Глава 3. Нью-Йорк. Центральный парк

– Хийа! – раздалось вдруг где-то сбоку, и мощный удар обрушился на светофорный столб на углу 101-й улицы.

Опустив ногу, шустрый азиат пружинисто присел, выпрыгнул вверх и пнул столб ещё раз.

Не достигнув результатов, он принялся обрабатывать железину ногами и руками, и потом навалился на неё всем телом. Мимо медленно проехал полицейский кэб.

Наконец, загорелся зелёный. Все двинули на другую сторону – ко входу в парк. Азиат бросил разборки со столбом до завтра и, воткнув в уши музыку, потрусил вперёд всех. Спешившись, я вёл велик за руль.

Дорожки Центрального парка кружат и плутают. Вы всё время меняете стороны света, постоянно путая и ошибаясь – с этой стороны Ист-Сайд или это Вест-Сайд?

Бегущих здесь больше, чем просто гуляющих. Сразу же хочется бросить всё и бежать. Впрочем, такое ощущение подстерегает повсюду. Город бежит!

Бегут навстречу. Догоняют и обгоняют. Бегут по мостам. Вдоль набережных. По паркам и авеню. Бегут на юг, север, восток и запад.

Тонус, мышцы и фигура: «Who do you think you are, bitch!». Мышечная память первопроходцев. Человек, шедший перед вами по улице, вдруг отпрыгивает в сторону, повисает на случайной железке в стене, чтобы двадцать раз поднять своё тело. Он сделал это здесь в первый раз, повинуясь инстинкту, или это ритуал по пути на работу?

Любое место без церемоний может стать на пару минут спортзалом. Сплошь и рядом можно обнаружить людей, подпирающих стены, пытающихся сдвинуть столбы, светофоры или колонны на станциях метро. Дай волю, они разломают город в минуту.

Вот кто-то в подземке в восемь утра, словно Мюнхгаузен, вытаскивающий себя за волосы, упираясь ногами в пол, пытается приподнять кресло, на котором сидит. Мартышкин труд, наконец, работает! Клерк повис на поручне в тщетных попытках выдрать его с корнем. Старушка, словно восставший атлант, выкорчёвывает телефонную будку на платформе, уперевшись двумя руками в свод козырька.

В ходу любая свободная минута. Нет времени на ланч – ломай стены в офисе!

На входе в парк огромный чёрный мускулистый гигант, привязав себя крепким жгутом к скамейке, распластавшись над землёй, словно бурлак, с пронзительным шипением последних усилий тщетно пытается тащить её прочь.

Парк между Пятой и Восьмой авеню здесь заложили ещё в середине девятнадцатого века. Население быстро росло. Гулять по кладбищам можно, но страшно. Нужен парк!

Традицию бить парки в центре города завещала Европа. Если уж океан пересекли – должно быть, значит, всё с особым размахом. Утереть нос Старому Свету – извечная национальная потребность.

Когда в начале нового века стали модернизировать – тоннель под парком заложили сразу в проект. Дорога сквозь парк для машин была в проекте тоже. Густой кустарник по всему парку, скрывающий технические коммуникации, был запланирован тогда же. Жителей с территории за компенсацию переселили, а поселения снесли.

Мостки. Лужайки. Аллеи. Искусственные озёра полны живых уток. Замки. Музеи. Зоопарк. Некоторые получают осложнения и бронхит, днями валяясь на траве, в попытках сделать удачный кадр в глубинах парка, где гнездятся сотни видов птиц. Все работы в парке выполняют только волонтёры. Просто выбери прямо на сайте, чем можешь помочь и приходи.

Вопреки киноштампам Центральный парк по статистике самое безопасное место в городе. Впрочем, ночью опасно везде. Любой мегаполис набит психами.

Изъездив глухие тропки и поляны, я заблудился наконец совсем, уперевшись в тихий угол с потемневшим монументом.

С постамента взирал уроженец городка Ном. Застывший лик, окрашенный вековой патиной. Легендарный герой, спасший детей от гибели. Его взгляд был преисполнен мужественной решимости. Не каждый способен возглавить трудную экспедицию в ледяном заполярье и доставить сыворотку для больных в срок. Газеты быстро разнесли драматическую историю, и спасатель проснулся национальным символом. Предприимчивые компании стали тиражировать узнаваемый образ, организовали тур по стране, но когда ажиотаж утих, оказалось, что герой забыт и заброшен, пробивается выступлениями в небольшом театрике и даже временами получает от хозяев заведения раздражённую взбучку.

Возмущенные граждане, узнав об этом, начали сбор денег. Выкупить контракт у жестоких владельцев! Даровать свободу несчастному артисту, имя которого уже знал весь мир. Героя тут же нашли, обогрели и приласкали. Легендарный пёс Балто переехал в Кливленд на тёплую квартирку и полное обеспечение. Непыльная работёнка – творческие встречи с детьми и домохозяйками, волнующие воспоминания о нелёгкой холодной дороге.

Над парком пролетел полицейский вертолёт. Дунул лёгкий ветерок.

Слегка отдохнув, я решил двигать сквозь тенистую аллею к выходу. Хвоя и шишки под ногами. И вдруг:

– Чарли, осторожно! – раздался внезапно возглас, и к переднему колесу упала замусоленная сучковатая палка.

Я резко остановился. Вслед за палкой прямо на моём пути из кустов вдруг возник чёрный пудель с игривой серебристой прядкой на курчавом загривке.

– Чарли, чертёнок! – снова повторился возглас, и из-за поворота на дорожке показался высокий мужчина в элегантном чёрном берете.

Лет он, пожалуй, как я потом пытался вспомнить, был почтенных, но выглядел весьма подтянуто. Острые черты лица стягивала загрубевшая кожа. В уголках рта блуждала лёгкая улыбка. Глаза лучились открытым задором.

«Пальто цвета „виски и дорогие сигары“ на прогулке с псом? Годится, если живёшь в хорошей квартирке у парка… Владелец ирландской вискикурни?» – предположил я. Хотя, может, что-то в нём было вроде и от немца. От него веяло ледяным спокойствием и миллионом долларов.

– Вот ты где, озорник! Набегался?

Он широко улыбнулся и, стащив с левой руки кожаную перчатку, освободил верхнюю пуговицу. На пальце блеснул драгоценный камень. Пудель потребовал взять палку.

– Спасибо, что придержали сорванца! – обратился он ко мне. – Утомил сегодня изрядно.

Заметив скамейку, он стащил вторую перчатку и не спеша сел, отдуваясь.

Я нагнулся, чтобы оказать любезность псу – кинуть палку.

Чарли, недобро фыркнув, посмотрел на меня и наступил на неё. Некоторые собаки чуют во мне нечто кошачье за версту.

Приметив рядом со скамейкой питьевой фонтанчик, я прислонил велосипед, и, припав, начал жадно пить. На тот момент я проехал уже с десяток миль. Тёплая струя не давала отдохновения, но утоляла. Почувствовался даже некий абрикосовый привкус, словно наваждение.

Сбоку легла тень – кто-то принялся шумно хлебать воду в соседнем низком фонтанчике. Скосив взгляд, я оцепенел! Чарли небрежно облокотившись, стоял на задних лапах рядом и, нажав кнопку, лакал воду.

– В цирке, наверное, научился, – легко пояснил незнакомец.

Он достал расчёску и разгладил жёсткие вихры, тронутые сединой.

– Купил его год назад на ярмарке в Провиденсе. Какая стояла погода. Как сейчас!

Чарли удовлетворил свою насущную потребность и снова опустился на четыре лапы, лихо утерев усы.

Из кустов, ведущих к дорожкам, протиснулась на нашу полянку фигурка в велосипедном шлеме и с байком.

Она остановилась и оглядела нас.

Чарли прижал уши и затаился.

Свет упал на лицо под шлемом, когда она повернула голову.

Я не видал ничего красивее никогда, возможно.

Иногда всё происходит слишком быстро.

– Простите, у вас насоса не найдётся? – она кивнула на вялую покрышку и улыбнулась.

Где-то в ветвях певчий соловей толкнул в воздух аккорд. Он достиг меня в полном объёме и цвете. Ударная волна прицельной трели. Гармоника октав. Здесь, и вправду, много птиц.

– Насос? – я растерянно обернулся к фабриканту и снова посмотрел на неё, пытаясь сконцентрироваться на вопросе.

– Да, – она снова улыбнулась.

Хоры, торжественно выводя нежные рулады небесной кантилены, перешли в звенящий мажор. Где-то в тёмной кроне зашелестели ангельские переливы.

Фабрикант с интересом разглядывал деревья. Чарли раздумывал: сбегать ли за палкой ещё разок.

Она сняла шлем.

Непослушный сноп жёстких завихрений расправился и упал с чуть склонённой головы. Она завела волосы за шею. В листве запрыгало солнце.

– Элиза, – протянув руку, просто представилась она.

Я качнулся с протянутой рукой вперёд, и, кажется, не сразу попал в её ладонь.

Луч отразился в её глазах, сверкнув ярким бликом весело.

– Эта камера сводит меня с ума. Мне осталось всего два круга, и я, кажется, потеряла чёртов насос или забыла его дома.

Я протянул насос, глупо улыбаясь.

– В наше время милые девушки не поминали чёрта всуе, вот так вот запросто! – подключившись, задорно расплылся в улыбке ирландец. Или что-то от немца в нём было всё-таки?

– Пара безобидных упоминаний того, что не существует, ещё ни кому не навредили, – весело отмахнулась она. – Пар как-то надо выпускать, верно?

Она присела и выпустила немного воздуха, нажав на золотник.

Я опустился на траву.

Фабрикант принял от циркача палку и метнул её в кусты. Чарли отправился её добывать.

Элиза пристроила насос и принялась качать, отказавшись от мужской помощи.

– Говорят, в Лондоне по городу ходят автобусы, – неожиданно начал тему фабрикант, разглядывая ветви.

– «Возможно, бога нет!» – гласят надписи на бортах, – он заинтересованно обернулся ко мне. – А! Что вы думаете?

Я прислушался: о чём он говорит?

Элиза сжимала в руках насосную трубку и нагнетала воздух парка в лёгкие слабой покрышки. Губы разомкнулись от интенсивного дыхания. Меж ними сверкнули белые искры.

– «Хватит беспокоиться – просто живи!» – каково? – не унимался с озорством незнакомец.

– Согласна на все сто! – рассмеявшись, подхватила Элиза, загоняя воздух в камеру резкими толчками. – На факультете говорят: бог – лишь пучок нейронов в голове. Я не против религии. Если бог – программа, то заповеди – протоколы!

Она послюнявила палец и проверила: нет ли утечки в ниппеле.

– Бог – программа… – задумчиво погрузился ирландец. – Любопытно. Кто же… Что же тогда такое – Диавол? – ещё более задумчиво, словно вглядываясь куда-то внутрь, спросил он.

– Вирус! – изрекла Элиза и, пнув упругое колесо, протянула мне насос обратно.

Я встрепенулся и схватил его из её рук. Попал в этот раз.

Незнакомец посмотрел на нас.

Чарли сплюнул палку на хвойный ковёр и криво оскалился.

Солнце скрылось за деревьями, снова дунул ветерок. Стало темнеть.

Собрав волнистые струи в пучок на затылке, она, склонившись, пристроила их в купель шлема и, выпрямившись, закрепила его на голове. Я видел, как ремешок лёг на её скулу только с одной стороны. Наверное, с другой стороны он лёг так же… Я не видел другой стороны.

– Вы, конечно, слышали об этих странных объектах, о которых кричат с утра все вокруг? – произнёс вдруг ирландец, разглядывая низкие облака.

– В созвездии Тельца? Так это, наверное, администраторы сети. Летят перезагрузить сервера! – залилась весёлым смехом Элиза, регулируя высоту сидения.

– Сервера… – медленно протянул владелец вискикурни и, откинув голову, оглядел верхушки деревьев. Над ними в окнах высотных домов вдоль Пятой авеню отражалось покрасневшее солнце. Проступили робкие звёзды.

– Меркурий в небе. Венера видна. Телец придёт… – стал он что-то бормотать невнятное. – Да-да. Нам предстоят интересные истории, друзья. Что ж, удачи!

Он поднялся и, кивнув нам, не спеша стал удаляться в сторону выхода из парка. Чарли совершенно по-хамски лихо оскалился и, словно бы подмигнув, посеменил следом.

Элиза вскочила на велосипед и, бросив пару слов благодарностей, скрылась в листве, оставив только пронзительный аромат какого-то летучего соединения. Я обессилено остался дышать этим на пустой земле, тревожно вглядываясь в тёмные окна Рокфеллеровского центра на Сорок девятой улице. Над высотками стали собираться тучи. И вроде как-то похолодало.