Наш завтрак затянулся почти до полудня. Отчасти виной тому Бабский. Его, видите ли, не удовлетворили продукты, купленные в «Holiday Every Day», и он отправился в другую лавку – она находилась где-то под Curlock Tower. Все это время мы со штабс-капитаном разбирали записи в блокноте используя ключ шифрования графа Варшавского. Хотя записей в пухлой книжице было много, подавляющая их часть оказалась совершенно пустой, устаревшей много дней назад. Если бы моя рука дотянулась, я бы отвесил крепкую затрещину тому мудаку-агенту нашей Службы Внешних Слежений, который подсунул нам эту галиматью, не позаботившись ее предварительно почисть, хотя бы вырвать потерявшие актуальность страницы. Ничего, вернусь в Москву – будет что сказать императорскому конфиденту. Нет, я не стукач, но когда из-за чьей-то лени приходится терять время и делать при этом дурную работу, то такое без реакции оставлять нельзя.
Работала над интерпретацией записей в основном Бондарева, я же поглядывал на скучавшую, которая сидела напротив меня. Иногда я трогал ее голую коленку, и тогда чеширская кошечка тут же оживала, в ее серых глазах мелькали озорные искры. Мне даже хотелось оставить Наталью Петровну здесь одну, возиться с трудами нашей агентуры, самому уединиться с англичанкой для более приятных исследований.
Наверное, это было бы несправедливым, невежливым по отношению к госпоже Бондаревой, но, с другой стороны, то, что сейчас делала штабс-капитан имело мало смысла: ведь Гера сказала, что информация в ячейке будет большей частью ложная. При этом мы все равно должны были отработать полученную информацию для полноты картины. И еще потому, что боги тоже могут заблуждаться. Даже если данные Службы Внешних Слежений неверны, то нам будет полезным иметь представление, как и в чем нас пытаются ввести в заблуждение.
– Я вскрываю конверты? – спросила Бондарева, сделав несколько пометок на листке и отложив блокнот.
– Вскрывай, – согласится я.
– Сразу могу сказать: здесь деньги, – Наташа положила ладонь на конверт лежавший слева. – А здесь последняя информация по данным о цели, – второй рукой она накрыла другой конверт. – И кажется мне, эта информация близка к истине. Величайшая могла не знать об этом информационном дополнении – его положили в ячейку в день нашего прилета.
– Наташ, но вы же тут с Бабским менталисты – информационная составляющая висит на вас. А я… Я здесь просто любуюсь красивыми женщинами и между делом принимаю решения. Ах, да, еще курю иногда. Дамы, позволите? – я потянулся к коробочке с «Никольскими».
– Откройте пошире окно, корнет, – с недовольством проговорила Бондарева. Ей так нравилось упоминать мое звание, подчеркивая, что она в этом вопросе выше меня.
– Есть, ваша милость! – встав, я для потехи щелкнул каблуками. Хотя я много шутил, дальнейшими планами по нашей операции, был я озабочен не меньше Бондаревой, только, думая над ними, не делал столь серьезное лицо.
Пока я наполнял кухню сырым воздухом британской столицы, Наташа вскрыла оба конверта, уронив на стол кусочки сургуча, бросив поверх несколько крупных купюр. Деньги дополняли содержимое ячейки вовсе не по причине нашей финансовой необеспеченности, а прилагались как бы на всякий случай – ход таких операций редко идет по плану, что уже многократно доказал вчерашний день.
Наташа открыла второй конверт и пока я прикуривал и пускал клубы табачного дыма, водила пальцем по строкам извлеченного листка. Сверялась с шифр-ключом. Хлопнула дверь, послышались шаги на лестнице. Элизабет тут же встрепенулась, вопросительно глянула на меня.
– Бабский, – коротко пояснил я, чувствуя приближение поручика.
Он зашел с двумя тяжелыми пакетами и тут же начал что-то нести насчет английских коров – я даже не сразу понял, что это шутка.
– Здесь указание на место нашей цели. По мнению информаторов вероятность, что Ключ и Таблички Панди в данной точке близка к 100%, – с возбуждением выдохнула Бондарева, не обращая внимание на Бабского. – Датируется пятнадцатым июня, то есть вчерашним днем. Причем время сообщения 23:17. И на данном этапе в истинность этих сведений я верю. Поручик, немедленно сюда карту! – снова раскомандовалась Наталья Петровна.
– Есть! – как-то так вышло, что Бабский тоже щелкнул каблуками, спешно освободившись от сумок с продуктами.
– Элиз, прелесть моя, разберись, пожалуйста, с пакетами, – попросил я. – А то видишь, как наши менталисты заняты.
– Я могу попробовать что-то приготовить, – отозвалась англичанка. – Готовила иногда себе, когда училась в колледже. И для Теодора, кстати готовила несколько раз.
– Только не делай это так, как для Теодора. Знаю же, ты мечтала его отравить! – чуть не поперхнувшись табачным дымом, напомнил я.
Теперь все были при деле: я курил; Элизабет думала, что она может приготовить из разложенных возле плиты продуктов; Бабский с Бондаревой пытались разложить карту Лондона на обеденном столе. Когда я затушил окурок, наши менталисты, посовещались, соединили руки, образуя замкнутый контур, начали сканировать город. Метод этот довольно эффективен, когда карта является образом реального городского пространства. Я сам пользовался подобным приемом сотни раз, правда справлялся с этим сам, без сторонней подпитки. Энергетика, что у Натальи Петровны, что у Бабского оставляла желать лучшего. Впрочем, это не их вина – это вина современных магических школ данного мира.
– Помочь? – полюбопытствовал я, любуясь раскрасневшимся от напряжения личиком Наташи.
– Кое-что проступает… И очень похоже, что последняя запись в конверте указывает на верное направление, – не открывая глаз, сказала штабс-капитан. – Ну, помоги, если так хочешь, – добавила она, отпуская левую руку Алексея Давыдовича.
– Правую тоже отпусти, – сказал я, давая понять Бабскому, что не собираюсь делать треугольник, а намерен занять его место.
Когда мы с Наташей сплели пальцы, она попросила:
– Только медленно. Я пока не могу к тебе привыкнуть.
– Очень медленно и не на всю глубину. Буду нежен как с девочкой, – пообещал я.
Элизабет прыснула смехом, роняя на стол картошку.
– Дурацкая шуточка, корнет! – сердито глядя на меня, штабс-капитан до боли сжала пальцы.
– Да успокойся ты. Шутка как шутка. У Алексея Давыдовича шутки не лучше. Все, поехали: ты сканируешь; я – просто батарейка, – я закрыл глаза и расслабил руки, давая больше свободы баронессе для манипуляций над картой.
Бондарева успокоилась, сосредотачиваясь, после недавнего опыта, с явной настороженностью готовясь принять мою энергию. Я не стал мучить баронессу – пустил поток, не перегружая ее каналы. Прошло минут десять прежде, чем она произнесла:
– В общем, подтверждаю то, что в конверте – истина. Ясно вижу цель на Whipps Cross. Это замок… Да… справа от дороги не доезжая прудов. Там очень серьезная охрана. Не менее десятка магов высокого уровня.
– Howard Stein's Castle? – поглядывая на карту, произнес Бабский.
Я открыл глаза, выискивая это место на плане британской столицы. Помня слова Геры, я понимал, что это скорее всего ловушка, устроенная менталистами герцога Уэйна для наших менталистов, которые будут сканировать по проекции, как это сейчас делала Бондарева. Однако, полностью исключить, что Наташа была права нельзя. Все это очень сложная игра, в которой якобы ложная цель на самом деле может быть целью настоящей. И по-хорошему самым лучшим способом найти истину было бы мое внетелесное путешествие в этот замок на Уиппс Кросс.
Такое, как я делал это с помощью Родерика, когда наведывался в гости к Гере. Только кто в этот раз может заменить Родерика? Точно не Бабский. Наташа? Очень спорный вопрос. И он даже не в доверии, но в том, что она – прекрасный менталист, но у нее нет тех необходимых навыков, которые были у Родерика. И второе: дело в том, что она – именно прекрасный менталист. Пока меня не будет в теле, значительная часть меня для нее будет открытой книгой, ведь ментальная проекция меня останется на какое-то время на физическом теле графа Елецкого. Есть там много такого, чего я очень не хотел бы показывать ей. Например, все свое прошлое. Хотя я показал ей сегодня кусочек себя, это было очень дозированным, щадящим. Если Наташа увидит больше, она просто сойдет с ума. Родерику это не угрожало, потому что он не менталист и не может смотреть так глубоко, а вот госпожа Бондарева может туда влезть. Эффект будет такой, как случайному человеку оказаться в полной темноте внутри трансформаторной будки – высоковольтный ток может несчастного не пощадить.
– Наташ, ты когда-нибудь частично выходила из своего тела? – полюбопытствовал я. И улыбнулся, предвкушая ответ.
***
Возвращаясь из Багряного дворца графиня нарушила, наверное, с десяток правил. На Казанском мосту, гневно сигналя, за ней даже увязался синий «Буцефал», но Елецкая потянула бронзовый рычажок, давая своему стальному зверю больше силы. Стрелка указателя скорости поползла вправо, быстро достигла отметки «130», и «Буцефал» затерялся где-то позади.
Елена Викторовна снова подумала о Саше. В этот раз ее мысли были иными: она представила, что Сын, если бы был сейчас с ней рядом, непременно, бы поругал за такую сумасшедшую езду. Саша!.. Ведь он же совсем, совсем, взрослый! И это надо как-то признать… Но как это признать?! Боги, у него в любовницах императрица! У него странные, необъяснимые отношения с самими богами. Да он сам почти как бог! Но он ее сын! Елецкая подумала, что она очень-очень не хочет думать о нем как-то по-другому, кроме как о Своем Саше. И любая женщина, которая появляется рядом с ним будет вызывать в ней нервную реакцию и не очень приятные мысли. Исключение составляет лишь Ольга Ковалевская. Неизвестно почему так, но Ольгу графиня Елецкая приняла сразу и хотела видеть с сыном ее и только ее.
Сворачивая по Центральной через Резники, Елена Владимировна вспомнила вчерашнее послание от Ольги и сразу на сердце стало легче. Она подумала, что как только вернется домой, то первое, что сделает – это наговорит сообщение Оле и заглянет в зал богов, чтобы помолиться Артемиде. Неожиданно запищал эйхос. Елецкая сбавила ход, перестраиваясь вправо и ища место, чтобы остановиться – сообщение могло быть важным, а за рулем она никогда не пользовалась эйхосом.
Остановиться получилось лишь ближе к скверу Южных Механиков. Там графиня припарковалась у цветочной лавки и включала эйхос. На крошечном экранчике тут же высветилась желтая строка: «Евклид».
– Боги, ну за что? – Елена Викторовна слабо улыбнулась, помедлила, глядя в окно на солидного мужчину, бегущего через улицу с огромным букетом роз.
Потом нажала боковую пластину. Из прибора задался чуть искаженный голос Евстафьева: «Леночка, прелесть моя! Весь вечер, весь вечер был в мыслях о тебе! Мне так приятно, что вчера между нами произошло. Ты можешь сказать, что ничего не было и ты даже выставила меня за дверь, но для меня… Для меня все было! Были твои манящие глаза, твои губы, твое теплое дыхание! Как мне его последнее время не хватает!..»
Елецкая нажала на паузу и уронив голову на мягкий подголовник, подумала: «Почему же ничего не было… Было. Было какое-то безумие…». Ведь вчера он ее действительно раздразнил, что ей пришлось помучить себя дилдо. И хотя она представляла Майкла, Евклид тоже мелькнул в ее нескромных фантазиях несколько раз. А потом появилась Гера. Какой позор!
Графиня густо покраснела, нервно открыла сумочку и достала коробочку «Госпожа Аллои». Продолжила она слушать барона лишь после того, как прикурила: «Леночка! Я сегодня почти не спал. Не мог уснуть, потому что, закрываю глаза, а перед ними ты. Ходил после полуночи по террасе, вспоминал, как мы целовались с тобой за кустами сирени, а в это время Петр ходил рядом. И Саша твой там же бегал с моей Талией. Боги, какие это были времена! Как я хочу их и тебя! Давай встретимся сегодня, Лен! Я очень тебя прошу, приезжай ко мне на ужин! Хочешь я на колени встану!» – раздался какой-то шорох, потом звон разбитой посудины. И снова голос барона: «Лен, любимая моя, я стою на коленях. Уронил китайскую вазу, ту, что из Цзянси с золотыми утками. Даже смешно. Лен, я прошу тебя! И очень жду ответа!».
– Какой же ты нудный, Евклид! – отозвалась Елецкая. – Нудный, но все равно милый.
Ей даже захотелось побаловать его. И если бы не мысли о Майкле, то Елецкая согласилась бы – поехала к нему на ужин. А там… Нет, там, скорее всего без всяких продолжений. Хотя она могла бы не устоять.
Как знающая себе цену женщина, Елена Владимировна решила сразу не отвечать. Неторопливо докурила длинную сигарету и повела новенький, красно-бронзовый «Енисей-8» к дому.
Когда графиня зашла, у дверей гостиной стоял дворецкий, и парень из охраны, имя которого она не знала. Денис, смеясь через слово, рассказывал им двоим какой-то анекдот про поляков.
– Здравия вам, ваше сиятельство! – приветствовал ее молодой коренастый охранник.
– Все смеетесь? – графиня строга глянула на них и столь же строго известила: – Император скончался час назад. Я только что из дворца.
Все замолчали. Тот молоденький охранник полушепотом произнес:
– Извините, ваше сиятельство…
Елецкая не ответила, направилась было к лестнице, но вдруг передумала и свернула направо, к залу богов. Войдя, она плотно закрыла тяжелую дверь, хотя здесь было душно, от пламени, горевшего в чашах на треногах, исходил жар. Оставив сумочку на табурете, графиня прошла вперед, бросила взгляд на статую Перуна. Высеченная из темно-желтого алтайского мрамора, она возвышалась почти до свода, и была в зале самой большой. Не потому, что Елецкие особо почитали верховного бога, но потому, что так было положено тысячелетним указом.
Опустившись перед ним на колени, графиня сложила руки на груди и подумала, что к вечеру надо будет отправить Антона Максимовича в храм на Казанскую площадь – пусть принесет дары на жертвенник и молитву за душу Филофея. Она праведная дворянка и теперь это ее первый долг.
Елецкая теснее прижала ладони к груди – молитва как-то не шла. Мысли не слушались ее и уплывали куда-то в сторону. Если она думала об императоре, то почему-то мысли он нем тут же вытесняла Глория, а за ней Саша. Наконец, она выдавила из себя:
– Держатель Небес, Заступник земель наших! Громовержец и несравнимый Победоносец! Прими душу великого императора Филофея! Одари его своей милостью и божественным утешением! Он был добрым человеком. Во всем праведным, чтящим Небесные законы и Имперское право! Прошу, будь добр и снисходителен к прегрешениям, если таковые когда-то были! – произнесла она, думая, что вышло нескладно, и молитва сказана не во всей полноте. Постояла еще на коленях минуту, сожалея, что не подложила коврик.
Встала и направилась к статуе Артемиды. Вчерашние слова Геры зазвучали в памяти с новой силой. Такой, что казалось Величайшая снова здесь и повторят их вслух: «Молись мне у домашнего алтаря и ходи в мой храм. Делай это чаще. Тогда и ты, и твой сын будете под моей защитой. Слышала меня, милая? Молись мне, а не Артемиде!».
О проекте
О подписке