Глава 2

Абрау. Трофим

Его звали Дмитрий Лопушков-Трофимовский, но по имени его называла только мать – и отец, пока не погиб под колесами комбайна. Для всех остальных, включая родного деда, он был Трофимом.

Трофим переехал в Абрау в две тысячи шестнадцатом году из глухой малоизвестной деревни на западе Краснодарского края. На тот момент ему было четырнадцать лет, и за два года он не нашел ни одного человека, кто хотя бы краем уха слышал о его малой родине. Ребята в школе часто шутили, что он прилетел с Марса. Трофим не принимал это близко к сердцу, но после окончания средней школы ему стало не по себе от мысли, что большинство мальчишек и девчонок относятся к нему, как к чужаку. Может быть, он и прилетел с Марса? Иначе не объяснить, почему он постоянно выпадал из коллектива и почему все школьные задания учителя давали ему индивидуально.

Жизнь Трофима начала меняться в пятнадцать лет, когда дед рассказал ему историю про призрачную шхуну. Пятнадцать лет – уже не тот возраст, когда мальчишка, загруженный непростой подростковой жизнью, верит в сказки и легенды. Дед это понимал, поэтому, поведав историю, он передал внуку одну необычную вещь. С тех пор Трофим был с ней неразлучен. Даже серебряный крестик он иногда снимал, а вот то, что получил от деда, всегда оставалось при нем.

Трофим и сейчас не мог понять, как все произошло. Но он помнил: дед был трезв, что случалось с ним редко. Он что-то говорил и говорил, а потом в его руке появилось кольцо, и дед сказал: «Ты же хочешь увидеть шхуну?»

Трофим воскликнул: «Еще бы!»

«Тогда закрой глаза», – велел дед.

Трофим закрыл и услышал, как чиркнула зажигалка. Следом было нечто похожее на развертывание бумаги. Трофим не подглядывал. Только слышал, как что-то хрустит, а потом к его руке, чуть ниже локтевой вены, прикоснулась адская боль. Мальчик попытался вырваться, но было уже поздно. Дед настолько крепко сжал его запястье, что Трофиму оставалось только одно: терпеть. Рука налилась огнем, и, пока дед завороженно смотрел на то место, куда прикладывал кольцо, в мальчика вселялось нечто.

Боль исчезла так же внезапно, как появилась. Чуть позже Трофим взглянул на свою кисть и словно проснулся. Кольцо исчезло. Дед либо спрятал его, либо выронил. На руке остался лишь темно-синий круг с выпуклостью и легкая паутинка, похожая на оберег, но не имеющая к нему никакого отношения.

Спустя год, выпуклость не пропала. Она не причиняла мальчику дискомфорта, не чесалась и не краснела даже под прямыми солнечными лучами. Тем, кто задавался вопросом о происхождении самородного символа, Трофим отвечал, что это просто ожог, который он получил, неаккуратно вытаскивая из костра трубу. Кто-то верил, кто-то нет, большая часть его друзей, кому родители уже разрешили делать татуировки, осуждали его и смеялись, что это очередная неудачная попытка выделиться из общей массы. Они выставляли свои татуировки, доказывая, насколько круче выглядят их работы.

Трофим искренне верил, что когда-нибудь его одноклассники образумятся и поймут, что он не хотел выделяться из толпы. Наоборот, толпа делала все, чтобы он из нее выделился.

Тайну своей метки Трофим так и не выведал, потому что дед умер спустя несколько дней после того происшествия. Напоследок он сказал, что шхуну внук обязательно увидит, потому что на руке у него особый знак, но Трофим пропустил его слова мимо ушей. Слишком дорог был ему дед, как человек. И все легенды о призрачном корабле на тот момент были для него пусты. Трофим не придавал им значения.

Без деда Трофим ворвался в круг полного одиночества и, обремененный нелегкой судьбой, продолжал учиться в школе, терпеть назойливых одноклассников и заверять маму, что ничего не происходит. Все хорошо, ему никто не мешает, а не самые лучшие отметки в классном журнале – лишь подтверждение тому, что он рожден для чего-то другого.

То, ради чего Трофим был рожден, частично коснулось его летом две тысячи семнадцатого года.

К поселку Абрау-Дюрсо можно попасть всего одной дорогой. Для этого нужно добраться до Новороссийска и на развилке у АЗС «Лукойл» свернуть в противоположную от города сторону. Миновав несколько населенных пунктов и выдержав извилистый серпантин, вы увидите виноградники, за которыми располагается поселок с его главной достопримечательностью – озером Абрау. Для туристов озеро являлось конечной точкой путешествия, и только небольшая категория жителей знала, что озером достопримечательности Абрау-Дюрсо не заканчиваются. Благодаря деду, Трофим выведал путь от озера к морю – волшебному месту, где и начали происходить чудеса. Сначала с его предком, а потом и с ним самим.

Здесь никто не жил долго. Люди приезжали, чтобы посмотреть на заводь, отгороженную узкой полосой суши от моря, и насладиться диким отдыхом – это позволяло расположение скалистых гор по обе стороны пляжа. Впервые Трофим попал сюда по горной тропе с южной стороны и, глядя на мир у себя под ногами, подтвердил, что место, о котором говорил дед, действительно существует. И оно удивительное.

Дед не описывал богатства малого закутка земли и, в целом, о его красотах отзывался лишь сухими словами, но Трофим помнил, как однажды дед сказал, что, увидев там нечто, навсегда забываешь обо всем на свете. Этим «нечто» и оказалась шхуна, появляющаяся глубокой ночью и исчезающая с первыми лучами солнца. Впрочем, впервые Трофим побывал там днем, и о шхуне не могло быть и речи. Он стоял на краю пропасти. От восхищения его сердце рвалось изнутри, и он думал, что такие свершения если и случаются, то исключительно редко.

Пляж был пуст. Из серой гальки в море выдавались два разбитых причала. Между ними на узкой полосе, отделяющей море от заводи, располагалось нелепое строение. Из-под дырявой крыши виднелись старые лодки и буи. За строением находился забор, преграждающий путь на другую сторону пляжа. Там Трофим разглядел раздевалки, перегороженные цепями, медицинский пункт и спасательную вышку. Все это изнывало от старости и пребывало в упадке.

Когда его взгляд ушел от пляжа и переместился под скалу, он наконец увидел людей. На камнях лежали две женщины. Тела их были полностью обнажены, и Трофим от испуга присел в траву. Он подумал, что женщины, вопреки расслабленности и яркому солнцу, могли заметить его. Конечно, скала возвышалась над ними метров на сорок-пятьдесят и сказать, что он смотрел на них в упор, не получится, но Трофим увидел то, что ему полагалось: женщин в том образе, в каком не видел еще никогда.

Было около четырех часов дня. Солнце сползало с небосвода и устремляло свои лучи прямо на скалу. От камней исходил жар, и, двигаясь по тропе, Трофим почувствовал легкое недомогание.

Он спустился к середине скалы, и женщины стали на десяток метров ближе. Теперь он мог рассмотреть их огромные несуразные груди, подставленные под солнце, как сухофрукты. Одна из женщин закрыла лицо соломенной шляпкой. Другая положила на глаза руку, но, даже не видя их лиц, Трофим догадался, что женщинам либо много лет, либо они неосознанно себя запустили. Их тела были рыхлыми и некрасивыми. Груди свешивались до камней. Животы утопали в складках, куда одна из женщин умудрилась засунуть плоский камень, а другая – книгу.

С минуту Трофим сомневался, стоит ли вообще спускаться ниже. Он впервые видел голых дам и вдруг понял, почему некоторым из них лучше прятать свое тело под одежду. Женщина, лежащая правее, повернулась боком, продемонстрировав огромную попу, и ему стало еще хуже. Она вынула камень из складки на животе и положила на ягодицу. К камню она добавила несколько ракушек, а подруга, укрытая соломенной шляпкой, отодвинулась от нее на расстояние вытянутой руки. Ее ноги на мгновение раздвинулись, явив свету копну лобковых волос. Женщина пригладила их, будто волнуясь за узор, а через секунду принялась чесать там, напомнив Трофиму собаку, воюющую с прожорливыми блохами.

Пока женщина чесалась, ее ноги раскинулись так широко, что Трофим ощутил неловкость. Ему стало стыдно смотреть на то, как «дама» пытает свое невзрачное тело. Книга так и не выпала из складки ее живота, а Трофим даже рассмотрел несколько букв на обложке. Роман начинался со слов: «Унесен…»

Но вот мучения женщины закончились. Она развалилась на камнях, плотнее прилепила шляпку к лицу и задышала ровными непрерывными вдохами. Груди ее еще сильнее обвисли, бледные ноги соединились, и стало ясно, что женщина наконец-то сумела расслабиться.

Трофим спустился к основанию горы и прошелся по берегу. Море не давало пляжу замереть. Он постоянно слышал шум волн, ветра и какой-то едва различимый гул, похожий на далекие крики людей. Вблизи заводи шуршали камыши, и в прорехах между их стеблями Трофим видел темную гладь воды. Если море набрасывалось на берег, то заводь таила скованность и умиротворение. Трофим смотрел то в одну сторону, то в другую, не понимая, как на маленьком клочке земли могло сотвориться такое чудо: овальная заводь с ровными краями, по соседству – море. А между ними – полоска суши, за много лет так и не исчезнувшая под натиском волн.

Он прошелся до противоположной горы. Там обнаружил еще одну тропу, круто поднимающуюся вверх. Вершину горы Трофим не видел. Она утопала в зелени сосен и можжевельников. У подножия он нашел чьи-то плавки. Он повернул назад и, не доходя до своей тропы, заметил утоптанную дорожку, ведущую от пляжа к старым воротам. Здесь Трофим остановился. Пляж был не таким диким, как казался со стороны. Возможно, в прежние времена здесь было пусто, но сейчас место выглядело, словно недавно покинутое птичье гнездо. Как известно, гнездами одних птиц иногда пользуются другие. Двух из них Трофим нашел под скалой. Сейчас они его не видели, потому что скала пузом выдавалась в море и закрывала женщин от пляжа.

Трофим, заинтересованный воротами больше, чем женщинами, устремился прочь от берега. Он не знал, что за ними. Дед вообще ничего не рассказывал про ворота и прилегающие к пляжу территории. С его слов Трофим помнил, что шхуну можно увидеть со скалы. А чтобы точнее понять, о какой скале идет речь, дед дал описание пляжа и упомянул про заводь. Тут Трофим не промахнулся. Описание сходилось один в один, если бы не слово «дикий». Пляж был совсем не диким. Его посещали люди, причем, по их откровенности мальчик мог судить, что пляж пользовался популярностью у определенной группы туристов. Через пару недель, когда он увидит десяток обнаженных мужчин и женщин в соломенных шляпах, он в этом убедится. А пока Трофим проник на территорию захудалого лагеря. В густом лесу были спрятаны маленькие домики. Широкая тропа, усыпанная галькой, вела вглубь зоны отдыха.

Трофим прошел по ней до первого свободного места. Две трубы торчали из земли, символизируя заброшенную волейбольную площадку. С одной стороны был высокий забор, поросший хной. С трех других не было ничего, только деревья разной ширины и высоты, из-за чего площадку закрывала плотная непроглядная тень. Напротив Трофим обнаружил длинное здание из белого кирпича. На входе крупными буквами было написано:

«СТОЛОВАЯ»

Впечатленный очередной находкой, мальчик около получаса блуждал по лагерю, разглядывая одинаковые домики и ведущие к ним тропы. Люди здесь жили. Он понял это по вещам, аккуратно развешанным на бельевых веревках. К столовой подходила гравийная дорога. По отпечаткам протекторов шин Трофим сделал вывод, что сюда заезжали только военные машины. Следы на подъезде были свежими, но в окнах столовой стоял мрак.

По всему лагерю он не услышал ни одного человеческого голоса. В кронах деревьев пели птицы, но почему-то их пение совершенно не забавляло. Лагерь казался мертвым.

Трофим вышел через ворота и поднялся по скале. Женщины так же лежали на солнцепеке. Они перевернулись на животы, подставив солнцу дряблые попы. На спине одной из них Трофим заметил татуировку.

В тот день он вернулся домой в приподнятом настроении. Во-первых, дед не солгал: сказочное место существовало. А во-вторых, он ненароком наткнулся на нудистский пляж, что разожгло его интерес. Своей находкой Трофим поделился с другом, и вместе они не единожды возвращались на скалу, чтобы наблюдать за голыми людьми. Они открыли удивительную палитру женских прелестей. Со скалы было видно все, и за первые два месяца лета Трофим узнал, что женщины могут быть красивыми на лицо, невзрачными на фигуру, и наоборот. Некоторым удавалось собрать в себе все, другим не удавалось собрать ничего. Самым отвратительным в женщинах он находил лишний вес. На втором месте Трофим бы назвал возраст. Он не понимал, зачем людям идеальный загар, если им глубоко за сорок.

Несколько раз они видели старух, похожих на зомби. Они ковыляли по гальке, а их груди раскачивались, как гири. Когда старухи спотыкались или оступались, их груди шлепали друг о друга, и этот звук напоминал Трофиму шлепки по лбу, которыми они в шутку награждали самих себя за проколы.

Большинство молодых женщин были уже загорелыми. Они подставляли солнцу зону бикини и лежали, словно под объективом фотоаппарата. Были и те, кто прятался от солнца под зонтиками.

Многие люди приезжали на пляж парами. Но количество мужчин и женщин все равно не поддавалось сравнению: женщин было намного больше.

За все лето, пролетевшее с удивительной быстротой, нудистский пляж стал едва ли не самым большим открытием в жизни Трофима. Мир будто упал ему под ноги. Смотреть на обнаженных женщин было подобно чему-то сверхъестественному, и каждый раз, спускаясь по скале к «смотровой площадке», он крутил головой, чтобы удостовериться: вокруг никого нет, и никто не лишит его удовольствия.

Во второй половине августа пляж стал пустеть. Ближе к осени полили проливные дожди, тропы стали скользкими, и Трофим перестал посещать любимое место. Так миновал год, и пришло новое лето, которое шестнадцатилетний мальчишка намеревался провести не хуже, чем предыдущее. Но уже в самом начале что-то пошло не так, потому что Трофим решил посетить пляж ночью.

В ту самую ночь, когда Эва Кордова заметила странности в погребах винного завода «Абрау-Дюрсо», круг на запястье мальчика потемнел и вспух. Его рука не болела, но стоило ему провести подушечками пальцев по коже, было понятно, что под старым ожогом образовывалась полость. Что-то вырывалось наружу, и Трофим принял решение.