустил из сложенных трубочкой губ струйку дыма. Волнистый же осушил свой бокал и продолжил напирать:

– Это не сахар, конечно, но что-нибудь сможем придумать… Можно ведь заказывать сценарии – авторы охотно на это идут. Я сам об этом раньше не задумывался – а ведь это такой выход для нашего брата. Позвони вот, ну я не знаю, тому же Шпаликову, опиши вкратце, чего хочешь, – и он тебе вот такой сценарий приготовит, закачаешься! – Волнистый вытянул большой палец на правой руке и энергично затряс им.

– Шпаликов пишет не в том стиле, в котором работаю я, – со скепсисом отозвался я.

– Ну поговори с Дунским и Фридом, с Ежовым, с Каплером, наконец!

– Угу, – усмехнулся я, – скажи еще – с Габриловичем.

– А чем тебе Габрилович не угодил? – Волнистый аж всплеснул руками от изумления.

– Да не хочу я снимать ни про Ленина, ни про Корчагина, ни про всех прочих коммунистов…

– Про Корчагина разве Габрилович писал? – усомнился Волнистый.

– Нет, Островский.

– Понятно, что Островский. А сценарий чей?

– Не помню. «Овода» точно Габрилович инсценировал.

– Это который со Стриженовым «Овод»?

– Ну а какой еще… У нас другого не было.

– А что, хорошая картина.

– Да ничего особенного, – поморщился я. – Хотя по такому ужасному роману и «ничего особенного» снять – достижение!

– А ты не изменился, – засмеялся Волнистый. – Все такой же критикан.

– Могу заверить, что к своим фильмам я еще критичнее, чем к любым чужим.

– Ты молодец, молодец, – вновь стал льстить Волнистый. – Последовательный. Тоже всегда таким был (Это он про меня или уже про себя?)… Ну а этот твой сценарий – ты им тоже, значит, недоволен?

В другое время я с удовольствием разгромил бы свой сценарий в хвост и в гриву, но после восторгов Волнистого мне почему-то не хотелось делать это вслух.

Я зажег следующую сигарету, затянулся и важно изрек:

– Ну если постараться, то из этого может выйти приличный фильм.

– И я так думаю, – поддакнул Волнистый.

– Вот поэтому, – подытожил я, – я, конечно, и буду снимать его только сам.

Волнистый не сумел скрыть своего разочарования – улыбка и благожелательность неестественно, как при замедленной съемке, сползли с его лица.

– Значит, вообще никому не отдашь? – мрачно спросил Волнистый.

Я хотел было ответить, что Тарковскому, Хуциеву, Данелии отдал бы с радостью, но решил не портить отношения с Волнистым. К тому же я знал, что режиссеры вроде названных таким сценарием нипочем и не заинтересуются.

– Да, Валера, – как бы с сожалением произнес я, – все-таки никому не отдам.

3

Однако Волнистый не сдавался.

– Если бы я взялся ставить твой сценарий, это было бы очень выгодно прежде всего тебе. Сам знаешь, драматурги у нас получают больше постановщиков. Особенно те, которые работают в одиночку.

Я мог бы ему заметить, что он тоже мало изменился со студенческой скамьи. Воскликнуть: «А ты все такой же настойчивый!» – было бы слишком льстиво; сказать же, что он до сих пор остался упрямым бараном, – чересчур грубо. Вместо этого я всего лишь устало возразил:

– Однако единоличный автор сценария, который при этом еще и режиссер, получит еще больше.

– Ну можешь забрать мой режиссерский гонорар! – немедля выпалил Волнистый. Я чуть не поперхнулся сигаретой, но уже через пару секунд понял, что коллега блефует. Он прекрасно знает, что я не соглашусь на такое рваческое предложение. Ладно, я знаю, чего он ждет, – чтоб я изобразил изумление. Что ж, мне нетрудно, изображу.

– Прямо не понимаю, – картинно развел я руками, – что тебя так зацепило в этом моем, с позволения сказать, произведении?

– Я и сам толком не знаю, – охотно продолжил игру Волнистый и пожал плечами. – Только я прямо загорелся! Хочу этот фильм поставить – и точка.

– Напиши сам что-нибудь в таком же роде.

– Но это будет подражание.

– Об этом не беспокойся, я не обижусь. И никому не скажу.

– Да я сам на себя обижусь… Не смогу я сделать что-то в этом роде, потому что ты уже все сделал за меня. Вот именно так, как я хотел. Я не скажу, что твой сценарий – это какой-то невероятный шедевр…

– Спасибо и на этом, – с улыбкой прервал я, – а то и так почти до небес меня превознес.

– …Но он как будто просто для меня сделан, – продолжал Волнистый. – Я как прочел, сразу понял: именно такой фильм я мечтал поставить всю свою жизнь!

После таких экзальтированных признаний мне даже неловко было ему отказывать, но я преодолел себя.

– И тем не менее, – вздохнул я с видом глубокого сожаления, – этот фильм я буду снимать сам.

– И это твое окончательное решение? – предпринял последнюю попытку Волнистый. Забытая сигарета догорала в его руке.

– Окончательнее не бывает. – Я был неумолим.

– А если не разрешат?

Черт, я был неправ. У него этих попыток еще не меньше десятка в запасе!

– Ну если мне не разрешат, то, наверно, и тебе тоже, – парировал я.

– У меня побольше возможностей, – слегка виновато напомнил Волнистый. Я поморщился, вспомнив, что у него действительно какой-то, кажется, родственник в ЦК. Седьмая вода на киселе, но все же какую-то протекцию он ему вроде оказывает…

– Все-таки даже с твоими возможностями трудно предполагать, что мне что-то запретят, а тебе то же самое разрешат.

Я ожидал, что у Волнистого и здесь найдется, чем ответить, но он лишь с досадой откинулся на спинку стула:

– Да, это правда. Вот если сразу я начну пробивать такую картину, шанс есть. А если после твоих попыток, то такой шанс уже очень маловероятен.

Но и перед таким доводом я не собирался пасовать:

– Даже с учетом этого я готов рискнуть.

– И в итоге получится, что сценарий ты написал зря, – горько констатировал Волнистый.

– Ну почему зря? – усмехнулся я. – Рано или поздно все равно сниму. Хоть лет через десять.

4

– Нет, если уж снимать, то сейчас, – заявил Волнистый после некоторой заминки.

Я выдохнул дым через ноздри.

– Почему же?

– Потому что у меня есть идеальная исполнительница главной роли. – Волнистый сказал это так, словно открыл мне страшную тайну.

– У меня там две главные роли, – улыбнулся я.

– Конечно, вот она две и сыграет!

– Я уж думал, у тебя есть двойняшки, – снова пошутил я.

– Да даже двойняшки так не сыграют, как она одна – обеих! Будь она балериной, это была бы образцовая Одетта и Одиллия.

– Но она драматическая, да? Кто такая-то?

– Моя жена, – довольно ухмыльнулся Волнистый.

– А, вот как? – немного удивился я. – Я и не знал, что ты женат.

– Совсем недавно, – продолжал расплываться в улыбке Волнистый. – Но я долго ее добивался.

– Актриса? – еще раз уточнил я.

– Да. Варя зовут. Варвара.

– А фамилия?

– Волнистая, – совсем вне себя от радости изрек Волнистый.

– И снимается тоже под твоей фамилией? Или только на сцене играет?

– Нет, она у меня чисто кинематографическая актриса. Под моей фамилией пока не успела нигде сняться. Армагерова, слышал? Варвара Армагерова. – Я покачал головой. – Старик, я так понимаю, ты по-прежнему кино не жалуешь? Только свое, небось, смотришь?

– Всякое смотрю, – отвечал я. – По крайней мере, все громкие фильмы уж точно. Так что и Варвару твою наверняка где-то видел.

– Ну в громких она покамест не снималась, – протянул Волнистый. – Не видел ты ее, видимо. Если бы видел, запомнил – ручаюсь.

– Что – такая талантливая?

– И красивая. – Волнистый по-прежнему лопался от самодовольного восторга. – Красивая – это еще очень мягко говоря.

– Ну да, понятно, – уже немного раздраженно хмыкнул я. – Красивая-раскрасивая. Сверхкрасивая.

– Вот именно! – не заметил моей иронии Волнистый. – Да что ты, старик, я уже, значит, три месяца как с ней расписался, а все не могу привыкнуть. Уж так мне, считаю, повезло. Она ведь поначалу меня вообще не воспринимала. Как мужчину, я имею в виду. Как режиссера она меня уважала с первой встречи – как на пробы ко мне пришла. В работе – ангел просто. Да и в жизни… Ну я с ней снял один пока только фильм – «Закат в Закавказье», не видел? – Я опять покачал головой. – Ну такое приключенческое кинишко. Ничего себе, я считаю, получилось. Прежде всего за счет Вари… Закончились, в общем, съемки – я от нее, конечно, не отстаю. Она – как-то так поначалу не очень меня воспринимала. И довольно долго это длилось – я уже даже надежду почти потерял. Ну а раз однажды не выдержал уже, приехал к ней без предупреждения – бухнулся на колени. Казни, говорю, или милуй. Я, говорю, точно понял: мне нужна только ты. Больше вообще никто. Во-об-ще. Я не врал – я действительно так думал и думаю. И всегда буду думать. Я ей много тогда всего наговорил – чуть ли не час на коленях простоял. Я, говорю, не понимаю, как жить, не знаю, зачем, для чего, почему… Без тебя жизнь бессмысленна. Абсолютно. А с тобой в ней будет смысл двадцать четыре часа в сутки. Я такие фильмы с тобой сниму! Ты самой популярной девушкой в Союзе станешь. А может, и в мире. И без тебя я теперь, клянусь (я действительно поклялся – и клятву сдержу), ни одного фильма не сделаю. Не захочешь у меня сниматься, вообще уйду из кино. Да и из жизни, вероятно… Поверь, говорю, Варя, без тебя, вне тебя для меня теперь ничего не имеет значения. Пусть хоть огнем все горит… Послушала она меня, послушала, помолчала. И потом запросто так говорит негромко: «Хорошо, я согласна». И я теперь, старик, счастливейший из смертных! Вот так вот. – И Волнистый залпом осушил еще один бокал.

5

Признаться, он меня удивил. Кто мог ожидать от этого перманентно самодовольного, нахального, безудержно жизнерадостного типа, сибарита по призванию, этакого воплощенного Стивы Облонского… так кто, спрашивается, мог ожидать от него столь сильной любви к кому бы то ни было? Каюсь, я не мог. Но в эту минуту я ему полностью поверил.

Волнистый же наполнил себе новый бокал, зажег следующую сигарету и продолжил изливать свои восторги по поводу жены:

– Понимаешь, я до сих пор не могу поверить, что она – моя, что она всегда рядом. Что у меня дома, вместе со мной, и только со мной, есть такое чудо. Это неописуемое чувство – я даже не подозревал, что такое возможно. Я каждый день осыпаю ее цветами и комплиментами – и, кажется, никогда уже не смогу остановиться. «Ты – восьмое чудо света!» – так я ей и говорю. Или вот давеча чего сформулировал: «Если, говорю, завтра неоспоримо докажут, что существует бог, на меня это не произведет никакого впечатления. Потому что я навек впечатлен тем фактом, что есть ты. А поразительнее этого ничего быть не может!..» И все это, заметь, тоже совершенно искренне. Я действительно так думаю. – Волнистый настаивал так, словно я ему не верил. А я почему-то очень понимал его и продолжал верить каждому слову, даром что всегда считал его болтуном и хвастуном. И потом я ничего не знал о его жене, но тоже сразу уверовал, что она – какая-то особенная. Слишком уж непривычно красноречивым был сейчас Волнистый.

Мне показалось, что надо хоть что-нибудь ответить на эту пламенную речь, но я сумел выдавить лишь:

– М-да, не знаю, что и сказать…

– Когда увидишь ее, сам все поймешь, – подмигнул мне Волнистый. – Так, значит, актрисы у тебя нет?

– Нет, нет…

– Ну так посмотри Варю! В смысле – пробы сделай.

Я усмехнулся:

– Валера, слушай, да все, что у меня пока есть, – это сценарий. Его на студии только читали, а в Госкино еще ничего и не слыхивали. Пока одобрят, пока запущусь, пока то да се… Это я не знаю, сколько еще времени пройдет…

– Так что ж ты не шевелишься? – недоумевал Волнистый. – Сходи уже в Госкино… А директор чего сказал?

– Сурин-то? Да он тоже не читал еще…

– Ну так если ты будешь таким настойчивым, то, конечно, как раз через десять лет и запустишься… Ладно уж, – Волнистый тяжко вздохнул, – я, если что, замолвлю за тебя словцо. Не боись – всё одобрят.

И опять он меня поразил.