Схватка с орками-снага, попытки навести порядок в разгромленном жилище, погребальная церемония – всё это меня здорово вымотало, да и желудок уже не урчал – рычал! Дико хотелось жрать, да и привести себя в Божеский вид не мешало бы: штаны превратились в дерюгу, рубаха – в рубище.
Учитель догорел, гоблины были заняты: копошились, верещали, хрюкали, наслаждались жизнью. Мерзкие твари? Ну да, ну да… Я поднялся по узкой лестнице на второй этаж, к своей комнате. Взялся за ручку дважды выбитой за сегодня двери и задумался – что же тут всё-таки произошло? Если сложить всё, что я узнал и услышал за прошедшие пару часов – по всему выходило, что в комнате с недавних пор проживал Резчик – урук-хаевский мастер волшебных татуировок – и его ученик. Я-здешний, в общем.
То ли Резчик оттоптал кому-то великому больную мозоль, то ли одним фактом своего существования создавал неразрешимую проблему, а может – сделал не тому человеку или не-человеку не ту татуировку, но факт оставался фактом: его прикончили. Еще до погребального костра при беглом осмотре тела Резчика серьезных повреждений я не обнаружил. Правда, у учителя явно текла кровь из глаз и ушей – присохшие бурые пятна на лице и одежде были хорошо заметны. Да и опричники-спецназовцы говорили что-то о менталисте и при этом многозначительно друг на друга шикали. Менталист – это что-то с ментальностью, сознанием, разумом. Предположим, эдакий свирепый боевой гипнотизер. Тем более Козинец этот высказывал сомнения в способностях любого другого чародея прикончить Резчика.
Значит – менталист вскипятил мозги матёрому орку, запомним.
Получается, он приперся в какую-то заштатную ночлежку, в весьма неблагополучный район города… Как ротмистр сказал? Сан-Себастьян? Вот – в сан-себастьянские трущобы приперся жутко сильный и жутко редкий маг породы менталистов и разделался с жутко редким и жутко сильным Резчиком из породы урук-хаев. Первый вопрос на данный момент для меня звучал примерно так: хотел ли он прикончить и меня тоже и захочет ли это сделать в будущем?
Поскольку у меня из ушей кровь не текла, из глаз – вроде тоже, то я склонялся к отрицательному ответу, который был для меня гораздо более предпочтительным.
Второй вопрос был таким: могли ли опричники-спецназовцы появиться тут в тот же самый вечер по чистой случайности? И тут ответ был более чем однозначным: могли! Есть такая дурацкая теория великого сракопада. И каждый с ее проявлениями сталкивался. Ну, это когда на кухне убегает молоко, ты сидишь на унитазе, а в это время на мобильный звонит шеф, а по видеосвязи в зум стучится любимая девушка, и туалетная бумага как раз кончилась. Вот что такое великий сракопад. Вот эта вся хрень с шаровой молнией и плотная череда событий уже тут, по эту сторону, в теорию вполне вписывались. Более того – ночь еще не окончилась, и сракопад мог продолжиться – легко и запросто.
К неприятностям следовало быть готовым, и если физические кондиции тела меня вполне устраивали, то внешний вид – откровенно пугал. Да, с дикой рожей и горящими бельмищами вместо привычных карих глаз ничего поделать нельзя, но умыться и надеть что-то приличное – это вполне в моих силах. И перекусить!
– Жра-а-ать! – Я принялся бродить по комнате в поисках воды, еды и одежды, продолжая при этом перекладывать бардак с места на место.
Пачка кондитерских сухарей «Ванильные с изюмом» – что может быть более нелепым в текущих обстоятельствах? Тем не менее под обломками буфета я обнаружил единственную целлофановую упаковку с этим лакомством и сначала долго пялился, пытаясь осознать – что я только что прочел-то?
«VANIL’NYE S IZYUMOM» Sostav: muka pshenichnaya, moloko suhoe, obezzhirennoe… И дальше в том же духе. Они тут писали на латинке! Ни одной кириллической буквы я так и не увидел, как ни вертел пачку. Что-то вроде арабской вязи было, и состав дублировался на нескольких языках – как и у нас. Один язык был похож на немецкий, второй – кажется, на латынь или итальянский, но… Но гребаная пачка ванильных сухарей была самым лучшим доказательством: я находился в другом мире. Что касается хронологии – тут можно было поспорить. Например – конвертоплан, боевая экипировка опричников и их технологические приблуды выглядели футуристично, а эта халабуда, которую гоблиненок Кузя назвал гостиницей, весь ее экстерьер и интерьер напоминали скорее разруху девяностых… Однако дата изготовления стояла вполне очевидная: 02.10.2008. Ого! Какая древность. Сколько пролежали сухари в запасниках у Резчика – черт его знает, и от какого события мерила новую эру нынешняя историческая наука – оставалось только догадываться.
Я сунул в рот ванильный сухарик и принялся работать челюстями, продолжая искать одежду. И – о чудо! Нашел неразбитый комод! Там в верхнем ящике обнаружились вполне себе демократичные джинсы, правда – рваные на одной коленке и весьма потрепанные не моды ради, а изношенности из-за. На свет Божий вылезла также безразмерная черная футболка с крупной белой надписью через всю спину – «KRASOTA STRASHNAYA SILA!»
Стараясь сдерживать приступы хохота, я переоделся, сунул ноги в самые обычные синие резиновые сланцы, которых тут имелось аж четыре пары, в одну руку взял шуршащую упаковку ванильных сухариков, а вторую сунул в карман джинсов – там что-то заманчиво позвякивало!
В ладони моей оказались монеты достоинством одна, пять и двадцать денег. Так и было написано на реверсе – «20 deneg. Kazennyj monetnyj dvor Gosudarstva Rossijskogo». И тот самый геометричный орел с мечом и молотом там, где и полагается быть орлу – на аверсе. Уф! Однако!
Местных цен я не знал, но выхода не было: пачки сухарей весом в двести пятьдесят грамм для насыщения этой махине было явно недостаточно!
– Вперед, за колбасой! – сказал я и, бренча монетами в кулаке, принялся спускаться по лестнице.
Во дворе гоблины жарили на костре из всё тех же покрышек мясо и перекусывали, не дожидаясь, пока оно пропечется как следует, и отхватывая с импровизированных шампуров из арматуры огромные куски пищи своими кривыми зубами.
– Бабай, а ты куда? – уточнил Кузя. – Ваще-то ночь на дворе, шатаются по Маяку всякие-разные…
Маяк? Это нужно запомнить. А вот про всяких-разных – это прозвучало даже смешно, так что я хохотнул, почесал подбородок и, обойдя обшарпанное здание гостиницы, выперся на главную улицу. Интересно – в гоблинской ночлежке кроме меня постояльцы были? Или – только эти самые гоблины?
Утром прояснится, наверное.
Сухари закончились в тот самый момент, когда появилось уличное освещение. Не в том смысле, что фонари загорелись, нет. Просто этот участок местного Бродвея мог похвастаться тем, что фонари на нем в принципе физически существовали.
Неровный, мерцающий электрический свет приподнял завесу тайны над окружающей действительностью: вокруг царила разруха и мерзость запустения. Дома не выше четырех этажей зияли пустыми глазницами разбитых окон, многие двери были заколочены, стены – исписаны граффити, изгажены и заплеваны. В подворотнях и на обочинах громоздились груды мусора, попискивали крысы, копошились бродячие собаки. Плафоны фонарей атаковал рой насекомых. Ночные бабочки, мошкара и жуки стучались в толстое стекло и падали на землю. Нарезали круги на этой благодатной пажити летучие мыши – вот уж у кого не было проблем с продовольствием!
Контрастно, чуждо рядом со всей этой матерой гнилью, развалинами и древними лампами накаливания смотрелись яркие неоновые вывески и закрытые тяжелыми рольшторами витрины магазинов и рекламные голограммы. Пляшущие полуголые барышни, термоядерные надписи, холеные рожи каких-то медийных личностей – всё это иллюзорное великолепие мелькало тут и там, излучаемое проекторами, которые были установлены на недосягаемой для вандалов высоте: на фонарных столбах или под самыми крышами зданий.
Мир другой – проблемы те же! Пиво, прокладки, шампуни, станки для бритья, средства от изжоги, косметика. Косметику рекламировала самая настоящая эльфийка – стройная, неземная, белокурая, с большой грудью, аппетитной задницей, фиалковыми глазами и теми самыми остренькими ушками. Мечта фетишиста!
Я прошел сквозь эльфийку, следуя указаниям моего носа. Новообретенные органы чувств отличались восприимчивостью: я совершенно точно вычленял из окружающих миазмов и зловония ароматы растворимого кофе и свежего хлеба! Не то чтобы я любил растворимый кофе – просто наверняка там имелось еще что-нибудь съестное. Скорее всего, впереди меня ждало круглосуточное кафе или хотя бы – магазин!
– Но мы подымем гордо и смело
Знамя борьбы за рабочее дело,
Знамя великой борьбы всех народов
За лучший мир, за святую свободу!
– принялся в такт шагам мурлыкать себе под нос я, вдохновленный скорой возможностью наконец пожрать вдоволь.
«И-и-и-и-и-и-и!!!» – Собачий визг раздался чуть ли не со всех сторон, помоечные псины из подворотен ринулись врассыпную в панике, наводя суету и завывая на все лады.
– Твою мать! – огорчился я.
Вообще-то это несправедливо! В какой момент поющий на ходу человек стал сродни сумасшедшему? Все наши предки, пока работали или там в походы ходили – пели песни! Это ведь свойственно нам – людям!
– Эй, образина! – раздался злой голос откуда-то сверху. – Шел бы ты отсюда! У нас тут люди спят.
– А? – По мнению местных, похоже, мне до человека было далековато.
– Говна! Щас пальну дуплетом, поговоришь у меня! – Послышался звук взводимых курков, едва слышно скрипнуло открываемое окно.
– Я магазин ищу, круглосуточный.
– А-а-а-а! Вот натравлю я муниципалитет на этого Хуеморгена, закроют его лавочку – сразу спокойнее на районе станет… Тебе полтора квартала вперед и смотри синюю вывеску на той стороне улицы. – Голос, кажется, стал капельку менее злым.
– Спасибо, добрый человек! – откликнулся я. – От всей души. Выручил!
– Не, ну вежливых уруков я еще не видел! Марта, слышь, че? Мне черный урук спасибо сказал! – Удивление было неподдельным, искренним.
– Так то ненастояшшый урук, дурень! Спать иди, чтоб я тебя не видела! И окно закрой – дует!
– Жара страшная, Марта! Душно! Никак нельзя закрыть, задохнемся насмерть!
Это ж надо: даже в параллельном мире все люди делятся на тех, кому дует, и других – кому душно!
Полтора квартала я прошел быстро, минуты за три, замедлив шаг только для того, чтобы косо глянуть на смешанную компанию, оккупировавшую крыльцо какого-то то ли бара, то ли клуба. «Nadym» – мерцали красные буквы над входом. Надим? Надум? Надым! Ночной клуб с названием «Надым» – это сильно!
Рожи на крыльце синхронно повернулись в мою сторону. Тут определенно большая часть была самыми обычными людьми, просто изрядно поддавшими. Орки-снага тоже имелись – парочка лысых зеленокожих выглядела куда приличнее давешних налетчиков. По крайней мере, на них была чистая одежда: всё те же джинсы, майки-алкашки, кожаные жилетки с карманами… Широкоплечий коренастый бородач с маленькими блестящими глазками – явный вожак компании – прогудел голосом гулким, как из бочки:
– Эй! У тебя штаны порвались, мужик! – и хохотнул, поглядывая на товарищей.
– Беда! – откликнулся я и пошел дальше.
– Это из ваших? – услышал я за своей спиной голос бородача.
– Не-ять! – откликнулся скрипучий тенор. – Это-нах даже-ять не урук-ять. Полу-нахрен-кровка. Выродок-х.
Нестерпимо захотелось вернуться и разбить морду невесть что о себе возомнившему снаге, но жрать хотелось сильнее – и потому я устремился к одиноко сиявшей впереди синей вывеске «EDA I NAPITKI». Сланцы прошлепали по ступеням, половина плитки на которых давно потрескалась и отвалилась. Рука потянула за ручку двери.
«Тилинь!» – звякнула под притолокой бесячая висюлька из металлических трубочек.
Тут было немноголюдно: над ближайшим столиком склонились двое работяг в оранжевых комбинезонах – они, обжигаясь, пили какую-то бурду из пластиковых стаканчиков и тыкали вилками в нарубленный крупными кусками салат и ярко-розовые сосиски в тарелках. Какой-то худой грустный тип с модной прической заливал в себя пиво, проводя время в компании целой батареи поллитровых стеклянных бутылок с хмельным напитком. Из закуски у него имелась пачка чипсов. Еда! Еда, чтоб ее!
Стараясь не задеть и не опрокинуть ничего из хлипкой пластиковой мебели и не споткнуться о ноги тощего любителя пива, я проследовал к стойке-прилавку, за которым хозяйничал невысокий бородатый крепыш с маленькими хитрыми глазками. В его светлой бороде были заплетены косички, волосы – подстрижены под полубокс.
– Доброй ночи, – сказал я и ляпнул на стол все имеющиеся в моем распоряжении деньги. – Мне бы попить-поесть…
– Хуеморген! – рявкнул самый настоящий гном.
– А? – удивился я.
– Доброе утро! Goeie morgen – так говорят у меня на родине, на Магнитке. Сейчас пять утра, какая ночь? Светает скоро! – Похоже, он был нормальным мужиком, просто манера говорить была такая – рявкающая.
– А! Так что насчет пожрать?
– Так пожалста! – Он сгреб все мои монеты в ладонь и предложил: – Сосиски, кофе, хлеб, салат и мармеладка. Сгодится? И покушаешь, и десерт. Сосисок три?
– Давай пять сосисок и без мармеладки? – почесал голову я.
Гном – тот самый Хуеморген, о котором говорил сердитый мужик на улице, – смерил меня взглядом снизу вверх и понимающе кивнул:
– Ну да, какие уж тебе мармеладки… Садись, я принесу. Всё равно клиентов почти нет! Хреновая ночь для того, чтобы сделать кассу…
Я огляделся, нашел место в самом углу и уселся, прислонившись спиной к прохладной стене. Колени мои упирались в столешницу, пластиковый стул жалобно поскрипывал под немалым весом. Сколько там Кузя килограммов называл для характеристики учителя? Сто пятьдесят? Ну, во мне столько вряд ли будет, все же выродок-полукровка в качестве реципиента достался мне, судя по всему, юный… Да и в целом – до настоящего черного урука все-таки недотягиваю. Но сто двадцать – сто тридцать кило тугого мяса, широких костей и голодных потрохов – это запросто. Рост… Около двух метров? Скорее всего – да.
На самом деле неплохой стартовый набор для попаданца! А вот зашвырнула бы меня шаровая молния в гоблина Кузю или в такого Хуеморгена… Нет, ну в Хуеморгена еще куда ни шло: видно сразу, мужик он зажиточный, вон – закусочная у него. Пусть обшарпанная, но всё-таки какой-никакой бизнес… И кулаки – огромные, тяжелые!
– Хуеморгеном меня местные лоботрясы прозвали. – Гном вышел из-за прилавка с полным подносом еды, прошествовал через зал и водрузил гору снеди передо мной. – Так-то меня Фридрих зовут. Фриц Дюрхденвальд. А тебя, стало быть…
– Бабай.
– Ну и имечко… Но оно и понятно – рожа-то соответствующая. Я смотрю, у вас тоже – дисциплинка. У нас подмастерье перед мастером кто? Сопля паршивая! Помалкивай да делай, что говорят… Что, доконали-таки Резчика старые враги?
– Доконали… – вздохнул я и втянул ноздрями сосисочный аромат.
Пять сосисок громоздились на огромной горе салата из огурцов, помидоров и белокочанной капусты. Всё это было обильно полито каким-то растительным маслом и посыпано специями. Рядом на подносе лежала чуть ли не половина буханки черного хлеба. Имелся и стаканчик с растворимым кофе, и пластиковые столовые приборы: ложка и вилка.
Желудок издал вопль умирающего кита, так что я скоренько ухватил ложку в одну руку, вилку – в другую, и набросился на еду.
– Не принюхивайся, не принюхивайся. Сосиски съедобные, для пищеварения полезные, по нашей, гномской технологии сделаны, из альтернативного протеина. Мясо нормальное в Сан-Себастьяне в дефиците, так для нас, для подземников-то, это привычное дело. Альтернативный протеин – он как находка! А чтоб вкуснее – так на то приправа есть, глутамат натрия опять же… – трепался Фриц Хуеморген-Дюр-хрен-пойми-что. – Так что, скопытился Резчик? И что дальше делать будешь? К родне тебе как бы с такой рожей дорожка заказана. Что урук-хай, что с материной стороны родственнички – рады тебе не будут! Сан-Себастьян – самое место для тебя, вот что я скажу…
– Денег нет. – Я хрустнул последним ломтем огурчика и принялся вымакивать хлебом салатную жижу. – Перспективы неясны. Будущее туманно. Учитель помер – инструкций не оставил. На что жить, как жить? Есть комнатенка у гоблина Кузи, в ней – кое-что из вещей. И всё!
– «Перспективы»? «Инструкции»? Что это за словечки такие, м? Ты точно урук-хай, а не педик эльфийский? – встопорщил бороду Хуеморген.
– Папаша, я щас дам тебе в рожу и не посмотрю на то, что ты меня тут кормил-поил! – набычился я.
– Ладно, ладно… Просто урук-хай обычно не усложняет. Это вообще не в урук-хайской природе – усложнять… И что ж мне с тобой делать-то? Такое вот совпадение – ко мне как раз фура должна прийти, с продуктами. Ну там, протеин, огурчики-помидорчики, пивко… И тут ты – такой большой и подходящий. Разгрузить поможешь? Одному мне тяжко придется. Поясница побаливает. Надо на рентген сходить, может – грыжа?
У гномов бывает грыжа? Тут тоже жил-поживал Вильгельм Рентген? И вообще – он что, работу мне предлагает?
– Оплата сдельная, – быстро сообразил я, прикинув стоимость ужина. – Пятьдесят денег за фуру.
– Ого! – сказал он. – Сорок денег – и мармеладку! Прямо сейчас!
Я понюхал отвратительный кофе «три в одном», прислушался к ощущениям в желудке и кивнул:
– Ну, три мармеладки так три мармеладки. Неси сюда! – мы пожали руки, скрепляя сделку, а потом я спохватился: – А фура-то большая?
– Поздно! – Хуеморген хитро прищурился. – Поздно, друг мой Бабай! Это надо было раньше спрашивать!
О проекте
О подписке