Я прохожу на кухню и вижу Мэри-Линетт. Одной рукой она помешивает суп, другой держит книгу. Лицо у нее серьезное, словно она пытается разобраться в конструировании дельтапланов. Я усаживаюсь за стол и кладу перед собой руки.
– Не думала, что готовка – это так сложно.
Мэри растерянно оборачивается. Вид у нее смешной. Волосы завязаны в небрежный пучок, на футболке пятна от воды. Она взмахивает лопаткой и усмехается:
– Это какая-то адская околесица! Не понимаю, как Норин справляется. Соли по вкусу и приправ по вкусу. Всего по вкусу, и получается какая-то отрава! И, черт возьми, как тут иначе, если в рецепте ничего толком не написано?
Я криво улыбаюсь и спрашиваю:
– А где тетя Норин?
– Она уехала.
Мне становится не по себе. Я нервно переплетаю пальцы:
– Уехала?
– Ага. Знакомая позвала в Дилос. – Мэри пробует суп и морщится: – Черт! Не хочу тебя огорчать, но, наверное, мы закажем пиццу.
Дилос – крупный город в тридцати километрах от Астерии. Там покупают продукты, одежду, туда ездят отдыхать, время от времени выбираясь на свободу, несмотря на то что репутация у городка криминальная.
– Надеюсь, она уехала не из-за меня? – глухо спрашиваю я. Идиотский вопрос, но не думаю, что в отношениях детей и взрослых вообще бывают умные вопросы.
– Кто?
– Норин.
– Пфф, что за глупости? Ты-то тут при чем?
– Мы вчера плохо поговорили.
– Если бы она уезжала каждый раз, когда мы с ней ссоримся, она здесь вообще не появлялась бы! – Мэри вытирает руки и со вздохом плюхается напротив. Вид у нее усталый, измученный, словно она не готовить пыталась, а как минимум сажала самолет в экстремальных условиях. – Ты ведь не против пиццы? Или можем заказать китайскую лапшу.
– Мне все равно. Честно, – я улыбаюсь и впервые чувствую себя прекрасно. Никаких тайн, никакого страха, будто мои родственники двинутые. Мы такие же, как и все.
– Как дела в школе?
– Я записалась в группу поддержки.
– Что? – прыскает Мэри и вскидывает брови. – Серьезно?
– Завтра отбор. Но я ведь занималась гимнастикой, так что… – Со скучающим видом осматриваю яблоки, красиво разложенные на тарелке, и пожимаю плечами.
– Не знала, что ты хочешь быть чирлидером.
– Я и не хочу. Вообще это спор. – Улыбаюсь, вспоминая Мэтта, и ударяюсь лбом о поверхность стола. – Я должна продержаться хотя бы неделю. Только бы не сорваться. Терпеть не могу этих худющих идиоток.
– Ну, ты тоже худая…
– Они еще худее. – Я смотрю на тетю и морщусь: – Кости, просто торчащие во все стороны кости, правда! И безумно короткие юбки, едва прикрывающие зад.
– Если ты их ненавидишь, зачем согласилась? – Мэри-Линетт хмурит брови, а затем вдруг придвигается ко мне близко-близко и коварно улыбается: – А с кем ты поспорила?
– С другом.
– И друг наверняка очень симпатичный.
Я смущенно краснею и выдыхаю:
– Тетя Мэри!
– Что? – она театрально хлопает ресницами. – Будто бы мне не было семнадцать.
– Такое ощущение, что кое-кто до сих пор не вышел из этого возраста.
– Лучше быть вечным ребенком, чем старой каргой!
– Мэтт вполне обычный.
– Мэтт, – пробует имя на вкус Мэри-Линетт и щурится. – Тот самый, с которым ты гуляла вчера ночью «до школы и по площади»? Мэтт Нортон?
– Я гуляла не только с ним. Мы были втроем, – защищаюсь я, – еще Хэрри.
– Но поспорила ты с Мэттом.
– Да.
– И именно он высокий, черноволосый и голубоглазый, верно?
– Ох, лучше бы я тебе ничего не рассказывала, – я закрываю ладонями лицо и не могу сдержать стон. Черт, сердце колотится как сумасшедшее! Этот разговор явно выбивает меня из колеи.
– И, кажется, именно он встречается с Джиллианой Хью – дочерью пастора.
– Откуда ты все знаешь? – удивляюсь я.
– Городок-то маленький…
– Собираете слухи? Теперь я хотя бы в курсе, какое у вас с тетей Норин хобби.
– И что на кону?
– В смысле?
– На что вы поспорили? – Мэри довольно ухмыляется и кивает: – Рассказывай, у нас с тобой не должно быть секретов, Ари! По части мальчиков я просто гуру.
– Мне не нужны советы по части мальчиков, – смущенно отвечаю я. – К тому же мы с ним толком и не спорили. Просто так, к слову пришлось, и я решила попробовать.
– Ох, осторожнее, моя милая.
– В каком смысле?
Мэри-Линетт грустно улыбается и кладет ладонь поверх моих замерзших пальцев:
– Самое светлое сердце становится темным, когда его разбивают.
Не понимаю, откуда столько драмы. Мы же обсуждаем какие-то глупости, а в глазах у тети Мэри целая история. Я недовольно закатываю глаза:
– Мое сердце действительно разобьется… если мы прямо сейчас не закажем пиццу.
Тетя усмехается, а я хитро смотрю на нее. Пусть не думает, что она меня раскусила. Я умею хранить тайны.
Более того, я умею убеждать людей в том, что никаких тайн нет.
На следующее утро, спустившись на кухню, я обнаруживаю на столе записку: «Пицца в холодильнике, и да, я никудышная тетя».
Улыбаюсь и сажусь за стол. Прошла неделя, а такое чувство, что целая вечность. Я уже забыла, как выглядел мой прежний дом, какого цвета были обои на кухне, сколько горшков с анемонами стояло на крыльце… Я не помню запаха маминых духов, названий любимых книг Лоры и рычания двигателя папиной машины. Я забываю – и это страшно.
Я понимаю, что только мысленно я не смирилась с потерей, тогда как уже давным-давно живу дальше. Я боюсь сказать «мне лучше», потому что это не просто предложение. Это будет предательством по отношению к тем людям, которых я любила и которых больше со мной рядом нет. Я предаю их. Предаю память о них. Мама и папа, Лора превращаются в призрачные силуэты. Боюсь, что однажды, вытянув руку, я наткнусь на пустоту, мне больше не за что будет ухватиться.
Воспоминания стираются. Как и все в этом мире: обида, боль, радость. Живешь ради мгновений, которые в скором времени исчезнут из памяти. Живешь ради призраков. Пора опомниться и перестать гоняться за молниеносными секундами.
Мотаю головой, отгоняя печальные мысли, и в очередной раз пытаюсь взять себя в руки.
Я достаю из холодильника пиццу, наливаю апельсиновый сок. Сегодня пробы в эту чертовую команду поддержки. Надеюсь, обойдется без жертв. На что я жалуюсь? Сама записалась.
Сегодня дома поразительно тихо, слышно лишь тиканье старинных часов.
«Дома» – интересно, когда это место стало мне домом? Странно. Быстро же я привыкла к тому, к чему люди привыкают месяцами. Может, дело в том, что здесь жили и моя мама, и ее мать. Десятки поколений Монфоров рождались и умирали в этом особняке. И, как бы жутко это ни звучало, но данный доисторический склеп – мое родное пристанище.
Не хочу больше думать о том, как много смертей знали эти стены, как много слез увидели зеркала. Просто ставлю тарелку в мойку и быстро выхожу.
Чем больше я думаю об этом месте, тем паршивее мне становится.
В школе на меня смотрят настороженно. Эти взгляды дико раздражают, но я упрямо пытаюсь не обращать на них внимания.
После четвертого урока я бреду в западное крыло, где расположен спортивный зал. Уже за поворотом я чувствую запах пота, рвущийся из раздевалок. Самое смешное, пожалуй, в том, что я соскучилась по этому запаху. Мой мозг помнит: когда я занималась гимнастикой и до вечера тренировалась в зале, дома все было хорошо.
В раздевалке девушки сканируют меня недоуменными взглядами. Господи, дай мне терпения не свернуть им шеи. Они такие настырные. Неужели нечего больше обсудить?
– Блэк? – звучит низкий голос, и я понимаю, что около стены стоит тренер, записывая что-то в свой блокнот. Останавливаюсь перед ней:
– Да.
– Ты как раз вовремя.
– Я очень дисциплинированная, – улыбаюсь я, почему-то вспомнив слова Мэтта.
Однако тренер поднимает серые глаза и грозно смотрит на меня. Ладно-ладно, шутки с ней отпускать не стоит. Уяснила.
– Переодевайся. Форма в тринадцатом шкафчике.
– Уже? Но я ведь не проходила отбор.
– В твоем деле написано, что ты занималась гимнастикой пять лет.
– Ну да.
Женщина захлопывает блокнот, кивает квадратной головой и на ходу сообщает:
– У меня центровая подвернула лодыжку. Встанешь на ее место.
И все? Тренер уходит, девушки снуют туда-сюда. Я гляжу на них и думаю: еще есть возможность убежать и не натягивать эту уродливую синюю форму! А потом мне становится грустно. В конце концов, надо как-то заполнять будни, а я ничем, кроме гимнастики, не занималась.
Я скептически осматриваю форму: короткую пышную юбку и топ. Что ж, могло быть и хуже. Или не могло? Усмехаюсь и одеваюсь, прокручивая в голове варианты следующих нескольких часов моей жизни.
Завязываю волосы в хвост, оттягиваю вниз юбку, которая, естественно, длиннее не становится, и выхожу из раздевалки. Все занимаются на улице. Это мне приходится по вкусу, на солнце так хорошо. Прикрываю глаза и глубоко выдыхаю.
– Ты стоишь на беговой дорожке, – говорит мне кто-то.
Не знаю, какого черта все решили, что мне можно указывать, но я определенно хочу развеять этот миф. Оборачиваюсь, сжав кулаки, и натыкаюсь на смышленый взгляд какого-то парня. Он стоит передо мной, скрестив руки. На лице играет улыбка, свойственная лишь самоуверенным идиотам, которые, к сожалению, с легкостью покоряли мое сердце в старой школе. И мне ничего не остается, как разжать ладони.
– Я мешаю?
– Смотря кому, – отвечает незнакомец. Он улыбается, а я хмыкаю. Боже, да он со мной флиртует! Забыл, наверное, что я посланник дьявола? – Я Логан.
– Классно. Мое имя ты наверняка знаешь.
– С чего вдруг?
– Ну, я что-то вроде знаменитости в этой школе.
– И что ты натворила?
– Приехала, – поясняю я, натянуто улыбаясь, и поправляю чертову юбку. Ветер то и дело лихо подбрасывает края, и мне дико неловко, словно я вышла на улицу голышом.
– Не вижу в этом ничего плохого. К тому же…
Парень замолкает, а я с любопытством смотрю на него.
– Что? – Я расправляю плечи: – К тому же что?
Логан вновь переводит на меня взгляд. Глаза у него нежного коричневого оттенка. В долю секунды он оказывается ко мне так близко, что я чувствую запах его одеколона и его горячее дыхание на своей щеке.
– К тому же не всем так идет эта форма. – Ого, а он смелый. Парень отстраняется, я внимательно смотрю на него. – Еще увидимся, Ари.
Не успеваю ничего ответить, как Логан испаряется, оставив меня наедине с моими мыслями. Не думала, что в этой школе найдется еще один человек, решившийся поговорить со мной.
Осматриваюсь и замечаю вдалеке знакомое лицо. Убедившись, что тренер еще не собрала девочек, иду к Мэтту.
Он одет в серую футболку и спортивные широкие штаны. Сосредоточенно глядит на мишень и натягивает тетиву. Звучит свист. Стрела несется вперед, слившись с зеленым покрытием стадиона, и вонзается в мишень с глухим стуком. Я присвистываю:
– Неплохо.
Мэтт оборачивается. Собирается что-то ответить, но потом, видимо, замечает на мне синюю форму чирлидиров и довольно улыбается:
– Не может быть! Наверное, стрела отскочила и прилетела мне прямо в голову.
– Ого, да ты и шутить умеешь, – парирую я, отнимая у парня лук. Оружие тяжелое, я никогда прежде не держала его в руках, с интересом осматриваю деревянную дугу и вновь гляжу на Мэтта. На его лице играет воодушевленная ухмылка. – Чего ты смеешься?
– Я и не думал смеяться. – Он вскидывает ладони в сдающемся жесте: – Честно!
– Ага, я все вижу. Тебе не нравится эта чудесная форма?
– А на тебе что-то надето?
– Между прочим, тому парню понравилось.
Мэтт следит за моим взглядом и кривит губы:
– Логану? Я и не сомневался.
– Это была твоя идея, помнишь? Начать новую жизнь, заняться собой. Вперед, «Вороны», и все в этом духе.
– «Соколы».
– Да хоть воробьи.
– Ари, ты нормально выглядишь и правильно сделала, что решилась. – Мэтт забирает у меня лук. Мы стоим близко друг к другу. Не знаю, замечает ли он, но мне гораздо спокойнее, когда его тень закрывает меня от посторонних глаз.
– На нас смотрят, – неуверенно говорю я. Не знаю, с какой стати сказала это Мэтту, но мне кажется, я могу ему доверять. – Они пялятся так, словно…
– Ари!
– Серьезно. Они постоянно смотрят: здесь, на уроках, на улице.
– Пусть смотрят.
– Но я так не могу! – я гляжу в синие глаза парня. Он озадаченно хмурит лоб и придвигается ко мне еще ближе. – Мне сложно, понимаешь? Я вроде бы как стараюсь не обращать внимания, но это жутко раздражает, у меня уже даже сил нет.
– Ари! – Мэтт неожиданно кладет ладонь мне на плечо. – Успокойся! Знаешь, о чем я подумал, когда впервые тебя увидел?
Покачиваю головой и усмехаюсь:
– Неужели эта чудачка действительно слушает «Рамоунз»?
– Я подумал, что ты очень смелая.
– Смелая, – эхом повторяю я и растерянно хлопаю ресницами. – Но почему?
– Ты спокойно подошла ко мне, поздоровалась.
– Так делают все, Мэтт.
– Не все. Я не смог бы.
– Да ладно! – я легонько толкаю парня в бок и смущенно улыбаюсь. – Ты бы заговорил, я точно знаю.
– Да у меня живот сводит, когда я с незнакомцами разговариваю.
– Ну-ну!
– А еще я никогда первый не подхожу. Волнуюсь так, что ладони потеют.
– Да ты врешь.
– Ну… – Мэтт задумывается, – ладно. Допустим, живот у меня и не сводит, – он улыбается широко и искренне, и я рада, что теперь и мне досталась не фальшивая, а искренняя улыбка. – Но ты все равно смелая, Ари.
Выпрямляюсь и довольно улыбаюсь. Находиться рядом с Мэттом так легко и привычно, будто мы знакомы уже несколько лет. Мне приятно слышать его смех и видеть ямочки на щеках. Мне приятно просто быть здесь. Неожиданно я рада, что не струсила и подсела к нему на биологии. Возможно, мы станем хорошими друзьями.
– Если ты и правда так думаешь, я тебе поверю. Так уж и быть.
– Так уж и быть, – улыбаясь, повторяет он.
Я покачиваюсь на носках:
– Ну пойду выкрикивать идиотские лозунги. Может, сочиню речовку про форму?
– Ари, ты хорошо выглядишь.
– О, – я игриво вскидываю брови и улыбаюсь, – это мне еще помпоны не выдали.
Мэтт хохочет и взъерошивает угольные волосы. Наверное, приятно пройтись пальцами по его волосам. Интересно, Джил так делает, когда сидит с ним рядом, когда целует его?
Я покрываюсь красными пятнами и резко отворачиваюсь. Что за мысли? Я спятила. Прекрати, Ари, возьми себя в руки! Но у меня вдруг возникает странное чувство, что взять себя в руки будет совсем не просто. Мэтт – невероятный зануда, но иногда он глядит так, что дыхание перехватывает, и с этим, черт возьми, сложно поспорить.
Я приподнимаю подбородок и неожиданно замечаю на трибунах женщину. Она смотрит куда-то вдаль и выглядит расстроенной. Может, она здесь работает? Странно. На трибунах нет никого, кроме нее.
Я хочу подойти ближе, потому что ее лицо мне кажется знакомым, однако внезапно передо мной вырастает тренер Хокингс с толстой шеей и соколиными глазами.
– Блэк! Ты пришла прохлаждаться? Воздухом свежим подышать?
– Нет, я не… – Смотрю на трибуны и понимаю, что женщины там больше нет. Кажется, я в очередной раз схожу с ума. Перевожу взгляд на тренера: – Простите.
– Пэмроу! Сюда, живо!
К нам подходит худая красивая брюнетка с раскосыми глазами. На меня она даже не смотрит.
– Да, тренер?
– Покажи Блэк, где она должна стоять.
– Хорошо, тренер.
– Ты отвечаешь за нее, ясно? Программу вместе разучите. Услышали обе?
Я киваю, а брюнетка в очередной раз говорит:
– Хорошо, тренер.
Ну ее и выдрессировали. Я почему-то сразу понимаю, что мы с ней не подружимся. Хокингс отходит в сторону, а мисс Само Послушание переводит дыхание.
– У вас здесь все серьезно, да? – я искренне – почти – улыбаюсь и слежу за тем, как брюнетка переводит на меня пустой взгляд. Я так смотрю на людей, когда хочу их убить.
– Ты говорила с Логаном Чендлером, – заявляет девушка, я хлопаю ресницами и гляжу на нее так, будто сейчас разревусь от досады. Пожалуйста, лучше просто молчи, я искренне хочу, чтобы эта брюнетка проглотила язык. Но она его не проглатывает. Кто бы сомневался. Она приближается ко мне и шепчет: – Лучше не говори с ним больше.
– Я буду говорить с тем, с кем посчитаю нужным.
– Тогда мы все очень расстроимся, когда ты наложишь на себя руки.
Она одаряет меня милой улыбкой и уходит, а я смотрю ей вслед и думаю, как правильно выдирать идиоткам волосы, возможно, тогда они заинтересуются своим внешним видом, а не моей жизнью.
Я расправляю плечи. Вот уж не думала, что мне здесь понравится. В сотый раз стискиваю кулаки – боже, у меня уже сводит от этого руки – и иду за фигуристой брюнеткой к остальным девушкам. Пэмроу останавливается, ставит на талию подтянутые загорелые руки и хитро смотрит на меня. Стойка у нее как у солдата: плечи расправлены, спина прямая. Она пугает и восхищает одновременно.
– Познакомьтесь, это Ариадна Монфор, – говорит девушка, растянув губы в улыбке, я машу ладонью:
– Моя фамилия Блэк.
– Без разницы.
Меня принимают абсолютным молчанием. Девушки настороженно смотрят на меня, и хочется удрать как можно дальше. Но я упрямо стою на месте. Пусть не надеются!
– Она заменит Стейси.
– Очень круто, что мне не нужно представляться.
– Да, о тебе уже все наслышаны. – Пэмроу касается тонкими пальцами креста на шее. Вот же черт, она еще и набожная. Может, тут вообще не гимнастикой занимаются, а читают псалмы? – Ты состояла когда-нибудь в группе поддержки?
– Нет. Я выступала за команду школы на соревнованиях по спортивной гимнастике.
– Какой вид?
– Вольные упражнения.
– И стойку на руках умеешь делать?
– Легче простого.
– Круги Деласала-Томаса?
– Без проблем.
– Сальто вперед? – Пэмроу идет на меня.
– И даже назад.
– Маховое сальто на девяносто градусов и полный переворот на вытяжку?
– Можно попробовать.
– Бланш, винт?
– Могу даже зависнуть в воздухе ради тебя, солдат. – Я дергаю уголками губ, а она застывает передо мной и выдавливает нечто, напоминающее улыбку. – Я занималась пять лет. Если ты думаешь, что мне по силам только стойка на лопатках, ты ошибаешься.
– Покажешь?
– Говори.
Пэмроу задумчиво прикусывает губу и пожимает плечами:
– Хм, сальто вперед через стойку на руках, боковой переворот на девяносто градусов, маховое сальто через стойку на руках и полный переворот.
Вскидываю брови: она хочет моей смерти? Однако волнения не показываю. Теперь пути назад нет, и даже то, как мне дорог мой позвоночник, роли не играет.
Глубоко вдыхаю, разминаю шею и сгибаю колени. Не помню, когда в последний раз нормально тренировалась, но уверена, что у меня все получится.
Девушки расходятся, испуганно вылупив на меня глаза. Я слышу их шепот, который пробирается мне под кожу, и воспламеняюсь, словно факел.
Набираю в легкие побольше воздуха, разбегаюсь и отталкиваюсь ногами от земли.
Каждый раз, отрываясь от поверхности, я представляю, что лечу: вселенная исчезает и превращается в ветер, подталкивающий тебя выше и выше, а внутренности сжимаются в животе. Когда я приземляюсь в стойку с согнутыми коленями, сердце дико стучит, а на губах плавает улыбка. Я сделала это. У меня получилось. Я сумела.
Почему я перестала заниматься? Ах да, славно, что я вообще хожу после аварии.
О проекте
О подписке