Глава вторая

Рома Фетль и Антон Дикий

В холодное время года Новороссийск становился серым и безропотным. С гор спускался ветер, небо затягивали тучи, улицы поливал дождь. С высоты птичьего полета почти нигде не просматривались цвета, кроме оттенков цементной пыли. Но, вопреки безличию города, холмы, где располагалась школа №77, ежегодно имели один яркий, красочный период. Он наступал ранней осенью и заканчивался с приходом первых морозов. То время, когда лес в низовьях начинал желтеть и терять листву, а пустоши, ныне занятые виноградниками, превращались в огненные долины, знал каждый, кто бывал в школе или двигался по улице Осоавиахима в сторону кладбища Кабахаха.

Надо заметить, что осень была желтой только для низовий и виноградников. На склонах и вершинах холмов росли вечнозеленые леса. А в лесах, по бокам извилистой дороги, жили люди. Крохотные домики виднелись с верхних этажей школы. Многие из них были брошены, а те, что еще оставались заселенными, были ветхими и разбитыми. Город с ними не считался, и жилье на холмах ничего не стоило.

В семьдесят седьмой школе училось около десятка ребят из домов, расположенных высоко на холмах. Их родители были обычными рабочими. Они вставали рано утром, чтобы пешком спуститься вниз, к улице Осоавиахима, где находилась ближайшая остановка маршруток, и добраться до своего рабочего места. Каждый день они преодолевали путь в гору и с горы, по затратам сил равный пути через весь Верхнебаканский перевал. И так десятки лет подряд: дети ехали в школу, взрослые в город, а их дома старели и осыпались, словно сама земля толкала их к обрыву, освобождая подножие горы Колдун от мусора.

Детей с холмов в школе недолюбливали. Учителя относились к ним плохо из-за слабой успеваемости, одноклассники считали их странными из-за нежелания открываться коллективу. Они были замкнуты и молчаливы. Общались, в основном, друг с другом и избегали школьных мероприятий. Над ними регулярно издевались дети из более состоятельных семей. Они называли их инопланетянами и потешались над их внешним видом и умственными способностями. Иногда дело доходило до драки, и никто из учителей не пытался уравнять права тех и других. Дети с холмов были своего рода изгоями, переносящими это клеймо из поколения в поколение.

У Ромы Фетля, сына завуча школы, был друг Антон Дикий. Они учились вместе с первого класса, и, несмотря на то, что Дикий жил на холмах, лучше друга в своей жизни Рома не встречал. Антон был из малоимущей семьи. Мать его скончалась от диабета, когда ему исполнилось два года. С тех пор его воспитанием занимался отец, появляясь дома только пару раз в неделю из-за тяжелой работы в порту. Долгое время Дикий рос вдали от общества, вследствие чего приобрел много воображаемых друзей и пошел в школу только после одобрения психолога. Первые три года, как и ожидалось, он демонстрировал уровень умственно отсталого ребенка. Отцу и преподавателям стоило огромных усилий сохранить его успеваемость на минимальном уровне, чтобы он мог перейти в следующий класс. Все это время его регулярно задирали старшеклассники. Его портфелем играли в футбол, шапкой вытирали подоконники, а девочки давились со смеху с его несуразных брюк и туфель, которые Дикий носил несколько лет подряд. На жизнь в школе он никогда никому не жаловался, но иногда ему доставалось так крепко, что он был вынужден пропускать уроки. Рома хотел ему помочь, но рассказать обо всем маме не мог. Дикий ему запрещал: он ненавидел, когда его жалели. Частые стычки с неприятными компаниями побудили его пойти в секцию бокса, куда он впоследствии затащил и Рому.

В шестом классе у Ромы и Антона был единый стимул заниматься боксом: они хотели постоять за себя. Тренировки и совершенствование навыков в личных поединках стали их защитой от ребят из параллельных классов. К занятиям в спортзале они относились куда серьезнее, чем к школьным предметам, и очень быстро бокс овладел ими, как тяга к превосходству, что оказало непосредственное влияние на взаимоотношения с товарищами по классу. У Ромы и Антона поменялось мироощущение, и каждый из них почувствовал себя с развязанными руками.

Тогда же среди боксеров у них появился кумир. Им стал Александр Поветкин.

Бои Русского Витязя они смотрели по телевизору в прямом эфире. После трансляций обсуждали каждый опасный момент, даже если бой заканчивался, едва успев начаться. Поветкин был для них символом, звездой и образцом мужества. Благодаря тому, что единственный бой, который Поветкин проиграл, ребята так и не увидели, этот боксер стал для них таким же примером стойкости и благородства, каким когда-то был Брюс Ли.

Папа Ромы говорил, что если бы тот родился на десять лет раньше, таким же примером для него стал бы Владимир Кличко. Кстати, отец не раз говорил Роме, что Кличко и был тем самым, кто вывел Поветкина из ранга непобедимых. Но Рому это не интересовало. Шел две тысячи семнадцатый год. Поветкина обвинили в допинге. Над спортсменом повисла угроза дисквалификации, и теперь новости спорта Рома смотрел с трепетом и вниманием. Он переживал.

На очередном уроке биологии, где время замирало от скуки, он просматривал страницу «Вконтакте», где нашел хорошую весть: Поветкина оправдали. Суд не лишил спортсмена лицензии, и он готовился к следующему бою, намеченному на декабрь. Соперником Поветкина значился Кристиан Хамер.

От радости Рома вскочил, и его парта зашаталась. Он сжал кулаки, выдохнул и сел на место. Урок биологии продолжался. Все зевали и слушали, как учительница рассказывает о рибосомах и хромосомах. Кто-то за спинами других уже спал, уткнувшись головой в скрещенные руки, кто-то играл в телефоне, а кто-то был вынужден слушать учительницу, потому что сел напротив ее стола.

Итак, Поветкина оправдали, и настроение Ромы улучшилось. Душевное рвение запросилось наружу, как кишечные газы. Рома вытянул руку, учительница прекратила заунывную речь и подняла очки. Она никогда ничего не спрашивала, но дети знали: если кивнула в твою сторону, значит, она тебя заметила.

– Разрешите выйти! – попросился Рома.

Разумеется, он не имел срочной причины покидать класс, но урок был настолько нудным, а новость настолько горячей, что он не мог стерпеть. Рома хотел поделиться своими мыслями с кем-нибудь, выплеснуть из себя жар, пока не сгорел изнутри. Антон спал на другом ряду, скрывшись за спиной впереди сидящей девочки. Его соседка по парте не отрывалась от телефона, поэтому, когда Рома вышел из-за стола, сигнализировать ему было некому.

– Возвращайся скорее, – вздохнула учительница.

Рома не рассчитывал возвращаться вообще. Напоследок он еще раз посмотрел в сторону друга. Антон даже не поднял головы. Только его соседка по парте бросила мимолетный взгляд. Рома покинул класс и оказался в тихом коридоре.

Именно так начался самый жуткий этап его жизни.

Точнее, началом послужили не его шаги по коридору и не новость о том, что Поветкина оправдали. Просто сам Рома хотел, чтобы откуда-то начинался отсчет. И отсчет пошел сразу, как только он закрыл дверь кабинета биологии и неспешно направился в сторону лестницы. Он еще не решил, куда и зачем ему нужно идти. Сначала планировал повернуть к спортзалу, чуть позже ему захотелось спуститься вниз и выйти на крыльцо к прохладному осеннему солнышку. Он знал, что сейчас на школьном дворе было пусто. Но пустота придавала двору спокойствие и умиротворение. А в те моменты, когда рядом не было лучшего друга, Рома не прочь был провести время, рассматривая виноградники и длинные черно-желтые долины между холмов.

Он повернул к лестнице и спустился на первый этаж. В коридорах было тихо и прохладно. Осень в этом году слишком быстро оставила детей без тепла. Даже уроки физкультуры с начала октября проводились в спортзале, хотя по программе, как говорила мама, они должны бегать на улице до конца месяца. Рома проскочил мимо актового зала и вышел в вестибюль, откуда широкий коридор разветвлялся на три части: одна уводила в школьную столовую, другая – в гардероб, третья вела к парадной двери.

Здесь он ненадолго остановился и поднял голову к потолку. Он считал трещины. На первом этаже южного крыла их было множество, одна больше другой. Каждый год летом в школу приходили мастера и налепливали очередной слой штукатурки, чтобы скрыть разломы в стенах, но спустя пару месяцев все возвращалось на круги своя. Штукатурка сохла, трескалась и обсыпалась, и посетители, идущие мимо гардероба или по направлению к столовой, видели ужасные щели. В некоторые из них пролезал мизинец.

Трещины покрывали стены и потолки всего южного крыла здания. Дети к ним давно привыкли, а родители, посещающие школу раз в год, терялись в сомнениях и подозрениях. Они считали, что во всем виновато руководство. Миф о том, что деньги, собранные на ремонт, уходили кому-то в карман, имел такие длинные корни, что обрубить их не мог никто. Рома же был другого мнения. Даже глупый поймет, что трещины в стенах образовывались из-за оседания фундамента. А фундамент одними деньгами не укрепишь. Каждый год все надеялись, что новый ремонт будет успешнее предыдущего. Но школа рушила их надежды: трещин становилось все больше и больше.

Рома опустил голову и поплелся к гардеробу. Он не испытывал жалости по отношению к зданию. Школу он не любил и желал ей развалиться как можно скорее, пока он не успел ее закончить.

В тот момент, когда Рома услышал странный звук, он думал о том, как пересидеть шестой урок. Он хотел гулять. Душа требовала свободы. В своей школе Рома натерпелся всякого, но как только его пробирала тоска, ему становилось так плохо, что он начинал мечтать. Улетая из реальности, он находился в более удобном для себя мире. Здесь и девчонки были рядом, и бои с соперниками оканчивались в его пользу, и верных друзей хватало. В своих мечтах Рома не чувствовал себя одиноким. Он был победителем, укротителем и просто человеком, чье присутствие необходимо обществу. Иногда он даже улыбался, размышляя о том, какой красочной была бы жизнь, если бы все было так, как в его мечтах.

Он свернул за угол и вдруг услышал шум. Вначале ему показалось, что у него просто заложило уши. Во всяком случае, виски что-то сдавило, и в глазах появились неопознанные летающие круги. Рома остановился.

Шум не исчез, лишь поменял тон. Теперь он стал более низким, как будто поймал необходимую частоту. Под его натиском стены начали раздвигаться, и Рома подумал, что, если так дальше пойдет, через пару минут выходить из школы ему не потребуется. Школьный двор сам заберется внутрь.