Андрей Балакирев получил письмо от своей невесты в середине мая. Та писала что: « письмо её летит к Андрею на розовых крыльях любви», и что «любовь её неугасима». У всех девиц имелись альбомы, в которых были стишки и тексты подобных писем. Андрей еще, когда был студентом в Петербурге, у сестёр своих приятелей, насмотрелся на эти альбомы. Потому Балакирев бегло прочитав письмо невесты, выбросил его, решив, что ответ напишет позже, пока не до этого. Сейчас его мучило другое – осталась ли, жива Валентина, после декабрьских событий в Москве?

В день святителя Николая Чудотворца⁶⁶ Андрею дали увольнительную. Он отправился в Дангуэровскую слободу на розыски Холмогоровых. С его стороны это было неосмотрительно. В Москве хоть и подавлено вооружённое восстание, но полиция в рабочих слободках показываться опасалась – были случаи убийства агентов полиции одетых в штатское и нападение на одиночных городовых. Появляться казаку в Дангуэровской слободе тоже было опасно, однако Андрей не думал об этом.

Едва он перешёл Горбатый мост через речку Яуза, и свернул в первый попавшийся переулок, тут же нарвался на шайку Щербатого. Жиганы пытались ограбить Балакирева. Андрей ударом кулака сбил с ног одного из нападавших, но Щербатый сзади тюкнул его в затылок кастетом, и Балакирев в беспамятстве рухнул на землю.

Только Щербатый приступил к осмотру карманов своей жертвы, как на шайку налетел Вовка Холмогоров. Спустя несколько минут, Щербатый и два его подельника валялись на земле, а остальные убежали. Владимир поднял казака с земли, и только тут узнал в нём Андрея Балакирева. Он повёл его к себе домой. Вот таким нежданным способом, Андрей и нашёл Валентину.

Пока Анна Андреевна и Валька перевязывали голову Андрею, старой рубахой, Владимир пошёл провожать Ивана Смирнова и Михаила Николаева. Причём Владимир сделал так, что бы Андрей, не разглядел лиц его гостей.

– Провожу вас до Лефортова, – сказал Владимир, – со мной надёжнее будет. Тем более Михаилу в Москве находиться опасно

Михаил Николаев руководил боевыми дружинами на Пресне во время восстания. Когда восстание было разгромлено, Николай Шмидт снабдил его подложным паспортом и деньгами. Николаев перебрался в Петербург. В апреле было решено отправить его в Одессу. Несколько дней он жил у Холмогоровых, и вот сегодня пришёл Смирнов, принёс документы и деньги. Михаил Николаев решил поездом добраться до Самары, а оттуда на пароходе вниз по Волге. Иван Смирнов в этот же день должен был ехать в Петербург.

Семнадцатого мая в два часа дня в Петербурге, Иван Смирнов прогуливался возле Летнего сада. К нему должен подойти человек и спросить: «Уж не лошадь ли сударь ожидаете?»

«Да, только что-то не видать её», – следовало ответить Смирнову.

«Как так не видите?! Да посмотрите получше!»

«Уж не вы ли сударь лошадь?»

«А чем не Лошадь?»⁶⁷.

Смирнов после такого отзыва должен передать деньги этому человеку. Однако до условленного времени было тридцать минут, и Смирнов решил ещё раз провериться, нет ли за ним слежки. Проходя мимо ресторана «Поплавок», Иван обратил внимание на высокого господина в сером, клетчатом костюме. Привлекло Ивана в нём то, как элегантно он проверился на предмет слежки, перед входом в ресторан.

– Видать тоже революционер, – с уважением подумал о нём Иван.

Между прочим, Иван Смирнов ошибался, в отношении господина в сером костюме, революционером он не был. Скорее наоборот, он революционеров ловил. Этим господином был жандармский полковник Герасимов – руководитель Петербургского охранного отделения полиции.

В ресторане «Поплавок» у него была назначена встреча с будущим агентом Романом Малиновским. В апреле тот был уволен со службы из Измайловского лейб-гвардейского полка и перебрался в Петербург. Он поступил работать токарем на завод Лангезипена⁶⁸. По совету Герасимова стал Малиновский выступать как пропагандист идей марксизма. Герасимов рекомендовал ему, пока не связываться ни с меньшевистскими, ни с большевистскими организациями социал-демократов.

– Роман Вацлович, эта наша встреча в публичном месте последняя, – сказал ему Герасимов, после того как официант накрыв их стол, ушёл, – в дальнейшим, мы с вами будем встречаться вот по этому адресу.

Герасимов положил карточку на стол и продолжил:

– Здесь указан адрес, телефон, дни и часы наших будущих встреч, – Герасимов встал, задвинул свой стул, – сейчас я не буду смущать вас своим присутствием. Обедайте и наслаждайтесь видом прекрасного, солнечного дня.

Герасимов откланялся, и, расплатившись с официантом за заказ, удалился из ресторана. Полковник остался доволен своим агентом. Он считал, что в последнее время ему стало везти по службе. Леонид Петрович Менщиков «сосватал» ему Малиновского, который у социал-демократов сможет пробиться в руководители, а недавно, ему посчастливилось, среди руководства эсеров заполучит отличного агента. Дело было так: в середине апреля Герасимову поступила информация о боевиках, ведущих наблюдение за министром внутренних дел Дурново. Удалось установить, что трое боевиков работают под видом извозчиков и ведут наблюдение за перемещениями министра по городу. Принимая доклад филеров на конспиративной квартире, в доходном доме Шульце на Большой дворянской улице⁶⁹, агент под псевдонимом Лука, докладывал:

– Руководит этими тремя бомбистами толстый господин, я его в отчёте указал как Филипповский.

– Почему Филипповский? – удивился Герасимов. Обычно филера, (агенты наружного наблюдения) давали своим объектам наблюдения клички, соответствующие их физическим признакам: Длинный, Толстый, Вертлявый и так далее.

– Ваше высокоблагородие, я раньше служил в Москве у Евстратия Павловича Медникова⁷⁰, – докладывал Лука, – он мне этого человека в Москве у кондитерской Филипповского показал. Потому я его в отчёте так и указал. Евстратий Павлович мне тогда сказал, что это очень важный секретный сотрудник полиции.

– Интересно! – задумчиво произнёс Герасимов.

Распустив агентов наружного наблюдения, полковник Герасимов направился в Департамент полиции к Петру Рачковскому.

– Пётр Иванович, кто из ваших секретных агентов имеет сношение с бомбистами, готовящими покушение на Дурново? – спросил Герасимов.

– Господь с вами Александр Васильевич! – всплеснул руками Рачковский. Он вышел из-за стола и заходил по кабинету, остановившись, стал причитать: – Я потерял покой, измышляя, как проникнуть в среду этих бомбистов, а вы мне о каких-то секретных агентах толкуете.

Обескураженный Герасимов покинул кабинет Рачковского: кому верить, филеру или вице-директору Департамента полиции?! По дороге в своё отделение, он успокоился, и решил, что, пожалуй, филеру веры больше, чем Рачковскому. Полковник приказал Луке со своими людьми, осторожно задержать Филипповского. Те сработали чисто и аккуратно.

– Я инженер Черкас, за что меня арестовали?! – возмущался Филипповский. – Меня знают в высшем обществе! Предупреждаю, вам это с рук не сойдёт!

– Господин Черкас, ответьте на один вопрос и тут же будете свободны, – улыбнулся Герасимов. Он посмотрел в глаза Черкасу и спросил: – Вы являетесь секретным сотрудником полиции или нет?

От этого вопроса, Черкас вздрогнул, побледнев и тихо ответил:

– Нет.

Он попятился от Герасимова и заорал:

– Нет, чёрт бы вас побрал!

– Хорошо. – кивнул Герасимов, – время терпит. Посидите пока у нас несколько дней, а я соберу о вас все сведения. Вахмистр! В камеру этого господина!

Через два часа Черкас попросился на беседу к Герасимову.

– Вы правы, я действительно секретный сотрудник полиции и готов ответить на все ваши вопросы, – сказал он. Он сел на диван стоящий в кабинете Герасимова, и продолжил: – Но говорить я буду в присутствии своего начальника Пётра Ивановича Рачковского.

Герасимов по телефону вызвал Рачковского. Тот, увидев Черкаса, обомлел и только смог произнести:

– Александр Васильевич это наш сотрудник Евно Фишлевич Азеф.

Потом началась бурная сцена, Азеф кричал на Рачковского, что тот его бросил на произвол судьбы, вице-директор Департамента полиции сидел на диване с видом побитой собаки. Тогда в дело вступил Герасимов и предложил забыть все старые обиды. Воспользовавшись вспышкой злобы против Рачковского, полковник Герасимов предложил Азефу работать на него. Деваться Азефу было некуда, и он согласился.

– Ну раз все недоразумения улажены, позвольте откланяться господа, – сказал Рачковский и вышел из кабинета.

Полковник Герасимов понимал, что он отобрал у Рачковского ценного агента, и ломал голову как бы задобрить Пётра Ивановича. Однако того теперь такие мелочи как потеря агента, уже не интересовали. Под ним закачалось кресло – 22 апреля покровитель Рачковского председатель Совета министров Сергей Юльевич Витте был отправлен в отставку. На министра внутренних дел Дурново, Пётр Иванович так же не мог надеяться, тот уходил в отставку вместе со всем кабинетом министров. Николай II предложил ему должность министра внутренних дел в новом кабинете министров, но Дурново благоразумно отказался, понимая, что министры МВД в Российской империи долго не живут. Новый министр Пётр Аркадьевич Столыпин по какой-то причине Рачковского не жаловал. В то же, время директор Департамента полиции Эмануил Иванович Вуич, спал и видел, как бы уволить Рачковского.

Когда Пётр Рачковский приехал в свой кабинет, позвонил Герасимов и стал извиняться перед ним, за то, что переманил к себе Азефа.

– Пустое, – вздохнул Рачковский, и от нахлынувших чувств, пожаловался жандармскому полковнику, о том, что вероятно скоро лишиться своего мета.

– Что произошла с Государем?! – воскликнул Рачковский, после своей пронзительной речи.

– Я вас не понимаю, Пётр Иванович, – осторожно сказал Герасимов.

– Государь так уважал Сергея Юльевича и вдруг охладел к нему. Чьих рук это дело?! Чьи козни?! Кто виноват?

Свою роль в отставке Витте сыграл Гришка Распутин. В начале апреля 1906 года, он был приглашён в Александровский дворец Царского села. Гришка беседовал с царём и царицей в саду, а цесаревич Алексей которому не было ещё и двух лет, бегал рядом. Ребёнок споткнулся, упал и оцарапал коленку. У цесаревича Алексея была гемофилия (несвертываемость крови), при такой болезни, даже малейшая ранка, грозит смертью от потери крови. Во дворце поднялась паника. Гришка Распутин в детстве сам был болезненным ребёнком, и его лечила знахарка бабка Лупаниха. Однажды, он спросил её:

«Бабушка, а как ты одними и теми же словами в заговоре и больной зуб лечишь, и простуду?»

«Эх, милок, не в словах, а в вере дело, – вздохнула бабка Лупаниха, – человек верить должен, что ты ему поможешь, тогда он хворь свою преодолеет».

Гришка схватил на руки цесаревича и стал шептать ему слова молитвы, укачивая ребёнка. Тот от монотонного Гришкиного голоса сначала перестал плакать, а потом успокоился и стал засыпать. Когда ребёнок крепко заснул, кровь перестала идти. Гришка отдал цесаревича врачам и те с удивлением заметили, что кровь в ранке ребёнка свернулась. После этого в Гришкину «чудотворную силу» поверили Николай II с женой.

Царь пожаловался Гришке, что он измучен бунтами в стране, а Витте идёт на поводу у смутьянов. За два дня до этого, Распутин был в гостях у Александры Ивановны Горемыкиной – жены важного сановника. В салоне мадам Горемыкиной тоже критиковали деятельность Витте. Деревенский мужик Гришка Распутин ничего не понимал из этих разговоров. Но ему нравилось, как почтительно его принимали в доме Горемыкиных, и он сказал царю:

– Э, батюшка, немчура не уразумеет русского человека. От того и беды в России, что немчура правит. Русский Иван нужен, он всю Россию-матушку уразумеет. Есть один такой, Иван Горемыкин. Ты его поставь, хоть и фамилия у него бедовая. Но горя мыкать с ним батюшка ты не будешь.

– Ники! – воскликнула императрица. Она подошла к мужу, схватила его за руки и страсно заговорила: – Устами божьего человека Григория, с тобой разговаривает Господь! Послушай его, и сделай, как он говорит. Во имя всех нас!

Так неожиданно для всех председателем Совета министров стал Горемыкин Иван Логгинович – человек недалёкий, такой же, как Николай II, но император был доволен, потому как мог с Горемыкиным разговаривать на равных.

Глава 6

«И белый ангел в поднебесье.

Свободе славу протрубит,

Взойдёт сиянье над планетой,

Как озарённая мечта,

И воспарит душа поэта,

В лучах возвышенно чиста».

Иосиф Джугашвили, стихотворение «Поэт».

Апрель – июль 1906 года.

После заключения соглашения с жандармским полковником Герасимовым, Евно Фишлевич Азеф выехал в Москву. Ему нужно было срочно повидаться с Борисом Савинковым. Встреча происходила на квартире Владимира Вноровского, который жил в доходном доме Ильиной в Большом Каретном переулке⁷¹.

– У нас проблемы, Семён Семёнович куда-то пропал, – сообщил Савинков.

В феврале Борис Савинков на неделю уехал из Петербурга в Москву. У него была явка члена Боёвки живущего в Москве – Бориса Вноровского. Узнав от Савинкова, что руководство партии приняло решение убить Московского губернатора адмирала Дубасова, Борис тут же предложил включить в группу своего брата Владимира и его жену Маргариту Грунди. Пятым участником группы стал Василий Шиллеров. Как только группа боевиков сложилась, Савинков дал телеграмму Опанасу (Борису Моисеенко): «Матушка хочет повидать Семёна Семёновича». Это означало, что московской боевой группе требуется химик для изготовления бомб. Семён Семёнович выехал в Москву. В марте у группы Бориса Вноровского четыре раза срывалось покушение на Дубасова – то губернатор неожиданно менял свои планы, то ехал в сопровождении казаков.

После убийства Гапона, Савинков окончательно перебрался в Москву. Анализируя все неудачные попытки покушения, Савинков пришёл к выводу, что лучше всего ждать Дубасова возле его дома на Тверской площади. Вот тут-то группе и улыбнулась удача, в первый же день наблюдения за домом Дубасова, Мария Гринди установила, что она знает адъютанта губернатора – корнета Коновницына.

Сергей Николаевич Коновницын в 1886 году после окончания Тверского кавалерийского училища был выпущен корнетом в 1-й Московский лейб-драгунский полк, однако прослужил там не долго. Он влюбился в Зиночку Протасьеву, дочку судьи рязанской судебной палаты. Коновницын вышел в отставку, женился на Зиночке, и с молодой женой уехал в именье Сапожково Рязанской губернии, которое досталось ему в качестве приданого за женой. Там он в спокойствии и достатке проживал средь варенья и парного молока, изредка поигрывая в карты с соседями-помещиками. Когда началась русско-японская война, Сергей Коновницын добровольно пошёл воевать. Коновницын стал ординарцем генерала Куропаткина. Под Мукденом корнет был ранен в ногу и отправлен в Москву на излечение. Машенька Гринди после окончания фельдшерских курсов была сестрой милосердия в одном из московских лазаретов, там она и повстречалась с Сергеем Коновницыным. Вспыхнул бурный роман между двадцатилетней медсестрой и сорокалетним воякой. Влюбился Сергей Коновницын в свою Машеньку. Вскоре война с Японией закончилась, а в декабре 1905 года в Москве случилось восстание. Эти бурные события раскидали влюблённых – Машенька стала сестрой милосердия в одной из боевых дружин эсеров, а Сергей Коновницын явился к московскому генерал-губернатору Дубасову и просил прикомандировать его к любому из расположенных в Москве полков. Адмирал Дубасов предложил ему должность своего адъютанта. Сергей Коновницын разыскивал в Москве свою Машеньку, да разве в той круговерти, что была тогда в городе, её найдёшь?! Мария Гринди вступила в партию эсеров и влюбилась во Владимира Вноровского. Они стали жить гражданским браком, без венчания. Обряд венчания оба считали предрассудком.

В начале апреля, Сергей Коновницын «случайно» повстречал свою Машеньку, прямо около дома губернатора. Теперь группа боевиков могла получать все сведения о передвижениях московского губернатора. Борис Савинков планировал провести покушение на Дубасова 23 апреля. Боевики знали, что губернатор поедет в Большой Успенский собор на праздничное богослужение, посвящённое второй неделе Пасхи. Домой Дубасов должен вернуться к обеду. Накануне покушения, Семён Семёнович сообщил Савинкову, что большая часть привезённого им из Гельсингфорса динамита непригодна. Он смог из него изготовить только две бомбы. Всё же Борис Савинков решил покушения не откладывать. Бомбы были уложены в коробки из под конфет.