Кровь молодого солдата и кустотерапия

…Великий советский психотерапевт, мой учитель и друг, Владимир Евгеньевич Рожнов в знак благодарности, что я всегда на отлично готовил алкоголиков, которые лечились в ПБ МО Покровское-Шереметьево к его приезду с курсантами, в том числе, как правило, из Франции, кафедры психотерапии ЦОИУ врачей, помог мне открыть второе в СССР (первое открыл некто Иванов, тоже еврей, в ПБ г. Горького) отделение сексопатологии (подробности читай ниже). И вот я – заведующий отделения сексопатологии, вернее, двух отделений – мужского и женского. Иду утром на обход, прохожу между рядами больных – справа – мужчины-импотенты, слева – женщины фригидные. Все – не старше 40 лет, в основном, совсем молодые – до 25 лет, смотрят на меня сорока парами глаз с надеждой, смущением и легким испугом. Здесь я расскажу только о некоторых пациентах, запомнившихся мне на всю жизнь, с которыми я, можно сказать, подружился. И о сексуальной карусели, на которой я оказался из-за дружеского, слишком дружеского отношения ко мне моего пациента. О нем, и о «карусели» – в последнюю очередь.

…Пациент первый – 30-ти летний мужчина, блондин (это здесь важно!), работает инженером-электронщиком в «ящике». Поступил с проблемами половых расстройств – эякуляцио прекокс (преждевременное семяизвержение, как правило, еще тогда, когда женщина только начинает снимать трусики), и, смело говоря, полной импотенции! Короткое отступление. Есть бред ревности, есть бред супружеской неверности, есть бред подозрения в супружеской неверности. Эти синдромы хорошо описаны еще классиками психиатрии в ХIХ веке и многими их последователями, известными психиатрами. Но вот бред половой несостоятельности, то бишь, бред импотенции – никем не описан! Моего пациента звали Миша. Он был контактен, и только опытный психиатр мог определить, что при такой контактности – раскрывая душу – Миша остается недоступным. Структуру его бреда можно вычислить, но, вот содержание, алогично, из-за недоступности остается скрытым! Сами подумайте, какая связь между импотенцией и тем, что «волосы секутся»? Миша замучил всех столичных парикмахеров и врачей-трихологов. Парикмахеры его не удовлетворяли, что никак не могли подобрать ему прическу, скрывающую его «сечение волос». А – трихологи не могли его «вылечить», ибо лечить было нечего. У Миши были густые, жесткие волосы, сохранявшиеся не смотря на все жестокие манипуляции с ними. Избавлю читателя от подробностей надругательства над собой. Сокровенная мечта Мишы была, чтобы трахнуться без проблем и получить удовлетворение: «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить». Это (о своем члене) он выражался, как ошибочно думал, словами венецианского мавра Шекспира Отелло. На самом деле это слова мавра из «Заговора Фиеско в Генуе» Шиллера – «Der Mohr hat seine Schuldigkeit getan, der Mohr kann gehen». Какая вообще-то разница! Все равно сходство итальянского мавра с половым членом – логика вычурная, то есть, шизофреническая (как и «секутся волосы»). Я быстро разобрался в диагнозе Миши, поставив ему, наконец, шизофрению. Консилиум врачей, во главе с доцентом кафедры Владимира Евгеньевича Рожнова, с тонким знатоком душ человеческих и отличным психиатром, Марком Евгеньевичем Бурно, мой диагноз, выставленный Мише впервые подтвердил («Они – твои, Женя, дети, Рожнов и Бурно!» – шутил мой второй учитель с кафедры психотерапии, большой друг семьи моей, ветеран ВОВ и психиатрии, Виктор Яковлевич Деглин – читай в Википедии о нем и у меня ниже). Я лечил Мишу трифтазином с переменным успехом. В конце концов, по катамнезу, он «развалился» и стал слабоумным (приобрел вторую группу инвалидности, но волосы у него по-прежнему «секлись»).

…Второй, запавший в мою память пациент из второго в СССР отделения сексопатологии, был сорокалетний мужчина, ректор одного из московских ВУЗов, профессор. Назовем его, нет, не Гантенбайном, Павлом Алексеевичем. Он заболел раком прямой кишки. Перенес травмирующую операцию с удалением кишки и выведением конца части сигмовидной кишки на живот, ниже пупка. Так называемый ANUS PRAETERNATURALIS (противоестественный задний проход) – создается путем пересечения толстой кишки с вшиванием только приводящего или обоих ее концов в рану брюшной стенки. Павел Алексеевич постоянно носил калоприемник, прикрепленный на животе. Жена от него ушла. Но он, недолго думая, завел себе любовницу – двадцатилетнюю длинноногую Иру, бывшую его секретаршу. Павел Алексеевич лег с Ирой в мое отделение по причине, что после операции у него резко снизилась потенция (sic!). Мне нравилась его мужество, он всегда, казалось, был в отличном настроении, и держался с выправкой английского лорда. Мы подружились из-за моего любопытства: мне были интересны его подлинные переживания, а также своеобразный садизм в отношении Иры – они и сношались с калоприемником на животе Павла Алексеевича. Психология Ирины меня не интересовал. Ирина позвонила мне через год и сообщила, что Павел Алексеевич умер и оставил мне свой дневник. Когда я встретился с Ириной, чтобы забрать дневник, мне казалось, что от нее пахнет калом (от Павла Алексеевича так никогда не пахло!).

Третий пациент мой был известный, восходящая звезда, поэт. Его перевили ко мне из острого отделения нашей ПБ, куда его доставила милиция в наручниках по причине буйного поведения. В остром отделении приступ купировали, и ко мне перевели «на долечивание» (настолько он был знатен). Звали его Боря.

Он, казалось, синтонен (синтонность – греч. syntonia со звучность, согласованность)! То есть, и контактен, и доступен. Но я жестоко ошибся и чуть за это не поплатился (его некоторые стихи я процитирую ниже, де представлю мысли и их выражение своих пациентов). Вот как я расплатился за ошибку.

…Поговорив с ним с полчаса, и почувствовав к нему симпатию и расположение, я взял его на сеансы психотерапии, которые проводил в огромном зале (но с кроватями) для своих импотентов и фригидных дам. Только начал погружать пациентов в гипнотическое состояние, прохаживаясь между койками, взглянул на Борю и… потерял самоконтроль! До сих пор не могу понять, что тогда произошло, что стоило б мне репутации и самоуважения, как специалисту-психиатру! Подойдя к Боре, я взглянул на него, и чуть было не расхохотался! Из-за его умиленной гримасы, он молча, как бы говорил мне – «Вот лохи, твои пациенты! Верят, что ты их гипнотизируешь. На самом деле ты вешаешь им лапшу на уши… Но мы то с тобой понимаем, что к чему!» Он так доверительно на меня смотрел при этой гримасе, что я почувствовал, что попал в его расположение ко мне, как муха на клейкую ленту! Огромным усилием воли мне удалось справиться с собой, но не вырваться из влияния (молчаливого!) на меня Бори! Я ушел от его койки и больше к нему не подходил, с трудом проводя сеанс, глотая наплывы смеха, как комки неудержимой рвоты! В своей практике психиатра я еще один раз попал под индукцию шизофреника – в ПБ Золино, инженера стекольного завода, находящегося в состоянии продромы – (продромальный период – греч. «бегущий впереди»), предвестник – период заболевания, который протекает между инкубационным периодом и собственно болезнью – острого чувственного бреда параноидной шизофрении – (читай ниже). Такая индукция где-то сродни синдрому Кандинского-Клерамбо (смотри в Википедии). Ужасное субъективное состояние, скажу вам! После сеанса я вызвал санитаров и отправил Борю обратно в острое отделение. Когда он вновь вернулся в мое отделение, без всякой на меня обиды, хотя лечили его инъекциями в четыре точки (под лопатки и в ягодицы) раствора серы в оливковом или персиковом масле, болезненными ужасно, вызывающими температуру до 40 (жароболевой шок), мы вновь с ним, как с «вполне нормальном» человеке разговаривали о поэзии на веранде, попивая чай с печеньем. Только я стал попадать вновь под его «шарм», как мимо пролетала огромная зеленая муха (мое отделение было недалеко от больничной кухни). Миша ловко, одним молниеносным движением головы, поймал муху ртом и проглотил… Вот тогда я понял, что он – шизофреник, а я его просто психологизирую, и попадаю, в состоянии эмпатии под его неосознаваемую им самим, индукцию. Я, вообще то знал, что я – эмпат. Для психиатра это огромный недостаток (ниже сообщу, как Владимир Евгеньевич Рожнов спас мне жизнь, которой я чуть не лишился из-а своей эмпатии; но полностью от нее я избавиться не мог, и творил в психиатрии, порой, чудеса! Кстати, Рожновское «островки здоровья» и «психоортопедия» – читай ниже, это осмысление моего психотерапевтического опыта работы с шизофрениками – пациентами клинических отделений ПБ «Покровское-Стрешнево», в Москве).

…Анализируя стихи Бори, я сейчас ясно вижу, что они написаны шизофреником с вычурными и блеклыми образами. Но, это отнюдь не помеха для тогдашних эстрадных певцов исполнять их в своих вокальных номерах… Многие «песни» на слова Бори, поют и сейчас современные певцы (не буду называть имен!)

…Четвертый мой пациент – вот с него началась моя сексуальная карусель, и я до сих пор не разобрался – то, что я попал в любовный водоворот, который и сейчас действует – дело его рук, или он только случайный компонент всего этого? Кстати, он «подарил» мне и одного лучшего моего друга, своего сына, нелепо и трагически погибшего в расцвете сил! Да еще каких!!!

…Сергей, так он просил себя называть, потомок чрезвычайно знаменитой московской фамилии, гильдии купцов. Его предки – немцы, эмигрировали в Россию, конкретно – в Москву при Петре Первом. Они настроили в Москве несколько десятков, за время своего жительства, особняков, дворцов, а также ресторанов, магазинов, цирков, театров, бань и еще, много чего, что сохранилось и до дней, когда я это пишу. И, тем не менее, если не считать двух магазинов и столько же бань, фамилия моего пациента, назвавшегося Сергеем, известна только истинным знатокам Москвы и потомственным москвичам. Даже Владимир Алексеевич Гиляровский, бытописатель Москвы, не нал, что удивительно, фамилии рода-клана, потомком которого был мой «пациент», назвавшийся Сергеем. Как только он был принят в отделение сексуальной патологии, тотчас же постучался в дверь моего кабинета… Поставив без слов на стол бутылку французского коньяка «Камю», он, на предложение мое сесть и сказать, какие у него проблемы?, деликатно присел на стул – не краешек, как садились другие пациенты, и хорошо и удобно, и сразу сказал: «Доктор! Я не больной. Тем более у меня нет никаких сексуальных расстройств. Я лег в больницу „по блату“, чтобы здесь, в лесах и прудах, так знакомых мне и моим предкам, провести свой очередной отпуск… с очередной моей примадонной. Она тоже оформлена в Ваше отделение и как я – абсолютно здорова. Да и какие болезни могут быть у олимпийской чемпионки по фигурному катанию в 18 не полных лет?.. Дело в том, что я, пардон за нескромность, крупный советский ученый и администратор „ящика“, „не выездной“, больше того, даже в отпуск не должен далеко отделяться от моего учреждения. Да и отпуск у меня, если хорошо, бывает раз в два-три года: такое сейчас время, что я и мое учреждение, работаем и днем, и ночью…» Я был заинтригован и заинтересован! И, даже, если б мой «пациент» не сказал бы мне ни единого слова, я все равно был бы заинтересован человеком, который, ну совсем не был похож не только на пациентов ПБ, но и на простых советских граждан! Представьте щеголя в белом костюме, в темно синей, в черный крупный горошек, шелковой рубашке, из ворота которой выступает пучок густых, черных, вьющихся волос! Это не первое, что привлекло мое внимание и возбудило любопытство в моем «пациент»! Не буду детально описывать эксклюзивную внешность Сергея. Только скажу, что она, внешность, – самое характерное во внешности итальянского мафиози, испанского кабальеро времен Мигель де Сервантес Сааведра и Уильям Кларка Гейбла, короля Голливуда. И ничего от немецкого барона!

…Во время нашего разговора Сергей, чувствуя некоторое снижение моего интереса к его персоне (что было в действительности, как я только понял, что меня в нем привлекает, интерес стал терять напряжения, переходя в банальное любопытств), попроси разрешения пригласить ко мне его «примадонну»: «Разрешите позвонить!» Я разрешил, и предложил ему телефон. Сергей улыбнулся и вынул из кармана небольшую коробочку, чуть больше спичечной из черного эбонита, показал мне глазами, что это, отнюдь, не чудо, и нажал на одну из белых кнопочек на коробочке. Я услышал отчетливый милый женский голос: «Да, Сережа…».