– Это, наконец, дико, – проговорил Джемс, перестав шагать по комнате. – Очевидно, ваши нервы слишком приподняты, чтобы вы могли быть рассудительным в эту минуту. Я не могу говорить с вами о деле, если вы будете продолжать так вести себя. Зайдите ко мне завтра после завтрака. А сейчас ложитесь-ка лучше спать. Спокойной ночи.

Он вышел, хлопнув дверью.

– Теперь истерика внизу, – бормотал он, спускаясь по лестнице тяжелыми шагами. – Там, вероятно, еще будут слезы.

Безумный смех замер на губах Артура. Он схватил со стола молоток и ринулся в альков к распятию.

Раздался треск. Он очнулся. Перед ним стоял пустой пьедестал. Молоток был еще в руках.

На полу у ног валялись обломки разбитого распятия.

Он швырнул молоток.

– Как это просто! – сказал он и отвернулся. – А я-то… И как я был глуп!

Задыхаясь, он опустился на стул у стола и сжал руками голову. Потом он поднялся, подошел к умывальнику и вылил себе на голову кувшин холодной воды. Успокоенный, он вернулся на прежнее место и погрузился в думы.

И из-за этих-то лживых, рабских душонок он вытерпел все муки стыда, гнева и отчаяния!.. Приспособил веревку, думал повеситься, потому что один служитель церкви оказался лжецом. Как будто не все они лгут! Довольно, все это миновало. Теперь он умнее. Нужно только стряхнуть с себя эту грязь и начать новую жизнь.

В доках достаточно морских судов. Нетрудно спрятаться на одном из них и уехать куда глаза глядят: в Канаду, в Австралию, в Капскую колонию – не все ли равно? Неважно, в какой стране он очутится, лишь бы подальше. Он приглядится к тамошней жизни: не подойдет она ему, попытается устроиться в другом месте.

Он вынул кошелек. В нем было тридцать три паоли^{26}. Не беда: у него есть еще дорогие часы. И вообще это неважно: как-нибудь он выпутается. Они, эти люди, начнут искать, будут расспрашивать о нем в доках. Нет, надо навести их на ложный след, заставив их поверить, что он умер. И тогда он свободен, свободен, как птица. Он тихо засмеялся, представив себе, как Бертоны будут разыскивать его тело. Какая все это комедия!

Он взял листок бумаги и написал первые слова, которые пришли ему в голову: «Я верил в вас, как в Бога, а вы лгали мне всю жизнь».

Он сложил листок и адресовал его Монтанелли. На другом он написал: «Ищите мое тело в Дарсене». Потом надел шляпу и вышел из комнаты. Проходя мимо портрета матери, он посмотрел на него, усмехнулся и пожал плечами. Она ведь тоже лгала ему!

Тихо ступая, он прошел по коридору и, отодвинув засов двери, очутился на большой темной мраморной лестнице, отзывавшейся эхом на каждый шорох.

И пока он спускался, ему казалось, что под ногами зияет мрачный колодец.

Он перешел двор, стараясь ступать как можно тише, чтобы не разбудить Джиана Баттиста, который спал в нижнем этаже. В дровяном сарае в задней стене было решетчатое окошко. Оно выходило на канал и приходилось над землей не больше чем на четыре фута. Он вспомнил про это окно, вспомнил, что ржавая решетка в одном месте поломана. Можно будет расширить отверстие настолько, чтобы пролезть. Но решетка оказалась прочной. Он исцарапал себе руки и порвал рукав. Наконец он выбрался на улицу и стал осматриваться. Улица была безлюдна. Черный безмолвный канал отвратительной щелью проползал между прямыми липкими стенами. Беспросветной ямой мог оказаться неведомый мир, но вряд ли в нем найдется столько пошлости и грязи, сколько оставляет он за собой. Не о чем жалеть, не на что оглянуться. Позади оставалось стоячее болото жизни, полное грязной лжи, грубого обмана и зловония, такое мелкое, что в нем нельзя было даже утонуть.

С такими мыслями он шел по берегу канала, пока не вышел на маленькую площадь у дворца Медичи^{27}. Это здесь Джемма бежала ему навстречу с радостью на лице, с распростертыми объятиями. Вот мокрые каменные ступеньки, что ведут к каналу. А вот и крепость хмурится на полоску грязной воды.

По узким улицам он добрался до Дарсены, снял шляпу и бросил в воду. Ее, конечно, найдут, когда будут искать труп. Потом он пошел по берегу, соображая, что ему делать дальше. Нужно будет придумать, как спрятаться на каком-нибудь из судов. Это было не так-то легко. Единственное, что он мог сделать пока, – это направиться к громадному старому молу Медичи и дальше идти по нему. Там есть один кабачок. Может быть, посчастливится встретить в этом кабачке матроса и подкупить его.

Ворота доков были заперты. Как пройти через них, как миновать таможенных чиновников? С его деньгами нечего было и мечтать о крупной мзде, какой потребовали бы с него за пропуск в доки ночью, да еще без паспорта. И кроме того, его, чего доброго, узнают.

В тот момент, когда он проходил мимо бронзового памятника Четырех Мавров^{28}, из старого дома на противоположной стороне доков показался силуэт человека. Он приближался к мосту. Артур сейчас же юркнул в густую тень за монумент и присел в темноте, осторожно выглядывая из-за угла пьедестала.

На блещущем звездами небе, с кое-где ползущими по нем жемчужными облаками, выделялись силуэты кораблей, словно фигуры рабов, закованных в цепи и тщетно пытающихся сбросить их. Вышедший из дома человек шел по берегу нетвердыми шагами, распевая во все горло какую-то уличную английскую песню. Это был, очевидно, матрос, возвращавшийся после попойки. Артур вышел на середину дороги. Кругом не было никого. Когда он подошел ближе, моряк с ругательством оборвал свою песню и остановился.

– Мне нужно с вами поговорить, – сказал Артур по-итальянски. – Вы понимаете, что я говорю?

Человек покачал головой.

– Нет толку объясняться со мной на этом тарабарском языке, – сказал он по-английски. А затем, переходя на скверный французский язык, сердито спросил: – Что вам от меня нужно? Чего вы стали поперек дороги?

– Идите-ка сюда на минуточку. Я хочу с вами поговорить.

– Вот как! А! Нож где-нибудь при вас?

– Нет-нет, что вы! Разве вы не видите, что мне нужна ваша помощь? Я вам заплачу.

– А? Что? Да вы и одеты франтом.

Моряк снова заговорил по-английски. Он отошел в тень и прислонился к ограде монумента.

– Ну, – сказал он, принимаясь снова за свой варварский французский язык, – так что же вам нужно?

– Мне нужно выбраться отсюда.

– Вот оно что! Прячетесь! Хотите, чтобы я вас укрыл. Гляди, что-нибудь натворили. Зарезали кого-нибудь? Это похоже на здешний народ! Куда же вы собираетесь удирать? Уж верно не в полицейский участок?

Он засмеялся пьяным смехом и подмигнул глазом.

– С какого вы судна?

– С «Карлотты». Ходит из Ливорно в Буэнос-Айрес. В одну сторону перевозит масло, в другую – кожи. Вот там оно, – и матрос ткнул пальцем по направлению мола. – Никуда не годная старая рухлядь.

– Буэнос-Айрес, вы говорите? Спрячьте меня где-нибудь на вашем судне.

– А сколько дадите?

– Да не очень много. У меня всего несколько паоли…

– Нет. Меньше пятидесяти не возьму. И то дешево для такого щеголя, как вы.

– Если вам приглянулось мое платье, можете поменяться со мной. Не могу же я дать вам больше того, что у меня есть.

– У вас есть часы. Давайте-ка их.

Артур вынул дамские золотые часы с эмалью тонкой работы. На задней крышке были вырезаны инициалы «Г. Б.». Часы принадлежали его матери. Но не все ли равно ему теперь?

– А-а! – воскликнул матрос, жадно оглядывая часы. – Краденые, разумеется? Дайте посмотреть!

Артур отдернул руку.

– Нет, – сказал он. – Я отдам вам эти часы, когда мы будем на судне, не раньше.

– А за всем тем вы не так глупы, как кажетесь. И все-таки держу пари – это ваша первая проделка. Ведь так?

– Это дело мое. А! Идет дозорный.

Они присели за монумент и ожидали, пока он пройдет. Затем матрос выпрямился, велел Артуру следовать за ним и пошел вперед, глупо смеясь себе в ус. Артур молча шагал сзади. Матрос привел его обратно к маленькой площади неправильной формы, примыкавшей ко дворцу Медичи: здесь в темном углу он приостановился и произнес таинственным полушепотом, видимо предназначавшимся у него для секретных сообщений:

– Ждите тут.

– Куда вы идете?

– Раздобыть кое-какое платье. Не брать же вас с окровавленным рукавом!

Артур взглянул на рукав, разорванный решеткой окна. Несколько капель крови с поцарапанной руки попали на рукав. Очевидно, этот человек счел его за убийцу. Ну так что же? Какое ему дело, что думают о нем?..

Спустя немного матрос вернулся. Вид у него был торжествующий. Он нес под мышкой узел.

– Смените, – прошептал он, – да поторопитесь. Мне надо возвращаться на корабль.

Артур стал переодеваться. Он содрогнулся от отвращения, прикоснувшись к поношенному платью. По счастью, оно оказалось почти чистым, хотя было неуклюже и грубо. Когда он вышел на свет в новом одеянии, матрос посмотрел на него с пьяной торжественностью и важно кивнул головой в знак своего одобрения.

– Сойдет, – сказал он. – Сюда. Да не шумите.

Артур со скинутым платьем на руке пошел следом за ним по темным переулкам через лабиринт извилистых каналов.

Матрос остановился у мостика. Он посмотрел, чтобы убедиться, не заметил ли их кто-нибудь, и спустился по каменным ступенькам к узкой пристани. Под мостом покачивалась грязная лодка. Он грубовато велел Артуру прыгнуть в нее и лечь, а сам сел на весла и начал грести к гавани. Артур лежал не шевелясь на мокрых, скользких досках, под платьем, которое набросил на него матрос, и смотрел на знакомые постройки и улицы, проплывавшие мимо них.

Лодка остановилась перед длинным рядом связанных цепями мачт, которые лежали поперек канала через всю его ширину, загораживая узкий водный путь между таможней и крепостью. Зевая, вышел сонный чиновник с фонарем и нагнулся над водой.

– Ваш паспорт!

Матрос сунул ему свои бумаги. Артур, закрывшись с головой, старался не дышать и чутко прислушивался к их разговору.

– Нечего сказать, самое время возвращаться на судно, – ворчал чиновник. – С кутежа небось. Что это в лодке?

– Старое платье. Купил по дешевой цене.

С этими словами он подал для осмотра жилет. Чиновник опустил фонарь и нагнулся, всматриваясь.

– Ладно. Можете ехать.

Он поднял шлагбаум, и лодка тихо поплыла дальше, покачиваясь на темной воде. Выждав немного, Артур поднялся и сбросил с себя тряпье.

– Вот он, мой корабль, – шепотом проговорил матрос после продолжительной и молчаливой гребли. – Идите следом за мной и, главное, молчите.

Он вскарабкался на палубу громоздкого темного чудовища, ругая про себя неловкого спутника, хотя Артур был от природы гибок и не так неуклюж, как был бы всякий другой на его месте.

Поднявшись на корабль, они стали осторожно пробираться меж темных снастей и наконец добрались до трюма. Матрос тихонько приподнял крышку.

– Полезайте вниз! – прошептал он. – Через минуту я вернусь.

В этой яме было не только сыро и темно, но и невыносимо душно. Артур попятился, задыхаясь от запаха гнилых кож и прогорклого масла. Но тут ему припомнился карцер, и он с отвращением стал спускаться.

Через несколько минут матрос вернулся.

Он держал что-то в руках, но что именно – Артур не мог разглядеть в темноте.

– Теперь давайте деньги и часы. Скорее!

Артур воспользовался темнотой и удержал при себе несколько монет.

– Принесите мне чего-нибудь поесть. Я очень голоден.

– Я принес. Вот.

Матрос передал ему кувшин, несколько твердых, как камень, сухарей и кусок соленой свинины.

– Теперь вот что. Завтра поутру придут для осмотра таможенные чиновники. Вам придется спрятаться в пустой бочке. Лежите смирно, как мышь, пока мы не выйдем в открытое море. Я скажу вам, когда можно будет вылезть. Да смотрите, старайтесь не попадаться на глаза капитану. Ну, все! Питье у вас в надежном месте? Спокойной ночи.

Трюм закрылся. Артур поставил кувшин с драгоценным питьем в безопасном месте и, вскарабкавшись на пустую бочку, стал уничтожать свинину и сухари. Потом свернулся клубочком и в первый раз лег спать не помолившись. В темноте вокруг него бегали крысы. Но сон его не могли потревожить ни их неугомонный писк, ни покачивание корабля, ни тошнотворный запах масла, ни ожидание предстоящей назавтра морской болезни. Все это так же мало его беспокоило, как и те разбитые, развенчанные идолы, которым он еще вчера поклонялся.