Монголы, перебив русских воинов, принялись грабить город. Многие киевляне искали спасение в Десятинной церкви, находящейся на краю детинца. Они забаррикадировались в храме. Монголы решили: раз церковь заперта, значит там много золота. Они принесли таранные орудия и стали ломать дубовые церковные ворота. Десятинная церковь была повреждена землетрясением 1230 года, с тех пор она не ремонтировалась. Храм не выдержал ударов таранных орудий. Стены рухнули, погребя под завалами укрывшихся в ней людей.

Спустя двое суток Батый вывел войска из города. Киевляне, кто не погиб от монгольской сабли и не сгорел в огне пожарищ, стали выбираться из своих убежищ. Люди принялись хоронить павших. В сгоревшем детинце горожане нашли едва живого Дмитра. Кто-то донёс об этом монголам. Батый потребовал доставить к нему тысяцкого.

– Ты храбро сражался, – сказал ему Батый. Едва живого Дмитра нухуры поставили на колени перед ханом, и придерживали, чтобы он не упал.

– Хочу дать тебе один совет, – поднял голову тысяцкий. Он посмотрел на Батыя одним глазом, другой открыть не мог из-за запёкшейся крови.

– Какой? – упёр руки в бока хан.

– Тебе незачем оставаться на русской земле, она порушена. Здесь тебе нечего брать, ступай к венграм. Промедлишь, они соберутся силами и тебе их не одолеть.

– Я так и сделаю, – засмеялся Батый.

После штурма Киева, хан дал месяц отдыха своему войску. Всё это время Дмитра лечили лекари-китайцы. Когда монголы ушли на запад, тысяцкий уже стоял на ногах. Он поехал в Холм к князю Даниилу Романовичу. Тот встретил Дмитра ласково, посадил княжить в городке Друцк.

– Одни после поражения теряют княжества, ты же приобрёл его, – улыбнулся Алёша Немчинов.

– Да, из грязи в князи, – вздохнул Дмитр. Он положил руку на меч: – Как думаешь, вместе с тевтонцами, сможем мы одолеть монголов?

– Монголы били немецких рыцарей в Венгрии и Польше. Сам император Священной Римской империи предпочёл не воевать с ними, а заключить тайное соглашение.

– Откуда ты это знаешь?!– друцкий князь посмотрел в глаза Алёше Немчинову.

– Знаю, – пожал плечами тот. Он улыбнулся: – Может и нам лучше договориться с монголами?

– После того как они пожгли Киев?! – воскликнул Дмитр.

– Ты прекрасно знаешь, почему монголы сожгли Киев! – нахмурился Алёша.

Весной 1238 года до киевского князя Ярослава Всеволодовича дошли вести: на реке Сить от монгольской сабли погиб его старший брат Юрий. Был он великим князем владимирским, и после его смерти, великокняжеский трон переходил к Ярославу. Оставил князь в Киеве своего боярина Дмитрия Ейковича, и поехал с дружиною во Владимир. Прослышал про это Михаил Черниговский. Он изгоном взял³⁰ Киев, и прогнал боярина Дмитрия Ейковича.

Два года Михаил Черниговский сидел на «золотом столе киевском», а летом 1240 года, приезжает монгольский посол и заявляет:

– Отдай Киев князю Ярославу Всеволодовичу!

Не хотел Михаил Черниговский уступать «золотой стол киевский», но и ослушаться монголов боялся. Знал он, что монголы жестоко наказывают город за убийство своих послов, вот и придумал коварный план. Устроил черниговский князь пир для монгольских послов, а когда ночью они пошли спать, велел гридням зарезать их.

– Получит Ярослав не золотой стол киевский, а головешки, – ухмыльнулся Михаил Черниговский, покидая ночью Киев.

Спустя месяц Даниил Романович услышал, что «золотой стол киевский» свободен, и поспешил занять его. Узнав, почему Михаил Черниговский покинул город, поспешил уехать и галицкий князь. Он оставил тысяцкого Дмитра в Киеве. В конце ноября 1240 года к Киеву подошло монгольское войско. От полного истребления киевлян спасло то обстоятельство, что Батый обещал Киев князю Ярославу Всеволодовичу. Однако пострадал город сильно.

– Что теперь ворошить прошлое! – махнул рукой князь Дмитр.

Время неумолимо стирает в памяти даже самые трагичные события. Жизнь непременно возьмёт своё: там, где был слышан плач по погибшим, теперь смех и веселье. Чернели сгоревшие стены детинца на Старокиевской горе, заросли бурьяном руины Софийского собора и Десятинной церкви. На Киселёвке сквозь траву и крапиву виднеются головешки сгоревших теремов. Но на Подоле белеют свежими срубами избы, а на Торговище гомонит народ. Здесь можно купить: жито³¹и скотину, конскую сбрую и глиняную посуду, сочные яблоки и сладкие груши, пышные пироги и настоянный на травах душистый олус.³² Продавцы на все лады расхваливают товар. Рыжий, курносый малый орёт:

– Сбитень³³горяч! Кипит горяч! Вот сбитень, вот горячий! Пьют его князь, псарь, да пономарь! Ты тоже мил человек отведай.

– Сколько просишь? – улыбнулся Алёша Немчинов.

– Для хорошего человека почти даром, векша³⁴ за чарку, – парень зачерпнул глиняной кружкой сбитень из бочонка.

– Как идёт торговля? – Алёша дал монетку торговцу.

– Нам лишь бы сбыть, да покупателю угодить, – рассмеялся парень. Он положил денежку в мошну:³⁵ – Князья в платье, и бояре в платье: будет платье и на нашей братии. Теперь в городе посадником боярин Дмитр Ейкович. Он был у нас до батыева разоренья. У боярина светлая голова, а норов не суровый. Вон видишь, рубят терем, это его хоромы.

После смерти князя Ярослава Всеволодовича, великий хан Монгольского улуса Гуюк призвал в Каракорум Александра Невского и его брата Андрея. Князь Александр Ярославович как старший из братьев расчитывал получить ярлык на великое владимирское княжение. Гуюк русских князей принял ласково, но ярлыков не дал. Заявил: он решит, кто из братьев станет великим князем после того, как приедет из Самарканда. Однако вернуться оттуда Гуюку не довелось. Весной 1248 года его отравили.

Регентшей Монгольского улуса стала Огул-Гаймыш, жена Гуюка. Она знала, что Александр Невский старше Андрея. По кочевым обычаям младший сын всегда остаётся у очага отца, и получает в наследство его улус. Исходя из кочевой логики, она объявила:

–Андрей сядет князем во Владимире, а Александр в Киеве.

О том, что владимирский престол является великокняжеским, регентша не ведала. Обязанности джун шу лина³⁶ исполнял кераит³⁷ Чинкай. Ему много забот доставляли споры между сыновьями Гуюка: Наку и Ходжа-Огулом. Каждый из них возомнил себя великим ханом, издавал указы. Это злило остальных чингизидов.³⁸ Ведь только на курултае³⁹ решится, кто станет великим ханом. Чинкай старался сглаживать конфликты, на это уходило много сил. Не было у него желания заниматься ещё и русскими делами. Услышав волю Огул-Гаймыш, он не стал переубеждать регентшу, а выдал Андрею ярлык на великое княжение. Александр Невский решил в Киев не ехать, он послал туда посадником боярина Дмитра Ейковича, а сам отправился в Новгород. Всё это Алеша Немчинов знал, и предложил друцкому князю заехать на Торговище, разузнать, где искать посадника.

– Мне к Дмитру Ейковичу нужно, – попив сбитня, Алёша подъехал в друцкому князю.

– Тогда расходятся наши пути-дороженьки, – улыбнулся Дмитр. – У меня дело к митрополиту Кириллу. Он в Выдубицком монастыре. Поеду туда.

Друцкий князь поехал к Днепру. Там на берегу дубовая роща, возле неё Выдубицкий монастырь. Алёша поскакал к строящемуся терему. Плотники покрывали крышу тёсом, а киевский посадник орал, стоя внизу. Он указывал мастерам, как подгонять доски.

– Дмитр Ейкович, у тебя, что плотники своему ремеслу не обучены? – Алёша Немчинов спешился.

– Митяй поставь в стойло коня гостя! – велел боярин вихрастому пареньку, стоящему поодаль. Тот забрал у Алёши поводья, а посадник взял с пенька горшок с квасом: – Без пастуха, овцы не стадо.

– Я смотрю, оживает понемногу город, – Алёша указал на избы на Подоле.

– Обмельчал Киев, двух тысяч не наберётся, – вздохнул посадник. – Все на Подоле живут, а на Старокиевской горе по ночам волки воют.

Дмитр Ейкович выпил квасу:

– Бог даст, урожай в этом году смерды соберут богатый, будет, чем монголам десятину платить. Баскак⁴⁰ у нас мусульманин, но по-русски хорошо говорит, и к православным ласково относится.

– Мне нужно повидать его, – улыбнулся Алёша Немчинов, радуясь встрече с другом юности. Батый назначил в Киев баскаком Мубарака аль Ясина, бывшего эмира египетских мамлюков, перешедшего на службу к монгольскому хану.

Много лет назад Алёша и его друг Ефим Ясинич стояли рабами на александрийском невольничьем рынке. Алёшу купил чёрный араб Мустаким и отправил в Аламут, а Ефима приобрёл эмир мамлюков Каска-беки. Ефимка стал мамлюком, и получил имя Мубарак аль Ясин. Спустя годы он выбился в эмиры. Ефим отпросился у султана со службы, и поехал с семьёй на Русь. В Сарае повстречал друга юности Якова Износкова, который служил у Батыя. Тот представил Ефима хану. Оценив его ум, хан отправил Ефима баскаком в Киев.

– За трапезой увидишь баскака, – кивнул киевский посадник. Он улыбнулся: – Позвал я его в гости, а митрополит от моего приглашения отказался. Сказал, что не хочет вкушать яства в обществе магометанина, когда монастырская братия довольствуется одной пареной репой.

Пока Алёша Немчинов с боярином Дмитром Ейковичем обсуждали киевские дела, в келье Выдубицкого монастыря митрополит Кирилл держал пергаментный свиток и беседовал с монахом.

– Сафоний, прочитал я твоё «Слово о полку Игореве», – митрополит положил пергамент на лавку. Стола в кельи не было, он не полагался ни кому в монастыре, даже митрополиту. Кирилл посмотрел на восточный угол кельи, где находились иконы и распятие: – Честной брат, почему ты рассказ ведёшь про поход новгород-северского князя Игоря Святославовича?! Он ничего выдающегося не совершил.

– Владыко, в «Слове» я призываю русских выступить против поганых монголов, – смиренно склонил голову чернец Сафоний.

– Слишком глубоко ты спрятал призыв свой, вряд ли кто разглядит его, – покачал головой митрополит.

– Иначе нельзя Владыко, – развёл руками монах. Он кивнул в окно кельи: – Пишу скрытно, чтобы «Словом» не навлечь беду. Баскак Мубарак, читает и говорит по-русски. Он углядит призыв к бунту.

– Может ты и прав, – задумался Кирилл.

К его келье примыкали небольшие сенцы, где находился диакон Никанор, писец митрополита.

– Владыко, друцкий князь Дмитр, просит дозволения говорить с тобой, – заглянул диакон в келью митрополита.

– Оставь у меня «Слово», отдам его писцам переписывать, – кивнул Кирилл. Монах поклонился и вышел. Митрополит крикнул в сени: – Отец Никанор зови князя!

Дмитр привёз митрополиту письмо от Даниила Романовича. Галицкий князь знал, что Кирилл собирается перенести кафедру митрополита во Владимир на Клязьме. Кириллу казалось бесперспективным оставаться в разорённом Киеве. Даниил Романович в своём послании просил митрополита посодействовать браку его дочери Устиньи с великим князем Андреем Ярославовичем.

– Передай Даниилу Романовичу, вскоре поеду я во Владимир. Там приложу все силы, чтобы выполнить наказ его.