2

На закате дня на опушке древнего замшелого леса вокруг костра расположились трое мужчин. Все они были средних лет, бородаты, в кожаных одеждах, меховых шкурах, с топорами, мечами и ножами. У ног лежали круглые с умбонами щиты. Над огнем, нанизанные на еловые ветки, жарились крупные куски оленьего мяса. Невдалеке от этой троицы находился еще один человек. Это был молодой черноволосый мужчина, полностью нагой, покрытый многочленными татуировками и шрамами. Мужчина висел в строго вертикальном положении, привязанный за воздетые над головой запястья к толстой ветви дуба. Высота подвеса была выбрана так, чтобы мужчина едва-едва мог касаться носками стоп подсунутого ему под ноги камня. Изнывая от гудящей боли в скрученных запястьях и вывернутых плечах, он прилагал массу усилий, пытаясь выпрямится, вытянуть тело в струну и встать ногами на сферическую неровную поверхность валуна. Иногда ему это удавалось и его руки получали краткую передышку. Но держать тело в подобном напряжении долго он не мог и снова срывался, повиснув на веревке. При этом его левая нога была неестественно вывернута в колене и судя по всему он не мог полноценно опираться на неё. Те кто сидел у костра казалось мало интересовались повешенным, лишь изредка бросая на него насмешливые взгляды и криво ухмыляясь. Они явно пребывали в хорошем расположении духа, предаваясь вечернему отдохновению и готовясь вкусно поужинать. Страдания человека, находящегося от них в 3–4 шагах, судя по всему их не заботили. Один из них, крепко сбитый, коренастый, бритоголовый, с очень красным лицом, на котором в первую очередь привлекал внимание ужасно поломанный нос, поковырял мизинцем в правом ухе, посмотрел на кусок серы на кончике пальца и хрипло проговорил:

– Помните в битве при Бодувинге какой-то пронырливый гэл треснул меня дубиной в правое ухо? Клянусь синей бородой Элриха мне кажется, что у меня до сих пор что-то шумит и звенит в этом ухе. Как будто бы лязг оружия и крики воинов. Один старик говорил мне, что это шёпот Валькирий. Ох, думаю не к добру это.

Его товарищ, более молодой и статный, с волнистыми длинными светло-каштановыми волосами, охваченными железным обручем с головой медведя по центру, насмешливо фыркнул:

– Ну конечно! Валькириям-то делать больше нечего, как только в твое грязное волосатое ухо шептать. Тебя надо было назвать не Ильзир Краснокожий, а Ильзир Пустозвон.

Мужчина по имени Ильзир задумчиво почесал волосатую грудь, проглядывающую через глубокий ворот шерстянной засаленной рубахи, и объявил:

– Не нравишься ты мне, Даррес. Ох, не нравишься.

Даррес только насмешливо хмыкнул, продолжая кончиком ножа вычищать из-под ногтей грязь.

Со своего места поднялся их третий товарищ. Он обладал невероятно могучим телосложением. Его огромный рост и необъятно широкие плечи казались почти запредельными, словно он был неким сказочным витязем, а не реальным человеком. Золотистая копна волос, кое-где заплетенная в маленькие косички, обрамляла крупное тяжелое лицо с большим носом, толстыми губами и большими голубыми глазами. От левого плеча, через шею, захватывая практически всю левую часть лица, включая висок и часть лба, кожу покрывала сплошная, искусно выполненная татуировка темно-зеленого цвета, представляющая очень сложное переплетение геометрических рисунков. Облаченный в туникообразную куртку с длинными рукавами, обшитую плотными кожаными пластинами, и в объемную меховую накидку из лисьих шкур, он казался ещё более широким и громадным. И в купе с мечом и двумя боевыми топорами на поясе мужчина выглядел по-настоящему внушительно и устрашающе. Надменное, чуть снисходительное, полное уверенности и царского спокойствия выражение лица не оставляло сомнений что он и сам понимает всю внушительность и наверно, как ему представлялось, даже величие собственного образа.

Звали мужчину Хальфар.

Прихлопнув на щеке комара, он поглядел в сторону подвешенного пленника, покривил губы и подняв с земли ветку, вытащил из-за спины большой нож и принялся заострять её. Занимаясь этим, он приблизился к пленнику и встал рядом с ним. При этом стало еще более очевидно насколько Хальфар высок. Его голова находилась на одном уровне с головой подвешенного мужчины.

Хальфар наклонился и внимательно осмотрел левое колено пленника. Выпрямился и сказал с сожалением:

– Не годится он для раба. Нога сломана, да и вообще какой-то буйный. Такого убить проще. – Он сплюнул и убрал нож в ножны за спиной.

– Да уж всяко баба была бы лучше, – весело сказал Даррес. – Особенно если молодая.

– Точно, – согласился Ильзир. – Девки завсегда лучше продаются. Да и хлопот с ними меньше.

– Ну и приятностей побольше, – ухмыльнулся Даррес.

Хальфар резко размахнулся и ударил правым кулаком черноволосого мужчину в грудь. Тот издал глухой стон, сильно качнувшись назад и окончательно потеряв опору.

– Где остальные! – Пробасил Хальфар.

Даррес и Ильзир переглянулись.

Хальфар взял пленника за подбородок и поднял его голову, чтобы смотреть в глаза.

– Остальные где, чувырло кудлатое?! – Гаркнул он почти насмешливо. – Деревня твоя где? Я же из тебя, сучонок, всю кровь выжму, все кости разобью, будешь визжать как свинья. Лучше говори.

– Слушай, Хальфар, – сказал Ильзир, еще раз переглянувшись со своим молодым товарищем, – чего ты от него хочешь? Он же языка-то нашего не понимает.

– Да мне плевать понимает или нет, – со злостью изрек Хальфар. – Жить захочет – поймёт. Да и вообще, раз это теперь наша земля, то пусть, сука, язык наш учат, а то эти выродки как животные, лопочут там чего-то по своему нормальному человеку ни хера не понять.

И он нанес огромным заскорузлым кулаком удар куда-то под нос подвешенного, разбив ему губы и выбив несколько зубов. Тот резко дернул головой и его глаза увлажнились от пронзительной боли. Хальфар пнул его по левому колену и пленник издал настоящий вой.

– Ну что там, готово? – Спросил Хальфар, обернувшись к костру.

Даррес радостно хлопнул в ладони.

– Да думаю да. – Он снял с одной из веток кусок мяса и впился в него зубами. – Не оленина, а мёд на пиру Эрика Щедрого, – улыбнулся он.

– Ну тогда поедим, – сказал Хальфар.

Сунул заостренную палочку в спутанные волосы пленника и вернулся к костру.

Ильзир тем временем достал из мешка ломоть ржаного хлеба и кусок козьего сыра.

Некоторое время мужчины активно утоляли голод, не говоря ни слова и глубоко сосредоточенные на этом приятном занятии.

– До Тилгарда еще три с лишним дня пути. Как думаете не может статься что придем мы туда, а ярл с дружиною уже на запад уплыл? – Спросил Ильзир, пережевывая оленину.

– Не-е, – покачал головой Хальфар. – У Эльдвуга сейчас дела совсем плохо, его дружину сильно потрепало у Черной реки. Так что он будет до последнего в Тилгарде сидеть, ожидая всех, кто сможет прийти.

– Тем более такого великого воителя, о котором слава гремит от Сканзы до самого Корнуолла, – серьезно произнёс Даррес, ковыряя в зубах тонкой щепочкой.

– Это кого же? – Удивился Ильзир.

– Ну героя Бодувинга, которому сами девы Одина в уши шепчут.

Ильзир ухватил уголёк и кинул в Дарреса, но тот с ухмылкой уклонился.

– А если уплывет, то придется нам в Тилгарде в дуду дудеть да лапу сосать, – мстительно произнес Ильзир. – Ни одного раба не заимели. – Он выразительно посмотрел на Дарреса. – Тебя, дурака, разве что продать. Хотя не представляю кому ты нужен. Старый Хорфик и тот тебя, криворукого, не возьмет, хотя ему всегда работники на шахту нужны.

– Себя лучше продай, брехун краснорожий, – огрызнулся Даррес, но, впрочем, тут же повеселел и добавил: – Какой-нибудь старухе вдове. Положит тебя в постель ноги греть.

Ильзир почесал нос словно бы в некоторой растерянности.

– Ещё этот треклятый икен ногу сломал, – проговорил он с досадой. – Упасть по-человечески и то не может. А так бы точно продали его Хорфику.

– Он не икен, – сказали Хальфар и Даррес одновременно и оба ухмыльнулись.

– А кто?!

Даррес, схватив еловую ветку, с кряхтеньем встал на ноги и подойдя к подвешенному мужчине, указал веткой на его голову.

– Волосы, видишь, черный как уголь, а икены все сплошь либо рыжие, либо русые. Теперь нос, – он чуть не ткнул веткой в нос пленника, – видишь какой горбатый. А уши, – и он, отодвинув веткой черные спутанные космы, указал на левое ухо, – мочек нет. А ещё эти одинаковые шрамы, – продолжая как школьный учитель у доски орудовать еловой веткой как указкой, – на щеках и висках, это ритуальные шрамы. У икенов такого отродясь не бывало. – Он победно посмотрел на Ильзира и объявил: – Это бриган, пень ты старый!

Ильзир задумчиво потер затылок и проговорил:

– Ты на три года всего лишь младше. – Затем встал, подошел к Дарресу и с интересом посмотрел на пленника. – Бриган? Это те жуткие дикари из Гриунвинских гор?

– Ну да, – радостно подтвердил Даррес и указал еловой веткой на татуировки на груди пленника. – Видишь одни птицы, орлы, вороны и ястребы. Такие только у бриганов.

Хальфар подошел к товарищам.

Ильзир саркастически поглядел на Дарреса и насмешливо сказал:

– Бриган значит? Это те, которые могут летать, обращать тело в камень и рождаются из яйца, потому у них и пупа нет. А еще у них когти вместо ногтей и по шесть пальцев на ногах и руках. Да?! А что-то у этого хмыря и пуп есть, и пальцев везде по пять, и летун из него никакой, на веревке как бурдюк болтается.

Даррес презрительно хмыкнул.

– Ты что дитё малое? Во все бабушкины сказки веришь? Пупа нет! Это мозгов у тебя нет. Они обычные горные дикари, всё равно что животные.

Ильзир погладил себя по голове и рассудительно сказал:

– А ещё говорят у этих бриганов обычай есть, что когда пацан становится мужчиной он должен от себя кусок тела отрезать и сжечь в честь их жуткого бога.

Все помолчали, раздумывая над услышанным. Потом с любопытством оглядели пленника.

– Так а этот тогда себе чего отрезал? – Спросил Даррес.

Мужчины ещё раз посмотрели на повешенного, потом друг на друга и весело расхохотались, придя к одному мнению.

– Точно-точно, – смеясь проговорил Ильзир. – А то разве это елда для взрослого мужика, еле, бляха, разглядишь в волосне.

Отсмеявшись, Даррес сообщил:

– Я ещё слышал, что они людей едят по свои дикарским праздникам, и еще что живут отдельными родами человек по тридцатть и у каждого рода есть своя "вейха".

– "Вейха"? – Спросил Хальфар.

– Да. Огромная куча золота, которую каждый род с испокон веков собирает. У кого "вейха" больше тот род и сильнее. Они же там в горах все горняки и рудокопы, каждый камешек и жилку знают. И вообще говорят они золото умеют чувствовать. Вот найти бы такую "вейху" и не пришлось бы нам больше никуда плавать.

– Брехня, – уверенно сказал Ильзир.

– Сам ты брехня! Садура Ряйдвика помнишь? Который теперь купец и один из самых богатых людей на Сканзе.

– Ну.

– Вот тебе и ну! Лет шесть или семь тому назад он здесь, в Тилгарде, обретался. Ещё при бывшем ярле. Обычным хольдом. Элем зальётся и дрыхнет на лавке как все. Но однажды по случаю с одной из ихних баб сошёлся, – Даррес кивнул на пленника. – Завертелось у них всё как надо, баба эта без ума от Садура была. Что в общем не удивительно. Любой из нас для ихнего бабья всё равно что бог грома по сравнению с ихнем-то отребьем, – и он снова кивнул на повешенного. – Ну и разговорил её ушлый Садур насчет "вейхи". Влюбленная-то баба для своего мужика что хошь сделает. Провела она его в потайное место где её род всё своё золото хранил, ну и Садур, не будь дураком, унёс сколько смог. Говорят у него при себе две лошади было. Он их загрузил так что они едва идти могли, так и всё равно это лишь десятая часть от того что там было.

Ильзир и Хальфар слушали своего товарища как завороженные. Но Ильзир всё же для порядка возразил:

– Брехня!

Даррес пожал плечами.

– Брехня не брехня, а теперь Садур такой богатей, что таких дураков как ты может хоть тысячу нанять.

– А баба его где сейчас? – Спросил Хальфар.

– Да он её утопил от греха подальше. А то ещё проболтается или своих бывших сородичей-бриганов на него наведёт. – Даррес с досадою махнул рукой. – А ну его этого Садура. Он как золотом завладел, башкой ослаб, в каждом теперь вора видит. Да и пьёт как морж, а как напьётся языком такое мелет что слушать страшно.

Все трое в задумчивости вернулись к костру. Вечерело. После сытного ужина всех клонило ко сну. И Ильзир уже и правда прикрыл глаза и как будто задремал. Даррес снял с головы свой бронзовый литой обруч с мастерским изображением медведя и принялся с любовью полировать тряпочкой. Но Хальфар явно не собирался отходить ко сну. Он сосредоточенно выстругивал длинный острые щепы. Закончив с этим, он вернулся к пленному бригану и принялся также сосредоточенно и неторопливо его пытать.

Тихий задумчивый багряный вечер разорвали яростные вопли и душераздирающие стоны. Поначалу молодой бриган, стискивая зубы и заливаясь липким потом, ещё пытался сохранить достоинство и удержаться от криков, но на долго его не хватило. Белокурый норманн действовал весьма усердно и настойчиво. Начал он с того что глубоко вогнал острые щепы в ноги и торс пленника и поджог. После чего, поджав губы, задумчиво наблюдал как огонь поднимается всё выше по деревяшкам и начинает обжигать человеческую плоть. Бриган дрожал, дергался, извивался, выл, хрипел и иногда начинал что-то говорить. Хальфар слушал его со всем возможным вниманием, так, словно понимал слова чужого языка. Когда щепы прогорели, Хальфар вгляделся в лицо бригана, убедился что тот вполне в сознании и продолжил своё ужасное занятие. Неторопливо и методично он разбивал обухом топора кости повешенного мужчины, начав с пальцев на ногах и затем перейдя к ступням и голеням. И после каждого удара он внимательно слушал как кричит пленник. Если же тот умудрялся не издать крика, Хальфар видимо считал, что удар по очередной кости вышел не слишком удачным и в следующий раз прилагал больше усилий и стараний. Со стороны самым странным представлялось то что трудно было понять зачем ему это нужно. Он пытал пленника вроде бы не преследуя никакой цели, словно со скуки. Хальфар казался совершенно спокойным и даже созерцательно-задумчивым. Он ничего не говорил бригану и не выражал ненависти или злобы по отношению к нему.

Сидевшие возле костра Ильзир и Даррес, потеряв своё благодушно-сонное настроение, теперь выглядели несколько сумрачными. Порой, когда бриган вопил особенно сильно, они переглядывались, словно собираясь что-то спросить друг у друга, но каждый раз молчали. Не то чтобы их трогали страдания пленника, скорей они были до некоторой степени озадачены такой беспричинной жестокостью своего товарища и испытывали досаду из-за того что эти душераздирающие крики портили такой хороший тихий вечер.

Хальфар прекратил истязания и встал, вглядываясь в лицо бригана. Он взял пленника за волосы и поднял его голову, чтобы смотреть ему прямо в глаза.

– Вейха, – громко сказал Хальфар.

Ильзир и Даррес снова поглядели друг на друга, явно чуть ошеломленные.

– Вейха, – повторил Хальфар и слегка потряс голову бригана. – Вей-ха!

Молодой человек мутным взором пару секунд смотрел на норманна и затем отвернулся.

Хальфар отпустил его голову и достал нож. Теперь он перешёл к сдиранию кожи, начав с внутренней стороны левого бедра пленника. Хальфар сделал три разреза, формирую узкую вертикальную полосу и затем принялся отдирать её сверху вниз.

– Я тебя, гад, на ремешки порежу, – пообещал он.

Оттянув отрезанный лоскут до нижнего края, он резко рванул его вниз, буквально вырывая кусок кожи вместе с мясом. Бриган взвыл столь пронзительно и яростно, что Даррес не выдержал и вскочил на ноги.

– Вейха?! – В ответ на его крик, крикнул Хальфар, чуть ли не весело. – Вейха.

Даррес сделал шаг в его сторону, явно порываясь что-то сказать.

– Слушай, Буян…, – сердито начал он.

Хальфар поглядел на своего товарища.

– Чего?

По лицу Дарреса было видно, что он уже сто раз пожалел, что вообще обмолвился о золоте бриганов.

– Ты что и вправду надеешься, что он отведёт тебя к "вейхе"?

Хальфар казалось задумался.

– Вряд ли, – проворчал он. И словно его осенило, он насмешливо добавил: – Да и ноги я его в конец искалечил. Разве что на руках поползет. – Он махнул рукой. – Плевать на него. Всё равно он ни на что не годен был. Но не отпускать же его. Он животное и я хотя бы напоследок научу его уважать людей. – Он почесал живот и деловито закончил: – Да и его татуировки на груди мне понравились. Я их себе заберу.

Даррес снова уселся и хмуро посмотрел на Ильзира. Тот равнодушно пожал плечами.

А Хальфар, исполняя обещанное, принялся сдирать большой кусок кожи с левой груди бригана, там, где были с невероятным талантом изображены соколы, вороны и орлы. Пленник, низко свесив голову, уже почти не издавал звуков.

Хальфар вернулся к костру со своим страшным трофеем. Он заботливо вытер кусок кожи и растянул её, придавив камнями.

– Подсохнет, пришью себе на плащ, – сообщил он своим товарищам.

Страдания молодого бригана на этом не закончились. Докучливый гнус, привлеченный обилием крови, облепил пленника, при этом с особенным усердием терзая его открытые, лишенные кожи, участки тела. Бриган дергался, вздрагивал и иногда казалось, что всхлипывал. Но все трое норманов, не обращая на него вниамние, спокойно заснули.

Ранним утром, зевая, Хальфар подошел к бригану, всмотрелся в его лицо и равнодушно объявил:

– Подох, мразь.

После чего занялся пришивание кожи убитого человека к шерстяной ткани своего плаща.