Интерес к сексу имплицитно присущ человеку с детства до глубокой старости. Современное общество в отношении информации сексуального характера напоминает секту молчунов, сексуальное табу которых взорвал словесный поток, который зачастую перетекает в речевой экстрим. Массовая визуальная сексуализация рекламы и телевидения в целом, моды, литературы, театра, печатных СМИ, сферы услуг поразительным образом сочетается со стагнацией сексуальной лексики и разговорной практики, несмотря на целый пласт эротической литературы от заветных сказок Афанасьева и юнкерской поэзии Лермонтова до тайных записок Пушкина. Табу на сексуальную лексику ощущается даже в Интернете, где реально отсутствует цензура и легко генерируется обсценная, то есть ненормативная лексика. В частности, новый язык Интернета, так называемый «олбанский», с его упрощенно-переиначенной сексуальной лексикой все больше напоминает язык деревенских старушек, которым непристойность мерещилась даже в слове хулиган, отчего они произносили его как «фулюган».
Значительный вклад в понимание этой проблемы внесли работы Л. М. Щеглова и И. С. Кона, где шло упоминание о вербальных табу – одних из центральных регуляторов сексуальной культуры. Отмена цензуры в конце ХХ века не привела к автоматическому снятию этого табу и освобождению сексуальной лексики от неприличия и вульгарности. Поэтому в общественном сознании используются различные приемы маскировки сексуальных выражений, в том числе эвфемизмы, то есть часто созвучные заменители обычно непристойных слов. Распространенные сексуальные непристойности можно заменить многоточием, написать «задом наперед» или «вверх ногами», заменить или опустить отдельные буквы. Можно не вводить окружающих в краску, написав их латинским шрифтом или клавиатурными символами. Но в первом случае все равно присутствует неприятный осадок, а во втором к нему добавляется сложность понимания выражения. Например, известные бранные выражения: послать на «…» или в «…». Соответствующие пропущенные слова при этом воспринимаются, как ругательства, а не как анатомические обозначения. Этот стыдный язык, усвоенный на улице и перекочевавший в современную речь, у многих вызывает скорее омерзение, чем стремление ответить оппоненту на нем же. Как у А. Чехова: «Слушая их отборную ругань, можно подумать, что не только у моего возницы, у лошадей и их самих, но и у воды, у парома, у всех есть матери»…
Большинство людей, перешагнувших через этот порог, попадает на второй уровень – язык вульгарных иносказаний, скрывающий под брутальной оболочкой трудность вербализации сексуальных событий и переживаний. Знакомая многим терминология: «спустил», «вдул», «кончил», – основа этой стилистически сниженной лексики. Благодаря первым переводам порнографических видеокассет в обиход прочно вошел термин «трахнуть», бульварная литература обогатила язык своими тошнотворно-приторными неологизмами, многие шоумены и политики в прямом эфире используют жаргонные выражения, и это насилие над языком стало элементом обиходной культуры.
К повседневному, обыденному языку можно было бы отнести и детский язык, который на этом фоне выглядит высшим стандартом конкретности и пристойности, несмотря на внешнюю наивность терминологии. Со своими «писюками», «попками» и прочими нарочитыми примитивизмами этот язык выглядит смешным и потому просто неприемлем для тех, кто чуть постарше. Хотя в больницах и домах престарелых этот язык используется достаточно широко. В некоторых детских мультфильмах попытались внедрить в детскую лексику странное на слух выражение «тили-тили-тесничать», производное от «тили-тили-тесто». В детском фольклоре оно имеет ряд различных, далеко не всегда ясных и оптимистичных продолжений. В одних на первый план выходят явные чудачества невесты: «Вдруг невеста под кровать, а жених ее искать!», в других проступает полное отсутствие какой-либо планомерности действий: «Поехали купаться – стали целоваться!», в третьих звучит предостережение игнорирования правил личной гигиены («По полу катались, Крепко целовались»), безопасного секса («Тесто засохло (?) – Невеста-то сдохла!») и женского коварства («Тесто упало (???) – Невеста пропала»). Видимо поэтому в дворовых песочницах и детских садиках мальчики и девочки все равно, объясняются старыми добрыми словами. Кстати, детский язык также не свободен от общей тенденции принижения генитального и его брутальности, что ярко отражается в детском ироническом фольклоре:
«– Мама, меня Вовка обозвал пиписькой!
– А ты как бы хотела?
– Пиписечкой…»
Формирующаяся в детстве картина мира у ребенка отличается естественной наивностью и непорочностью неведения. Взрослые нередко побаиваются заглянуть в детскую субкультуру – потаенную, развивающуюся и существующую по своим законам. Но никто не освобождал родителей от влияния на половую социализацию за счет качества получаемой информации и сексуальной осведомленности ребенка. Эти эффекты достижимы за счет использования адекватной сексуальной риторики – языка, на котором дети обсуждают темы пола и который необходим для нормального развития ребенка.
Помимо возрастных существуют и другие терминологические проблемы. Например, термин «пенис» у большинства людей вызывает замешательство, так как ассоциируется чем-то не слишком внушительным. Этот термин годится для обозначения невозбужденного состояния полового члена в отличие от «фаллоса» – обозначающего его в состоянии эрекции, что тоже порой звучит не к месту архаично и слишком высокопарно. Некоторые считают, что достаточно сносно и не столь вульгарно звучит фраза «заниматься любовью». Действительно, на первый взгляд в ней есть нечто возвышенное. Никто не может предсказать, что будет утром с людьми, которые вечером «совокуплялись», осуществляли «коитус» или проводили «половое сношение». Те же, кто «занимались любовью», просто обязаны утром проснуться близкими людьми. Поэтому, на первый взгляд, такой фразеологический оборот предпочтительнее остальных, хотя на самом деле он низводит любовь до простого физиологического акта.
Семантическая структура сексуальной лексики отражена в следующей таблице.
Рис.1. Виды сексуальной лексики
В профессиональной среде (биологии, зоологии, медицине и других) принят научный язык, описывающий репродуктивные процессы и половое поведение в целом. У некоторых водорослей, бактерий, инфузорий половой процесс называется конъюгацией. У животных, включая высших, это копуляция, соединение двух особей при спаривании. У людей это коитус или соитие, половой акт, а в юридических документах – «половое сношение». Не лучшим образом обстоит дело и с конечным результатом сексуальной активности, обозначаемым как сексуальное удовлетворение или оргазм. А многие характеристики любовной связи («сожительство», «сексуальные отношения», «прелюбодеяние», «адюльтер») звучат скорее как обвинения в греховности или нарушении закона. Беда всех этих терминов в том, что они кажутся чересчур формальными, оценочными и холодными, особенно когда речь идет о близких и любимых людях.
Язык сексологии содержит по большей части медицинские и биологические термины, позволяющие специалистом безошибочно описать происходящие события и точно понять друг друга. Но этот язык, как и любой профессиональный арго, имеет тенденцию превращаться в элитарную тайную лексику, которая преграждает непосвященным путь к знанию. Например, в Интернете получил хождение следующий анекдот: «Представленная автором психоделическая фантасмагория раскрывает перед читателем диалектическую экзистенциальность синдрома посткоитальной рефрактерности, когда индивидуум не способен селективно абстрагироваться от имманентно присущих ему девиантных аберраций, являя тем самым яркий пример конвергенции деструктивной ментальности и перманентно когнитивного креатива. Рекомендовано для самостоятельного изучения в 1—3 классах начальной школы». Небольшая терминологическая коррекция, предпринятая авторами этой книги, оказалась необходимой исключительно для придания цитированной фразе реального сексологического смысла. С точки зрения обыденной логики эта избыточная наукообразность, которая звучит как полная абракадабра, издевательски иллюстрирует глупость любых попыток сексуального образования детей. Подобная конструкция скорее озадачивает, чем помогает разобраться в материале даже искушенному профессионалу, и служит своеобразным предостережением против терминологических перегрузок любого педагогического процесса.
К тому же профессиональные термины нередко по-разному воспринимаются представителями различных научных школ. Например, содомией нередко называют гомосексуальные или зоосексуальные контакты, тогда как она в широком смысле является синонимом анального (иногда орального) секса и может быть гомосексуальной, гетеросексуальной и зоосексуальной. В «занаученном» общении, речевая коммуникация начинает походить на игру в испорченный телефон: «Табу на интромиссию в пубертате не исключает куннилингуса и фелляции; что некоторые считают перверсивной девиацией, в отличие от соматического коитуса, направленного на прокреацию». Сохраняя анонимность автора этих сентенций из соображений профессиональной этики и во избежание обид, важно отметить следующее. Кажется, все понимают, о чем идет речь, но только специалисту ясно, насколько далек автор этой сентенции от реальных проблем сексологии. Понятно, что терминологическая ангажированность очень часто является маскировкой недостаточной компетенции авторов научных публикаций и «говорить красиво» еще не значит «говорить верно».
По мнению некоторых исследователей, наряду с упомянутыми языками есть еще целый ряд особых слов и выражений, своего рода сексуальных диалектов подпольной лексики. Известно, что представители сексуальных меньшинств изъясняются на своем жаргоне. Например, у гомосексуалов есть словечки «братец», «армянская королева», «бык», «жена», «петух» и прочие, которые означают совсем не то, что под ними подразумевается в повседневной жизни. У влюбленных людей зачастую существует свой особый, оригинальный и изобретательный язык, в котором они как бы зашифровывают свои сексуальные мессиджи через уменьшительные и ласкательные слова и выражения, что дает обильную пищу для иронизирования.
«– Как ты называешь свою жену?
– … «зайка», «рыбка», «птичка»…
– А она?
– Она ушки развесит, глазки выпучит и клювиком щелкает…»
Было бы ошибкой предполагать, что неприличные слова эротичны сами по себе. Чем более культурным и разносторонним является человек, тем он восприимчивее к утонченной, художественной, богатой фантазией лексике, и тем сильнее он стремится к образному стилю речевого общения и иному набору слов в сексуальной риторике. Слов, способных отразить естественную цельность явлений, ставших частью любовной культуры.
Неприемлемость «детского», «вульгарного», «обыденного», «научного» языков зачастую сводят общение супругов и половых партнеров к языковому вакууму, компенсирующемуся лишь многозначительными намеками. А для бытового общения, разговорной речи, воспитательной деятельности необходимы любовная лирика, высокий слог, литературный язык. Для этого стоит вспомнить классическую и современную прозу и поэзию, обратиться к красноречивому Востоку и соединить всё лучшее, что есть в настоящей литературе о любви. Порой такие слова приходится выискивать и придумывать. В советские годы на сексологическом приеме можно было услышать такие жалобы: «Ровесник отказал» или «Нет подъемной силы», и тогда этот эзопов язык занимал самую высокую строку в рейтинге видов сексуальной лексики. Сегодня пациенты сексолога свободно оперируют научными терминами, но иногда путают эрекцию и эякуляцию, влечение и робость в реализации сексуальной активности или подменяют некоторые термины созвучными, например, называют поллюции «коллизиями». Именно на мягкое, ненавязчивое употребление медицинских терминов следует обратить самое пристальное внимание, иначе в обыденном языке по-прежнему будут властвовать стыдные, вульгарные и пошлые слова и выражения.
В европейских языках существует приблизительно шестьсот слов для обозначения мужских и женских гениталий и свыше полутора тысяч – для описания полового акта. Для этих целей французы, например, используют почти сорок слов. У Г. Н. Кэри из Чикаго в начале XX века список синонимов для обозначения полового акта занимал 29 страниц. Он начинался со слов «acme of delight» («пик восторга») и заканчивался словом «work» («работа»). У Д. Клеленда в 18 веке в книге «Фанни Хилл» можно обнаружить свыше 50 метафорических вариантов для обозначения пениса («хозяин», участник пиров», «срыватель замков», «соска любви» и т. д.). У немцев есть свой разговорный, но, к сожалению, не очень пристойный словарный запас, а в литературном языке нет даже приличного слова для обозначения любовного акта, кроме неблагозвучного «ficken» («трахаться»). Многие слова по большей части считаются запретными и неприличными.
Русский язык позволяет варьировать самые сложные понятия. Может быть, и поэтому его называют «великим и могучим». В сравнении с полутора тысячами европейских понятий в русском языке для выражения любви используется более 50 000 слов, если верить популярному словарю С. И. Ожегова. Наверное, это разнообразие нередко озадачивает исследователей эротической лексики в изучении проблемы, но одновременно оно позволяет максимально индивидуализировать выражение любовных чувств и отношений в каждой паре.
Ю. П. Прокопенко в конце прошлого века собрал некоторые известные синонимы из сексуальной лексики, свойственные российской сексуальной культуре. Если расставить эти термины по предлагаемым выше уровням, то получится следующая картина:
Мужские половые органы:
Литературные слова: лингам, фалл, фаллос, уд, чресла, – пришли к нам в язык из далекой истории.
Научные слова: половой член, гениталии, пенис, детородный орган, причинное место – в большинстве своем используются в профессиональном языке сексологов.
Детские слова: писька, кокушки, петик и проч., – существуют в диалогах детей между собой и с родителями.
Вульгарные и жаргонные слова составляют большинство в обыденной речи и отражают общекультурный уровень различных социальных групп: аппарат, барышка, бейцалы, верж, весельчак, винт, водопровод, гланс, зверек, игрушка, крюк, кукуруза, палец двадцать первый, пачкун, убивец, фол, хам, хорек, чудак, щекотун и другие. Но есть литературные примеры. Например, в книге «Физиология брака» (М. Кинесса,1990) приведен несколько иной состав выражений для обозначения половых органов мужчин: ласкун, лебедь, балун, султан, елда, малыш, принц, король, голован, слон, ванька-встанька, жених, василек, счастливчик. Применительно к женщинам используются: манилка, лебедушка, цесарка, дурилка, хмелевка, чародейка, сластунья, любава, гетера, пава, костянка, обезьянка, княгиня, невеста, мадонна, вакханка. Многие из этих слов звучат гораздо приятнее, чем просто гениталии, но поэтически заметно уступают восточной терминологии (в даосизме, например: струна лютни, маленький ручеек, черная жемчужина, дно долины, внутренние двери, северный полюс). В разговорной речи между партнерами такой набор терминов гораздо приятнее и благозвучнее, разумеется, если подобный лексикон вводится в оборот с обоюдного согласия.
Но тут есть одна проблема. Каждому человеку хочется выглядеть достойно и красиво в глазах любимого, а неадекватная фразеология способна убить зарождающиеся ответные чувства. Поэтому риторические навыки неизбежно совершенствуются с возрастом и опытом сексуальных отношений. Уровень сексуальной лексики постепенно усложняется от низкого, стыдного, вульгарного языка к высокому, поэтичному, красивому слогу. Появление литературных оборотов в обыденной речи и использование новых слов, фраз и выражений со временем обогащают вербальное сексуальное общение. Поэтому одна из серьезных проблем развития сексуальности состоит в ознакомлении не только с терминологическим словарем сексологии, но и в привитии навыков пользоваться им с юных лет.
Перед современной культурой стоит важная задача выработать достаточно точный и пристойный язык интимного общения, пригодный для употребления в публичных сферах и частной жизни людей. Приличная разговорная речь становится все более востребованной не только в современном обществе, которое претендует называться цивилизованным, но и в межличностном общении между партерами.
О проекте
О подписке