Озерпах

Часть 1. Comment les hommes forts meurent⁴

…Из Википедии: «Озерпах – посёлок сельского типа в Николаевском районе Хабаровского края. Административный центр Озерпахского сельского поселения. Расположен на берегу Амурского лимана, в 59 километрах от районного центра – города Николаевск-на-Амуре».

…В начале восьмидесятых годов, когда я бывал в Озерпахе раз в неделю, точно, там проживало около 500 человек, большая половина которых работало на рыбзаводе. Сейчас, когда и пишу эти записки, в Озерпахе проживает 200 человек, не больше. Уезжая, я увозил с собой литра три красной икры, и пару копченой кеты. Это был неизбежно. Также одаривали Гошу (легендарная личность, часто еще буду вспоминать) – шофера единственной оперативной машины прокуратуры Николаевска-на-Амуре, уазика, покрытого брезентом. На полпути в Озерпах можно было проехать на уазике, только обладая навыками каскадера: дорога, вся состоявшая из морской крупной гальки, в этом месте позволяла проехать только на двух колесах. Два же другие шли под углом 75 градусов по скале. И то, это во время отлива. Гоша мастерски справлялся с преодолением участка в триста метров на двух колесах. Только мне приходилось пересаживаться с переднего сиденья на заднее, и висеть, держась за специально приваренные стальные поручни: я был, в силу «легкого», максимум, полусреднего веса (боксерские категории) неважным противовесом. Но, ничего, справлялись.

В этом небольшом сельском поселении жили в основном, русские и украинцы. Дружно жили, как одна большая семья. Иногда, в застолья, приняв «горилки» и закусывая расстегаем с жирными брюшками кеты, мужики шутили, что они – дети «врагов народа»: «власовцы» и «бандеровцы». Доля правды в этой шутке была. Русские и украинцы, мужчины, занимались исключительно лесоповалом и обработкой деревьев для японских лесовозов. На рыбзаводе работали их жены. Коренные жители – нанайцы селились в «стойбище», в 2—3 км. Это были рыбаки, оснащенные суперсовременными японо-советскими баркасами и рыболовецкими орудиями. Нанайцы все были рыбаки, и мужчины, и женщины, и даже, начиная с десятилетнего возраста, дети. В поселке была школа восьмилетка и сельская больница, в которой за три года моего пребывания в Николаевске-на-Амуре сменились шесть глав. врачей и все мои однокурсники по ХГМИ. Двое из них мне были особенно дороги. Это мой самый близкий ДВ-друг, однокурсник наш Геракл, Жорж Самсонович Коробочка и его бывшая жена (у Жоры было 8 жен и 23 ребенка), предпоследняя, Катя. Женщина выраженной славянской наружности и сексуальности. Мы друг другу нравились, еще когда она была замужем за Жорой, то есть, когда были студентами ХГМИ. Жора (родился в Минске, из рода бело – россов). Но, тогда только обменивались взглядами и «случайными» прикосновениями рук, когда я приходил к ним домой, в кочегарку – Жора подрабатывал кочегаром в большом доме и при кочегарки оборудовал себе весьма даже удобную «квартиру». А когда они развелись и работали в ЦБ, Жора невропатологом, Катя – терапевтом, нас случай ни разу не свел в месте с Катей. Может пот ому, что в каждый свободный от работы и командировок час, мы были с Жорой. И, вот, наконец, я приехал в Озерпах (это другой случай, опишу, возможно ниже), где глав. врачом была Катя. После вскрытия трупа своего недавнего друга-самоубийцы (читай ниже) Катя взяла меня под руку и повела к себе, в горницу, а, потом, в спальню. Вернувшись домой, я сразу пошел к Жоре. Он спросил меня: «Переспали, наконец?» «Переспали…» – ответил я. Жора налил полный граненый стакан спирта и медленными глотками выпил. Закусывать не стал. Только, ненадолго отвернулся от меня, уставившись в пол, на концы своих ботинок, которые он не снимал ни зимой, ни летом (Жора 75% от зарплаты – а работал он на двух ставках – платил алименты). Я понял, что ему больно…

…Ну вот теперь перехожу к запискам, ради которых начал писать об Озерпахе… Я летел в Озерпах на военном вертолете из Чумикана, минуя Николаевск-на-Амуре. Пилот был мне не знаком. Олег дозвонился до меня и сказал: «От тебя, брат, зависит, полетят ли в Озерпах еще военные вертолеты… Ты постарайся уж предотвратить ЧП… Остальное – сам разберешься на месте. Надо спасать ситуацию мирным путем и твою однокурсницу… Она – причина напряги в Озерпахе. Действуй по ситуации. Почувствуешь, что не справишься, погранцы поставили там рацию. Подашь „SOS“ они через пять минут покроют небо над селом красными парашютами (оперативный десант пограничников). Пока…» Пилот позвал меня в кабину – я сидел на краю открытого люка и смотрел на Океан свысока, и со словами: «Прокурор передает…» – протянул мне «Макаров» с полной обоймой, я это понял, как взял его. На лице моем – ни одной мысли не чувствовалось, я был в легком ступоре от слов Олега, подкрепленных «Макаровым». Пистолет мне передал не прокурор Трусевский (легендарный сыскарь-интеллектуал, ДВ – Шерлок Холмс, застрелившийся в 1990, мой скрытый покровитель и друг, объяснюсь ниже), а его заместитель, «дедушка» прокуратуры Картуш (такая, вот фамилия!). У Павла Петровича Картуша была полуофициальная коллекция многих видов пистолетов, наганов, браунингов, револьверов. Был даже, на зависть многим, револьвер времен гражданской войны в США в огромной деревянной (из африканского красного дерева) кобуре. Павел Петрович все обещал мне подарить часть своей коллекции для «музея оружия» судебно-медицинской экспертизы: «Вот надумаю идти на пенсию, подарю… Все равно жена в дом со всем этим добром не пустит!» Да так и не сдержал своего слова: умер в своем прокурорском кабинете… Правда, идя о «музее» была хорошая и я стал собирать свою коллекцию (подробнее ниже). Я сунул «Макаров» за пояс, ремешком прикрепил к пуговке брюк и вернулся к люку. «И что могло такое произойти в Озерпахе, что власти явно хотят скрыть т Хабаровска? Народ там миролюбивый, дружелюбный. Сколько раз я это чувствовал на богатом застолье!» – Интуиция мне ничего не подсказывала. Нужной информации я не имел. Знал только, что там главврачом работала кореянка, моя однокурсница, которую все, кроме коренных жителей, принимали за нанайку. В институте она ничем не выделялась. С мужчиной ее никто не видел, да и подруг у нее не было. Она обладала стройной фигурой, гибкая, как тростинка, но с хорошей попкой и титьками, если приглядеться. Да и носик у нее был не кнопка, как у нанайцев, правда, кожа слегка с желтоватым отливом. За шесть лет обучения в ХГМИ, в том числе во время «трудовых семестров» у меня не было случае сказать ей хотя бы «Привет!» Мы считали ее шизоидом-упорной девственницей. У нас на кусе были и гомосексуалисты – мужчины и две девочки. И они свою сексуальную ориентированность не скрывали. Спустя много лет встретил одного гомосека в Хабаровском аэропорту, невзрачного мужичка и узнал, что его за его педерастию КГБ сделало стукачом. Так прямо и сказал. Зато, сразу после окончания института, получил направление на работу… в Токийский Университет профессором онкологии! «Нормалек!» – изрек он тогда, закончив неожиданное свое признание… Интересно, что дала ему перестройка и новое мышление?

…Главврача Озерпаха, мою однокурсницу звали Зоя Латышева, несмотря на то, что и папа, и мама у нее были чистокровные корейцы.

…Вертолет не стал приземляться, а завис у больницы и выбросил трап, по которому я спустился. Тли мое воображение играло, толи на самом деле, но в поселке была тяжелая тишина. На улице не души. И, самое интригующее, Зоя не вышла меня встречать. Только, когда я подошел к двери и нажал кнопку звонка, она тихо спросила: «Это ты?» И, не дождавшись ответа, открыла дверь и, явно испуганным голосом сказала: «Ты один? Заходи быстрей!» По пути в кабинет (в больнице тоже была громовая тишина), она сказала: «Меня сегодня убьют… и тебя, возможно, тоже!» – «Кто убьет, – неожиданно раздраженно спросил я, – да тут все мои закадычные друзья!» – «Они и убьют!.. Из-за меня: я убила Веньку Перетягина своим лечением. В конце июля, в жару, он умер от… воспаления легких!» – «Этот гигант, который в лютый мороз каждое утро в проруби купался… А, как его дубликат, Егорша? Жив?» Перетягины были русские красавцы, гиганты, силачи, кулаком кобылу завалят, о лбы можно поросенка убивать… И жены были им под стать, как жена Федора Сухова из «Белое солнце в пустыне». – «Его привезли ко мне из леча, почти без чувств, температура 40, бредил. В легких – дыхание ослабленное, поверхностное, обилие влажных и сухих хрипов. Я сделал пенициллин внутримышечно и поставила капельницу с корглюконом. Через полчаса он посинел и умер, словно задохнулся! Рядом стояли Егор и Нюша с Олесей. Нюша, жена Вениамина, упала в обморок. Его схватил ее на руки и не подпустил меня к ней. Они пошли из палаты. Егор процедил сквозь зубы, чтобы я готовила гроб себе… Скоро появился участковый – он сидит у заднего входа в больницу со взведенным пистолетом в руках. Я дозвонилась до прокуратуры и все рассказала прокурору… Они знают, что мы – однокурсники! Если не признаешь меня виновной в смерти Вениамина, тебя тоже убьют… Я не знаю, от чего Вениамин умер… Но, думаю, что у него была крупозная пневмония…»

…Труп находился в морге, который был таким же сараем, как в Чумикане. У входа в сарай, вероятно, собрались все жители села. Мы с Зоей проходили, как сквозь строй, вооруженных ружьями мужчин и вилами, и топорами женщин. Участкового, который пошел с нами, тут же оттеснили и заблокировали. Толпа молчала. Со мной, мои бывшие «друзья», с которыми столько горилки и моего спирта выпито, ни один не поздоровался. Лица напряженные и угрожающие. Незнакомые мне лица! Мы шли, толпа расступалась, пропуская нас в узком коридоре. У входа в сарай-морг я услышал, как кто-то прошептал: «Вишь, договорились уже… Идет спасать ее, чукчу!» В селе Зою все принимали за нанайку. При входе в сарай, насквозь через щели в стенах пробивались лучи солнца, яркого, несмотря на то, что оно уже было в закате. Я мельком взглянул на Зою. Она шла смело, с достоинством. Страха на лице и в ее хрупкой, точеной фигурке я не увидел. Я понял, что она приготовилась умирать, и умрет с достоинством…

…В кабинете Зое, я не столько изучал историю болезни умершего – а его крайне жаль! – 25-ти летний красавец и 20-ти летняя жена, на 6-ом месяце беременности – сколько искал выход из ситуации, которую нужно спасать. Если Зоя виновата, конечно, защищать ее ложным заключением перед законом, я не буду. Но и не дам на растерзание обезумившей толпе. Для того, чтобы мысли работали в правильном направлении, я вынул «Макаров» из-за пояса, при этом Зоя, явно неодобрительно, посмотрела на меня: не поняла! Но, когда я, подойдя к ней, открыл ящик стола и сунув пистолет в него, задвинул, с лица сошло внезапное новое напряжение. Именно в этот момент, глядя в миндалевидные прекрасные (!), умные глаза, у меня созрел план, как нам спасти ситуацию и спастись! Я был уверен, что он сработает, ибо хорошо знал каждого из этой, потерявшей от горя рассудок, толпы! «Зоя, дай мне клеенчатый фактур, нарукавники санитара, огромные резиновые перчатки санитара и хирургическую маску, – быстро!»