Словно чтобы добавить ей страданий, мальчишка начал пикировать своим самолетом уже на нее. Хотелось отмахнуться от этого друга по несчастью, но Петра молча смотрела на летное поле. Мальчишка прекратил завывать, встал рядом, тоже глядя на самолеты, постоял и вдруг обратился к ней:

– Тебя тоже к себе не зовут? Ты тоже никому не нужна, да?

Худшего он сказать не мог, с трудом сдержавшись, чтобы не дать мальчишке подзатыльник, Петра закусила губу, пряча злые слезы, и отвернулась к стеклу. Мальчишка хмыкнул, снова взревел, изображая мотор, и принялся носиться, то и дело приближаясь к уху кого-то из своих обидчиков. Матери все же пришлось отвлечься и поговорить с нарушителем всеобщего спокойствия.

О Петре вспомнили, позвали к себе, как раз пришло время прощаться, с трудом сдерживаясь, чтобы не натворить каких-нибудь глупостей, она натянуто улыбалась, желала счастливого пути, целовала Бритт в щеку, снова улыбалась, наблюдая, как уходят они с Магнусом, и краем глаза отмечая, что Ларс снова обнимает свою жену.

Домой приехала мрачнее грозовой тучи. Они возвращались из Арланда каждый в своей машине: Ларс и Линн в ее красной «Феррари», Фрида в новеньком «Вольво», подаренном ей Густавом, а Петра в своем стареньком «Опеле». И хотя она могла бы тоже купить «Феррари», во всяком случае, в кредит, сам факт, что Линн уже это сделала, был оскорбителен.

Интуиция – великая вещь, это Кевин знал точно, несмотря на то что его самого эта великая вещь не раз подводила. Вот и теперь внутреннее чутье упорно твердило, что утопленником из Скарпё следует заняться особенно тщательно. И даже то, что труп был найден у другого берега, пусть и недалеко от моста, его не смущало.

Труп действительно находился в той стороне, где пролив между Скарпё и соседним небольшим островом Стегезунд, собственно, там двойной остров, со Стегезундом перешейком связан Викингсборг, но это неважно. Течение в проливчике несильное, как и между Скарпё и Риндо, с моста между которыми свалилась машина. Кевин и сам понимал, что едва ли труп могло вот так странно перетащить вокруг юго-западной оконечности Скарпё. Его сомнения подтвердил местный полицейский, все еще изучавший окрестности. Рыжий, веснушчатый парень, назвавшийся Петером Хорном, выглядел почти смущенным, словно проглядел убийство и никак не мог понять, как же так получилось. Он попросту не знал, куда девать свои длинные руки, а потому время от времени взмахивал ими, чтобы что-то показать, и поспешно прятал, сцепляя средними пальцами за спиной. Рядом с таким Кевин чувствовал себя морским волком рядом с юнгой. Это придавало уверенности.

– Да, тот свалился вон там… а этот всплыл здесь… – Петер взмахнул руками и поспешно спрятал их, продолжая уже одним кивком головы. – Все говорит о том, что он здесь и утонул.

– Кто он?

– Неизвестно, труп пока не разложился, и рыбы не добрались, узнать можно, но никто из местных такого не помнит. Хотя мы еще не всех опросили, только пару человек, остальных нет дома.

Кевин не стал объяснять начинающему стражу порядка, что пара человек не может считаться «всеми местными» на острове, где десятки домов. Лишь снисходительно хмыкнул: что возьмешь с этого рыжего и долгорукого, учить его и учить… Конечно, в тот момент Кевин постарался не вспоминать, как пару месяцев назад Вангер просто рычал на него самого за недотепство и пропущенные важные улики. Втайне Эк был рад, что ему попался этот Петер: при опытном полицейском он снова мог оказаться в учениках, а сейчас вроде наставника.

Сам труп уже успели упаковать и забрать на катер, местная полиция рада отдать дело центру, утопленников не любит никто, разгребать такие дела тяжело, они часто зависают.

Кевин еще раз внимательно оглядел эту часть острова. Небольшие дома, Скарпё не из богатых островов, скорее здесь отдыхают или живут люди среднего достатка, а может, просто не желают выставлять свое состояние на всеобщее обозрение. Это нормально, нелепо выстраивать дворцы, если пользуешься парой комнат, или засеивать гектары газонной травой, изводя из пустого тщеславия сосновые леса.

Эку без возражений отдали и записи бесед с местными жителями, хотя таковых проведено немного. Забрав фотографии с места страшной находки, дополнительно пощелкав сам и договорившись о том, что заедет еще завтра, Кевин отправился в Управление. Патологоанатом Агнесс обещала заняться трупом вне очереди, если среди трупов можно таковую установить. Скорее, у нее просто имелось время: Агнесс не из тех, кто откладывает одно дело ради другого, но ее согласие поторопиться грело душу жаждущему самостоятельности Кевину.

У Агнесс между маской и шапочкой видны только глаза, да и те под большими прозрачными очками. Она предпочитала надевать полный комплект: халат, перчатки, шапочку и маску. Логично, потому что работать приходилось с тем, что пахло не слишком симпатично, одежда и тем более волосы не должны впитать трупный запах. Понять, впитали или нет, самой невозможно: нос постепенно привыкает и больше не воспринимает эту вонь как ужасную и даже чужую, иногда патологоанатом уходит с работы, «благоухая», как мертвец, но не ощущает этого.

Привычка без конца мыть руки и дважды в день принимать душ, конечно, помогает, но и дополнительные меры тоже не помешают. Агнесс смешили кадры в фильмах, на которых следователи и даже сами патологоанатомы при работе с трупами то и дело забывали, что они в перчатках, касались грязными руками одежды, волос, даже лица. А следователи и вовсе без защитной одежды, но патологоанатомы при этом в масках. Будь это так, к чему вообще надевать перчатки и халаты одним, если другие никак не защищены.

Выловленный подле Скарпё труп на вскрытие привезли к ним, это Кевин Эк постарался. Он так внушал Агнесс, что утопленник непременно связан со старым делом о снафф-видео, что она прониклась, тем более и Даг Вангер просил уделить утопленнику особое внимание. Просто место и время утопления совпадали с пропажей преступника, которого так и не сумели найти после падения его машины с моста.

Едва успела заняться делом, как к ней сунул нос Кевин Эк:

– Ну?

– И тебе здравствуй. Кевин, одевайся и заходи.

Тот смутился, поспешно поздоровался в ответ, вошел, по пути надевая халат. Ему необязательны перчатки, но парень все равно старательно их натягивал. «Первое самостоятельное дело? – мысленно усмехнулась Агнесс. – Ничего, пройдет время, и он привыкнет, ко всему привыкнет: к трупам, крови, рваным ранам, людской жестокости». Ей хотелось помочь парню, но чем? Утопленник как утопленник.

Агнесс начала диктовать то, что видела, делая знак Кевину, чтобы фотографировал, на что укажет.

– Он захлебнулся, но при падении был уже без сознания.

– Ух ты! А почему?

– Смотри, – Агнесс показала на рану на затылке, – его ударили чем-то тяжелым и тупым, а потом столкнули в воду.

– Значит, убит…

– Ты расстроен?

– Нет, что вы! Просто я подумал, что этот, кого не смогли найти водолазы. А может, их в машине было двое?! Один ударил другого, и потому машина упала в воду. Осталось понять, Торстейн ли это…

– Не спеши. У него есть какие-нибудь особые приметы?

Кевин вспомнил о большой родинке на левой ключице. Как же он мог забыть? Следователь называется.

– Родинка на левой ключице ближе к шее.

Агнесс покачала головой:

– Нет, ничего похожего и никаких следов от удаления родинки. Если удалил, то давно.

Пока Агнесс вскрывала труп и исследовала внутренности, Кевин пытался сообразить. Нет родинки, но Торстейн действительно мог удалить ее, зная, что это опасная примета, тем более был родственником владелицы клиники пластической хирургии. Серьезных операций там не делали, но родинки-то удаляли.

– Кевин, вот это может тебе помочь, – почти сразу позвала парня патологоанатом. – Смотри, у него кардиостимулятор, причем поставлен не так давно. По этой коробочке можно узнать имя.

У Кевина зазвонил телефон…

– Ты поговори пока. Я посмотрю еще какие-то зацепки, – кивнула Агнесс, включая диктофон, чтобы наговорить на него свои наблюдения. Обычно следователи этот речитатив о состоянии внутренних органов не любили. Кевин не исключение, вот если бы она сказала, что у убитого два сердца или вообще ни одного, это интересно, а насколько увеличена селезенка или есть ли камни в желчном пузыре… Нет, увольте, это интересно только для патологоанатомов.

Звонил Даг Вангер:

– Кевин, Юханссон приехал на опознание. Ты сейчас где?

– Я у Агнесс, но особая примета, о которой сообщал Юханссон, отсутствует.

– Какая?

– Большой родинки нет, и шрама после ее удаления, если таковое произошло, тоже.

– Наличие родинки может быть доказательством, ее отсутствие сейчас нет. Пусть Юханссон посмотрит.

– Там еще кардиостимулятор.

– Что? – удивился Даг.

– У утопленника стоял кардиостимулятор, это не зубные протезы, которые могли сделать где угодно, Агнесс по стимулятору узнает, кто утонул. Да, Даг, его убили, прежде чем столкнуть в воду.

– Сейчас приду и приведу Юханссона. Жди.

К тому времени когда в резекторской появились Даг и Ларс, Агнесс успела многое.

Прежде всего труп показали Ларсу, у того сомнений не было:

– Это не Торстейн. Торстейн моложе и крепче.

– А этот незнаком?

– Нет, никогда раньше не видел. Торстейн мог выжить?

Даг признался честно:

– Не знаю, Ларс, труп возле моста так и не нашли, а обследовать все побережье слишком проблематично. Разве случайно теперь выплывет.

– Не говорите Линн ни о Торстейне, ни об этом. – Ларс кивнул на труп, над которым все колдовала Агнесс.

– Ларс, ничего нельзя утверждать твердо, но водолазы ничего не нашли на дне. Может, ты бы увез Линн с дочкой подальше?

– Я подумаю. Я больше вам не нужен?

Глядя вслед Юханссону, Вангер покачал головой: кажется, у Ларса есть все: любимые жена и маленькая дочка, здоровье, деньги… но вот все время какие-то сумасшедшие сложности.

Еще до Ларса и до самого вскрытия в Управлении побывал Мартин Юханссон, двоюродный брат Ларса и совладелец замка на острове. Он тоже знал Торстейна и мог опознать или не опознать. Его в порыве энтузиазма вызвал сам Кевин, он помнил, что Даг терпеть не может этого трансвестита, потому что в прошлом году арестовывал и даже отправлял в тюрьму его как убийцу. Но опытнейший адвокат Мартина сумел убедить всех в невиновности и едва ли не жертвенности своего клиента.

Чтобы тот не столкнулся с Вангером, Эк встретил и провел Мартина Юханссона сам, сказал, что у Дага совещание с высшим руководством. А потом постарался поскорее выставить.

От Кевина не укрылось, насколько был напряжен Мартин, а еще, что он испугался, увидев утопленника, побледнел, глаза забегали… Ну и слизняк! Рядом с таким почувствовать себя героем даже легче, чем с Петером, но Кевину хотелось одного – выставить Мартина поскорее. Сказал, что не Торстейн, и ладно.

– Агнесс, Дагу не говори, что я его приводил. Он Мартина терпеть не может.

– Я знаю. Зря ты это сделал, к чему торопиться?

Отчим был дома, услышав, как Петра возится с замком, открыл дверь сам. В последние недели после гибели Аники они практически не разговаривали, словно боясь задеть какую-то опасную тему. Не задеть сложно, потому что в тесный клубок сплелось многое. Тот самый Адлер, который порол Петру плетью и распинал в своей квартире, был любовником Аники, хотя с ней БДСМ никогда не занимался. Или занимался, но они просто не подозревали? У Адлера довольно долго жила Жаклин, правда, всегда густо замазанная какой-то зеленой дрянью, чтобы выравнивалась после ожогов кожа лица. Она вообще старалась от всех прятаться, крайне редко покидая свое убежище в квартире Адлера. Адлер погиб, защищая Жаклин от Торстейна, практически заслонил ее собой.

Хотелось ли Флинту поговорить об этом, ведь Петра оказалась свидетельницей этого кошмара, но вмешаться не могла – висела распятой и с кляпом во рту? Петре казалось, что не очень хотелось, она не заводила разговор об этом, Флинт тоже.

Но на сей раз девушка была слишком подавлена, это бросалось в глаза. Андреас все же не был черствым человеком, едва закрыв дверь, вдруг шагнул к Петре, прижал к себе и гладил ее по голове, успокаивая, как маленькую девочку, пока та не выплакалась. Бывают минуты, когда выплакаться полезнее, чем даже выговориться.

Потом они все же поговорили, чего не делали никогда в жизни. Много лет Андреас Флинт поддерживал падчерицу во всем, чем бы та ни занималась, не замечал ершистости Петры, ее многочисленных ошибок, старался, как мог, сделать ее жизнь терпимой, держась при этом отстраненно и лишь финансируя ее запросы. А вот просто беседовал впервые.

– Ты провожала друзей в Америку?

– Да, Бритт и Магнус улетели.

– Но почему такие горькие слезы, они же не надолго? Или ты просто понимаешь, что у них теперь семья и ты в стороне?

– Я никому не нужна вообще. Бритт подруга, но у нее есть Магнус. Ларс даже родственник, но я ему и вовсе не нужна. Аники больше нет, а у тебя свои дела…

Андреас мог бы возразить, раньше было не лучше, с Бритт очень тесно Петра не дружила никогда, Аника всегда больше времени проводила в Европе, чем дома в Стокгольме, у него были свои дела. А Юханссон и вовсе не подозревал о существовании Петры.

Втайне Флинт немного гордился, что Петра и сейчас не встречается с настоящим отцом, даже зная, кто он. А вот у него на плече выплакалась. Значит, Свен Петре не дороже?

И вдруг Андреаса пронзила неожиданная мысль. Он на мгновение замер, удивившись, почему не подумал об этом раньше.

– Петра, а ты не хочешь предъявить свои права на наследство Жаклин? Я нашел в документах Аники твои бумаги, тебя действительно родила Жаклин Юханссон.

Петра даже подскочила:

– Нет!

– Ладно, ладно, – успокоил ее Андреас, – не хочешь, даже вспоминать об этом не будем. Я рад, девочка, что ты носишь мою фамилию, просто ты могла бы стать совладелицей замка и еще много чего. Конечно, друзей это не прибавит, но не замечать совладелицу тот же Юханссон не сможет.

Почему сказал это, Флинт не знал и сам. Произнес интуитивно и мгновенный интерес Петры при словах о Юханссоне заметил. Казалось бы, какая разница Флинту, замечает ли его падчерицу женатый Ларс Юханссон, Андреас не стал продолжать этот разговор, но мысли Петры уже получили новое направление.

Они еще поговорили на самые разные темы, распили бутылку хорошего вина и отправились по своим спальням.

Несмотря на выпитое, спать Петре не хотелось: не давали странные мысли. Ларс родственник и совладелец… Как ни старалась не думать об этом, не получалось. Петра не бывала ни в замке, ни вообще на острове, только из рассказов Бритт знала, что там большой, очень большой каменный дом Юханссонов, который из-за размеров и массивной кладки все зовут замком. Он отремонтирован внутри заново, оборудован всеми удобствами городской квартиры, а потому удобен.

Конечно, вовсе не размеры дома или его начинка волновали Петру. Она старалась не думать о том, что может стать совладелицей этого дома вместе с Ларсом. Сам Юханссон теперь редко бывал на острове, Линн и того меньше. После того как дважды едва не погибла сначала в подвале дома Торстейнов, а потом, когда их с Бритт пытались спалить вместе с домом и Ларс чудом спас, Линн практически не жила там.

Вопрос совладения замком вместе с Ларсом взволновал Петру сильнее, чем ожидал Флинт, подбрасывая такую идею. К утру она твердо решила заявить о своих правах на наследство Жаклин. Все равно самой Жаклин уже нет в живых, она не пьет ничью кровь, почему бы не воспользоваться такой возможностью вмиг стать миллионершей и родственницей Юханссонов не только на словах, но и на деле?

Петра сама себе не признавалась, что вовсе не жажда денег и даже не имя Юханссонов движет ею, а зависть к Линн и желание зачем-то отбить у нее Ларса. Ларс красив и богат, но суть не в том, а в том, что он влюблен в серую курицу, сколько бы ни твердили, что Линн тоже хороша собой и талантлива. Петра попросту завидовала Линн, особенно из-за Ларса, но ни за что не призналась бы в этом.

Женская зависть страшна и разрушительна. Часто она не поддается разумным увещеваниям или обузданию и способна подвигнуть на нелепые и злые поступки, вредящие самой завистнице не меньше объекта зависти.

Линн не подозревала о том, что ей завидуют. Нет, она догадывалась, что такое может быть, ведь Ларс по-прежнему самый красивый мужчина в мире и в его стальных глазах тонула не она одна, стоило Юханссону обнять жену, как та становилась объектом если не ненависти, то осуждения большей части присутствующих женщин, но Линн уже привыкла.

После нелепой истории с Карин Персон, журналисткой из глянцевого издания, принадлежащего Ларсу (ему много что принадлежало, и не только в Стокгольме), которая выложила в блоге рассказ об их с Ларсом якобы романе, а потом долго просила прощения, потому что весь рассказ был ложью, Линн дала себе слово не замечать взглядов ни на Ларса, ни в свою сторону. Но одно дело обещать себе, совсем иное выполнять обещанное. Конечно, она заметила то, как краснеет Петра, стоит ей встретиться с Ларсом взглядом. Бедная девочка влюблена в своего красавца дядю. Это плохо, очень плохо, Линн предпочитала, чтобы те, кто окружает их с Ларсом, относились к ее мужу хорошо, но не страстно, любили, но не были влюблены. Может, перегорит?

Но Линн никак не думала, что дело дошло уже до откровенной зависти и даже намерения попытаться разрушить их с Ларсом брак. Если честно, то о таком намерении, невольно зревшем внутри, не думала и сама Петра. Пока она хотела только внимания Ларса, хотела быть с ним рядом и затмить его невзрачную с точки зрения Петры жену.

Ларс тоже замечал взгляды Петры, но он старательно не давал Линн повода для ревности – хватит уже неприятностей из-за интереса к нему других женщин. Главный редактор его издания и непосредственный начальник Карин Персон Алан верно посоветовал:

– Ларс, женщина может догадываться о ветвистых рогах, даже чувствовать их на своей голове, но только не знать о них! Еще хуже, когда кто-то подносит зеркало, чтобы убедилась в наличии этих рогов.

Тогда Ларс посмеялся, потому что никаких рогов своей любимой жене наставлять не собирался, однако запомнил и второй совет приятеля: если хочешь жить спокойно, не давай повода жене смотреться в это зеркало. Самая догадливая женщина предпочтет закрывать глаза, чтобы не замечать рогов, но только до тех пор, пока ей на них не намекнули.

Ларс для себя запомнил главное: не давать повода.

Но сейчас его меньше всего волновал интерес, проявленный Петрой, и куда больше желание побыть с Линн наедине, во всяком случае, без присутствия тех, с кем они жили в квартире на Библиотексгатан – бабушки Линн замечательной Осе Линдберг и наставника самого Ларса (язык не поворачивался называть его слугой) Свена. Бабушка фактически заменила родителей Линн, а Свен Ларсу. Теперь у Осе и Свена роман, страшно старомодный, с витиеватыми ухаживаниями и долгим ожиданием объяснения в лучших чувствах (и это несмотря на то, что они уже несколько месяцев живут не просто под одной крышей, но и в одной комнате!). Они и женатыми до конца жизни будут в романтических отношениях. Иногда Линн так завидовала бабушке, умевшей отсекать ненужное и получать удовольствие от жизни в любых ее проявлениях.

То, что Свен оказался отцом Петры и бывшим любовником Жаклин, Осе волновало мало. События двадцатилетней давности не имели права давить на нынешние отношения, тем более Петра взрослая девушка, а Жаклин больше нет на свете. Осе выслушала Свена, все поняла и простила ему множество тайн, не всегда праведных.