– Приехали, – говорит он, заглушая двигатель, и оборачивается. Лицо у него удивительно отвратительное. – Что-то еще, детка?

Говорить сложно, поэтому я лишь несколько раз дергано покачиваю головой. Спрыгиваю с сиденья, разминаю ноги и оглядываюсь: где же я? Впереди узкий, грязный переулок, по бокам – огромное скопление дорогих машин, байков. А позади яркая, мигающая вывеска: «Сатурн».

– Ооо, – тяну я и не могу сдержать ядовитой усмешки. Черт подери, я доверилась судьбе, а она привела меня к порогу бара? Да еще и с таким нелепым названием. – Дьявол.

Повсюду незнакомые люди, в основном мужчины. Они курят, говорят о чем-то, смотрят в мою сторону и лыбятся, словно я новенькое пополнение в отряде молодых стриптизерш. Блеск. Протираю пальцами ледяное лицо. В конце концов, где я и могу чувствовать себя спокойно, так это в подобных заведениях. Что лгать. Мне пришлось сделать слишком много домашних заданий не в квартире, а за барной стойкой «Золотых куколок».

Иду в бар. Распахиваю металлические двери и тут же сталкиваюсь лицом к лицу с тяжелым, знакомым запахом пота, алкоголя, сигарет, тут же слышу привычную оглушающую музыку, этот треск колонок, чьи-то стоны, вижу этих глупых девиц, ласкающих пальцами блестящие пилоны. Ничего не меняется. Никогда. Толпа кидает меня из стороны в сторону, но я прорываюсь к барной стойке. Сажусь, лениво облокачиваюсь локтями о деревянную панель и неосознанно втягиваю глубоко-глубоко в самое сердце такие знакомые и одновременно такие чужие воспоминания. В голове тут же что-то щелкает. Я зажмуриваюсь, а когда открываю глаза, ищу маму. Правда ищу! Секунды три! Но вскоре порыв проходит. Реальность падает ко мне на плечи, и внутри что-то ломается. Я смахиваю с глаз пелену, выпрямляюсь, говорю себе: успокойся, все хорошо, все в порядке! Но сгораю от мерзкого, ноющего чувства одиночества.

Облизываю губы и неохотно отодвигаюсь чуть в сторону. Все жутко толкаются, а мне необходимо пространство. Я будто задыхаюсь! Внезапно я чувствую на себе чей-то взгляд. Не двигаясь, сканирую зал, изучаю полуголых танцовщиц, мужчин, размахивающих пачками денег прямо перед их лицами, официанток в откровенных, кружевных костюмах, и вдруг вижу его. Парня. Да, именно он испепеляет меня своим тяжелым взглядом так открыто и бесцеремонно, будто имеет на это полное право. Однако я тоже не отвожу глаз. Увлеченно рассматриваю его темные волосы, яркие глаза, широкие плечи и круглый стакан с какой-то выпивкой. Несколько девушек пытаются привлечь его внимание, улыбаются, вытягивают и скрещивают худощавые, кривые ноги на широком, белоснежном диване, но незнакомец почему-то смотрит только на меня. У него удивительные глаза. Очень красивые.

Я смущенно отворачиваюсь и подзываю к себе бармена.

– Мне водку с соком.

– Тебе? – Он скептически выгибает выкрашенные в красный цвет брови. – Алкоголь после восемнадцати.

– Мы же можем решить эту проблему. – Вокруг так шумно, что я не сомневаюсь в легальности сделки. Достаю последние четыре сотни и кладу на стол. – Идет?

К моему огромному удивлению, женоподобный парень качает головой.

– Нет. Сначала паспорт, потом выпивка.

– Что? – Я ошеломленно раскрываю рот. Что за черт? Я пью до постыдного редко, во всех клубах действует данная система, так почему же именно сегодня, именно в эту минуту, когда мне так захотелось напиться, я встретила правильного бармена? Недовольно запихиваю деньги обратно в сумку. Теперь-то здесь точно нечего делать.

– Позвольте угостить вас, – неожиданно восклицает чей-то голос прямо над моим ухом, и я оборачиваюсь. Думаю, сейчас увижу того парня из VIP-сектора, но сталкиваюсь лицом к лицу со взрослым, симпатичным мужчиной. В правой руке он держит оранжевый коктейль. В левой – рюмку бронзового виски. Волосы у него рыжие, как огонь.

– Нет, спасибо.

– Перестань. Я ведь видел, как бармен подрезал твои крылышки. Сам был таким когда-то.

– Жалким?

– Молодым.

Он говорит и говорит. Рассказывает о своей тяжелой работе, последних годах в институте. Эмоционально размахивает руками и ведает о нашей жизни, проблемах, философии. О том, как несправедлива судьба к бездомным и как спятили политики на Западе. Как безумно растут цены и как быстро потеплело.

– Угощайся!

Этот тип кажется мне вполне безобидным. Я делаю несколько глотков и ощущаю горячую волну из спокойствия и мурашек. Расслабляю плечи и, прикрыв глаза, понимаю, почему она любила пить. Нет, стоп! Она не любила пить. Иногда выпивала с друзьями, и только! Ухожу от мужчины, морщась от крепкого напитка: как же горячо! А еще… как же приятно! Я поднимаю руки, смотрю на крутящийся потолок и двигаюсь в такт музыке, будто осушила не один стакан, а несколько десятков. Делаю еще глоток, расстегиваю верхние пуговицы белоснежной, школьной рубашки и вновь припадаю губами к стакану. Клуб все лихо крутится, а я подпеваю незнакомой песне, топчусь на ватных ногах и вдруг роняю стакан на пол. Он разбивается для меня в замедленной съемке. Касается дном паркета, трескается и рушится, как чьи-то надежды. На качающихся ногах пытаюсь добраться до какого-нибудь кресла, но не могу. Перед глазами плавают пятна. Люди, их руки и лица: все смазывается, смешивается.

– Помогите.

– Помочь?

А вот и тот безобидный мужчина! Правда, сейчас он не кажется мне безобидным. Его взгляд по какой-то причине изменился. Стал совсем другим.

– Вы… – язык заплетается. Я покачиваюсь назад и глупо хихикаю. – Ой!

– Ой, – повторяет он и кладет руки мне на талию. Притягивает к себе и начинает танцевать. Странно танцевать. Сначала мне нравится, но потом становится страшно. Он слишком сильно стискивает мои бедра. Так ведь нельзя, верно? Я слабо отталкиваюсь от него и мычу что-то, но мужчина не обращает внимания. Лишь грубее сдавливает мое тело.

– Давай, ну же, давай, – его голос хриплый и томный. – Иди сюда.

Он резко тянет меня на себя, и я вскрикиваю, когда он хватается пальцами за мою шею.

– Замолкни! – Пальцы сдавливают горло с такой силой, что мне совсем нечем дышать. Я невольно оседаю в руках незнакомца. Пытаюсь сказать, нет, не надо, но вместо этого чувствую, как он приподнимает низ моей юбки, касается пальцами оголенных бедер, стонет.

– Хватит, – заторможенно пытаюсь вырваться. – Отпу… отпустите!

– Давай, давай!

Он трется об меня, издевается над моим платьем, блузкой, и я откидываю назад голову, мысленно сдаваясь. Кажется, что хуже уже быть не может, как вдруг я вижу ее. Маму. На одном из пилонов. Она в блестящем боди, откровенно лапает свое тело, крутит головой, волосами, ерзает на табуретке и соблазнительно облизывает ярко-алые губы.

– Не надо! – вырываю руку и тяну ее в сторону матери. Чувствую, как к глазам подкатывают слезы и повторяю: – Не делай этого, пожалуйста, уйди! Перестань!

Но мама не останавливается, извивается на подмостках, и десятки мужчин касаются ее тела, десятки мужчин платят ей за то, как широко она расставляет ноги. И я уже не просто плачу, а реву, вспоминаю все дни, проведенные в барах, все сцены с ненормальными, помешанными алкоголиками, наркоманами, которые тушили об нее сигареты, которые били ее, выкидывали на улицу, и рыдаю еще сильней. Это ведь неправда, неправда! И когда рука незнакомца хищно, жадно сдавливает мою талию до такой степени, что от боли хочется заорать, кто-то резко выдергивает меня наружу.

Ничего не понимаю. Чувствую теплые руки на своих плечах, растерянно поднимаю взгляд и вижу молодое лицо. Лицо парня с голубыми, светящимися от прожекторов глазами.

– Идем.

– Я… я не могу.

– Можешь. Идем со мной.

– Эй! – возникает незнакомец, но уже через секунду падает на пол от сильнейшего удара. Не понимаю, что происходит. Моргаю, смотрю на окровавленный нос мужчины, моргаю вновь и вдруг оказываюсь в совсем другом месте, здесь прохладно. Наверное, улица. Чувствую дикую слабость в коленях, решаю немного отдохнуть.

– Подожди! Эй! – Парень с голубыми глазами подхватывает меня как раз в тот момент, когда я собираюсь развалиться на асфальте. – Ты что делаешь?

– Ничего не делаю, – язык заплетается. Я указываю в сторону бара и лепечу. – Там моя мама. Я должна ее забрать.

Делаю первый шаг и тут же спотыкаюсь. Вовремя выставляю перед собой руки, ударяюсь ими об асфальт и устало опускаю голову.

– Так, вставай. – Парень подхватывает меня за талию. Прикасается пальцами к подбородку и тянет на себя. – И кто ты такая?

У него голубые глаза, и даже без прожекторов они такие яркие. Скулы острые, покрытые щетиной. И я загадочно улыбаюсь, представляя, как вожу по его подбородку пальцами.

– Кто ты, – повторяет он.

– Кто-то.

– Иди домой, слышишь?

– Слышу.

Я знаю, что не дойду, но соглашаюсь. Не хочу никому докучать, поэтому уверенно киваю, но неожиданно для себя подаюсь вперед и ударяюсь носом о мужскую твердую грудь.

– Черт подери, – ругается незнакомец, а я ощущаю, как играют под моими пальцами мышцы на его руках, как неровно вздымается грудная клетка. – Тебя не учили, что нельзя пить из чужих бокалов?

Зажмуриваюсь и глубоко втягиваю сладкий, мятный запах, исходящий от его тонкого поло. Слышу, как свистит ветер, и почему-то улыбаюсь. Представляю, как несусь на горках в парке аттракционов, как закидываю за голову руки, как кричу во все горло. Меня покачивает в сторону, и земля непослушно кренится на сто восемьдесят градусов, и колени предательски подгибаются, потянув за собой все мое тело.

– Прекрати уже, – приказывает незнакомец, аккуратно сжав мою талию. Поднимаю глаза и вижу его хмурые, густые брови, вижу складочку на его лбу. Почему он на меня злится? Не хочу, чтобы он злился.

– Как-то раз я прочитала статью про оленей, про то, как их загоняют на ферму и растят на убой. С тех пор я не ем мясо.

– Что? – Парень растерянно расширяет глаза. Я и сама не понимаю, что говорю. – Правда?

– Нет.

– Тогда зачем ты мне это сказала?

– Наверное, чтобы произвести впечатление.

– Обманула, чтобы заинтересовать?

– А разве не этим люди сейчас занимаются?

Теперь незнакомец и вовсе смотрит на меня так, будто я умалишенная. Он недоуменно моргает, то морщит лоб, то расслабляет, и я почему-то начинаю смеяться. Резко вздергиваю подбородок, отталкиваюсь от парня руками и порывисто взмахиваю ими.

– Я приехала сюда, чтобы не упустить свой шанс, чтобы жить дальше! – кричу я в воздух, смотрю на темные, мокрые стены, пустые переулки, чьи-то машины и невольно продолжаю слабым, хриплым голосом: – А всем плевать.

Голова гудит. Мысли несутся, несутся, и я уже ничего не понимаю, ничего не вижу. Только чувствую, как вспыхивают глаза, прикасаюсь к ним пальцами и растерянно покачиваюсь в сторону: все вокруг такое чужое, мне хочется домой.

Облокачиваюсь спиной о холодную стену и скатываюсь по ней, как по горке. Меня жутко мутит и приходится опустить голову между колен, чтобы не выблевать все, что осталось в желудке после скудного, школьного обеда. Неожиданно рядом возникает незнакомец. Он берет мою сумку, раскрывает ее, и я тут же невнятно восклицаю: «Только попробуй!» Однако парень достает мой телефон, вздыхает и набирает чей-то номер. Он говорит тихо и коротко, а я как ни пытаюсь сосредоточиться, не разбираю ни единого слова. В конце концов через пару минут он кладет сотовый обратно, во внутренний карман моего рюкзака, садится на корточки – рядом – и вздыхает. Наши лица совсем близко. Он находится в расплывчатом ореоле из питерского тумана и вечера, и все вокруг него смазано, абсолютно все, кроме этих любопытных, синих глаз и губ, и ровного носа. Парень кривит губы и отрезает:

– Свалилась на мою голову.

Но в его словах нет гнева. Скорее любопытство. Уже через пару секунд он поднимает меня на руки и несет куда-то. Я знаю, что должна сопротивляться, позвать на помощь, но даже не шевелюсь. Почему-то мне хочется верить в хороших людей. Вдруг этот человек действительно унесет меня туда, где тепло и можно успокоиться.

Не понимаю, как оказываюсь полностью прижатой к его торсу. Мои ноги крепко держатся за его туловище, руки – обрамляют шею. Мы несемся вдоль трасы на огромном, сверкающем «Харлее», и ветер жестоко избивает мою спину ледяными, сильными ударами. Почему он усадил меня перед собой? Наверное, потому что в противном случае я кубарем полечу вниз где-то посередине дороги – ворчливо отвечает та часть мозга, которая отказалась от коктейля и осталась в своем уме. Кладу голову на крепкое, широкое плечо и напеваю какую-то приевшуюся, простую мелодию. Парень смотрит на меня:

– Ты как?

Не хочу отвечать на этот глупый вопрос.

– За дорогой следи, – заплетающимся языком командую я и вижу его ухмылку. Интересно, кто этот парень? Куда мы едем? И что вообще происходит? Я задаю вопросы, но не хочу знать ответов, и потому просто бездумно плаваю в мыслях, каких-то воспоминаниях, песнях. Шепчу: стань ветром для меня – покачиваю головой в такт, выдуманный моим воображением, и также тихо продолжаю – и унеси с собой. В висках ноющая боль. Я морщусь, сильнее стискиваю плечи незнакомца и думаю: что же было в том коктейле? Улица кружится, кружится.

Интересно, сколько мы едем? Мне кажется – миллиард часов. Но проходит наверняка не больше тридцати минут. Ветер перестает хлестать спину, шум утихает, и остается только мятный сладкий запах, исходящий от незнакомца. Через пару секунд и он раскалывается на части, как небо от удара хищной, яркой молнии.

– Зои! – восклицает знакомый голос, и я недоуменно оборачиваюсь. К нам несется Саша. Он хватается руками за голову и громко, протяжно рычит: – Где ты, черт подери, была?

Не отвечаю. Мутным взглядом осматриваю фонари, коттеджи, машины и вдруг понимаю, что нахожусь около дома Регнеров. Около моего дома. Незнакомец поднимается, сжимая меня в крепких объятиях, затем отпускает и говорит:

– Она под наркотой. – Ну, просто отлично. Поднимаю глаза и испепеляю парня самым ядовитым и недовольным взглядом, на который я только способна. Однако ему плевать на мою реакцию. Он смотрит на Сашу и деловито кивает: – Позаботься о ней. Она не в себе.

Еще лучше. Сжимаю руки в кулаки, собираюсь хорошенько врезать ему по лицу – ведь о лучшем возвращении мечтать грех, – но вдруг чувствую пальцы на своем запястье.

– Что с тобой? Где ты была? – не унимается Саша. Лицо у него смазанное, а голос жутко испуганный. Он крепко обнимает меня за плечи. – Идем домой, давай. Пошли! Папа с ума сходит. Почему ты не отвечала на звонки? Почему пропала? Хотела свести всех с ума? Ох, поверь, твоего дефиле в кружевном корсете было достаточно.

Незнакомец прыскает. Я вновь бросаю на него свирепый взгляд, но невольно отмечаю, что он чертовски привлекателен в этих темных джинсах, синем поло, и смущенно забываю о том, что намеревалась сказать. Думаю, думаю, а он, кажется, уже собирается уезжать. Садится на черный байк, игнорирует прикрепленный к задней панели шлем, порывисто взводит мотор, разрывая мирную тишину диким ревом.

– Эй!

Его взгляд останавливается на мне. Брови подскакивают вверх. Понятия не имею, что сказать. Пошатываюсь, переминаясь с ноги на ногу, и отрезаю:

– Шлем надень!

Парень лишь скептически морщит лоб. Затем как-то снисходительно покачивает головой и молниеносно срывается с места, оставив меня с чувством пульсирующего недоумения где-то в висках. Поджимаю губы и пьяно шатаюсь.

– Господи, – на выдохе тянет Саша и возводит руки к небу, – какое счастье!

– В смысле?

– Он уехал.

– И что… – я вальяжно пожимаю плечами, – что в этом хорошего?

Брат цокает. Недовольно хватает меня за талию и тянет к дому. Почему-то мне кажется, что я не догадываюсь о какой-то интересной и пугающей вещи, касающейся этого знойного незнакомца, его голубых глаз и черного байка.

– Так что? Я слепая, но не пьяная.

– Что ты несешь? Где вообще была?

– В баре.

– И к чему все это?

– Ты правда хочешь узнать, что такой клуб делал в такой монашке? – я пытаюсь придать голосу свирепые нотки, но выходит как-то слабо. Мысли путаются, и мне кажется, что несу я полнейшую чушь. Устало кладу голову на костлявое плечо Саши и мямлю: – Ничего я тебе не расскажу, пока не объяснишь, что не так с тем парнем.

– Отлично: ты – пьяная, но все равно продолжаешь ставить условия, – Саша с трудом затаскивает меня на первую ступеньку и взвывает: – Зои, просто переставляй ноги.

Но я не могу их переставлять! Они заплетаются, болят и протестуют! Они хотят оказаться в теплой постели и не двигаться. Сутки.

– Расскажи про парня.

– Он дерьмовый человек. Все. Остальное завтра утром.

– Как же так? На самом интересном месте.

– Боже, да от тебя несет, как он моих носков!

Отличное сравнение. Я вдруг непроизвольно представляю Сашины носки, и мне ничего другого не остается, как наконец выпустить то, что давно рвется наружу. Меня тошнит прямо на пороге этого чудесного, зеленого коттеджа моей мечты, и я вырубаюсь.