Цитаты из книг автора «Эрнст Гофман»

У короля и королевы родилась дочь – малютка Пирлипат. Никогда ещё мир не видел такой прекрасной принцессы. Она вся была словно бы соткана из лилейно-розового шёлка, глазки – лазурнее чистого неба, а кудри отливали золотом раннего восхода. Росла малютка принцесса в холе и неге. Все обожали Пирлипат и с каждым днём обнаруживали в ней тонкую душу, доброе сердце и ясный ум.

Пушкари установили свои пушки на скамеечке для ног и палили с высоты, опустошая ряды мышей. Но те всё напирали и напирали. И вот перевернулась скамеечка, покатились по полу пушки. Мышиные полчища потеснили гусар, кирасиров и драгун. Рассеянная по комнате кавалерия спешно утекала в спасительный шкаф, оголяя правый фланг. Щелкунчик в растерянности огляделся. Нет, левый фланг его армии держался! Там сражались крохотные куколки-сюрпризы, вышедшие из шоколадных бомбочек. Кого только не было в этих пёстрых рядах! Садовники и тирольцы. Тунгусы и парикмахеры. Мартышки и обезьяны. Арлекины и купидоны. Львы и тигры. Под предводительством двух китайских императоров они сдерживали натиск мышиной армии, медленно отступая к нижней полке шкафа. Щелкунчик храбро врезался в мышиные ряды.– Тревога! Тревога! Где ты, подмога? – в отчаянии призывал он.На его зов из шкафа выскочили лишь несколько коричневых пряничных человечков в золотых шляпах. Но они были такими неумелыми бойцами, что тут же попали в окружение мышей. Одному отгрызли ногу, другого помяли, с третьего сбили шляпу. Большая опасность грозила смелому Щелкунчику, который даже не мог вспрыгнуть на нижнюю полку шкафа. Слишком уж коротки были его ножки, чересчур неповоротливо деревянное туловище. Ему бы сейчас коня!

Мари тут же схватила горсть орешков, и Щелкунчик, продолжая приветливо улыбаться, колол их своими крепкими зубами. Фриц на минуту оставил свой оловянный эскадрон и тоже сунул в рот Щелкунчику орех. Но выбрал при этом самый большой и твёрдый. Крак!.. – обломились три зуба у бедного Щелкунчика, а тяжёлая челюсть беспомощно отвисла.

А Мари вдруг присела на корточки перед ёлкой. Она увидела странного человечка, скромно стоявшего под разлапистой пушистой веткой. Не очень-то складный был этот деревянный человечек. Чересчур громоздкое туловище на тонких ножках и великоватая голова с тяжёлой челюстью. Но зато одет человечек был вполне пристойно и даже щегольски. Фиолетовый гусарский мундир, весь в пуговичках, опушках и позументах, узкие рейтузы и сапоги со шпорами. Всё сидело на нём так ловко, будто было нарисовано. Из-под круглой плоской шапочки выпрастывались белые букли нитяного парика, а завитки шерстяных ниток – щеголеватые усики над алой губой – не скрывали добродушной улыбки, сверкавшей жемчужным рядом ровных, крепких зубов

Ох уж этот крёстный Дроссельмейер! Странный он человек. Даже человечек. Маленького роста, сухонький, морщинки на лице сеточкой. На лысой, как блестящий шар, голове пудреный парик. А вместо правого глаза – чёрная, но совсем не страшная повязка. И этот некрасивый маленький человечек был большим искусником. Каждый раз дарил он детям необыкновенную игрушку. То крохотного кавалера-шаркуна с выпученными глазами, то коробочку-сюрприз, из которой со звоном выскакивает серебряная птичка.

Но я все-таки был и остался слепым глупцом и следовал за прекрасной Миноной всюду, где только мог, воспевал ее в прекрасных стихах, делал из нее героиню многих милых и безумных историй, втирался в общество, к которому я не принадлежал, и испытал много горькой досады, насмешек и мучительных страданий.

внушил мне отвечать так же, как меня спрашивали, то есть не обращая внимания на вопрос, и говорить вообще коротко и в таких общих выражениях, что они могли относиться решительно ко всему, не выражая никакого мнения, все время скользя по гладкой поверхности и не задевая глубины предмета.

гости с истинно собачьим добродушием подарили меня своим вниманием, заговорили со мной и вспомнили о моем писательстве и моих произведениях, которые иногда очень их забавляли. Это льстило моему тщеславию, и я почти не заметил, что меня спрашивали, не обращая внимания на мои ответы, хвалили мой талант, совсем его не зная, и ценили мои произведения, вовсе их не понимая.

«…на эти глупые, жалкие игрушки растратил ты лучшую часть своей жизни, а теперь ты горюешь, старый дурак и жалуешься на судьбу, наперекор которой ты шел!

Я вашей хитростью фальшивой. О друг, ты будешь отомщен! Жаркое, рыбу ли вкушаю, К тебе мечтой я уношусь, Твои деянья вспоминаю И подражать тебе стремлюсь. Друг благородный, злые шпицы Тебя сумели погубить, Но кто любил тебя, сторицей За это должен отплатить. Такая сердцем овладела Тоска, что был я сам не свой, Но, к счастью, муза прилетела С своей фантазией живой. Теперь забуду все, наверно, Изрядный чуя аппетит, Как друг, я стал едок примерный, И дух поэзией горит. Искусство, в горе утешая, Слетаешь ты из горных сфер… Как сладко! Гений мой, играя, Слагает стих в любой размер.