Глава 8

Путешественники делят Главный Мир с обычными людьми, но мы с ними действуем в очень разных сферах. Знакомство и деловые отношения с ними являются приемлемыми, но сильные привязанности не одобряются.

Одно из важнейших требований к Путешественникам состоит в том, что они должны держать свой дар в тайне. В противном случае обычные люди, не понимающие степень нашей ответственности, будут пытаться использовать нас и Мультивселенную в своих интересах, что приведет в катастрофе.

Глава 10 «Этика и управление». Принципы и практика разделения, год пятый

Мы с Элиотом бывали в здании Совета множество раз. Сначала в раннем детстве, во время совместных семейных прогулок. Затем, когда нам исполнилось по одиннадцать лет и у нас начались специальные занятия, нас стали привозить сюда регулярно – это делала то его мама, то моя. Со временем мы стали ездить сюда на поезде самостоятельно – наши родственники верили, что мы не станем у всех на глазах нырять в переходы, окружающие местную железнодорожную станцию. Наш класс собирался четыре раза в неделю. За одно занятие по отработке практических навыков Путешественника я узнавала гораздо больше полезного, чем за целый месяц учебы в средней школе.

Для обычных людей штаб-квартира Совета выглядела точно так же, как любое другое офисное здание вблизи окружной железной дороги в районе Чикаго. «Совет по управлению изменениями» – такая надпись красовалась на вывеске рядом с парадной дверью. Никто не мог бы сказать, чем занимаются сидящие в здании люди, но жители города привыкли к нему и перестали замечать и его, и странное название. Мои родители получали от Совета выплаты – медицинскую страховку, пенсионное обеспечение. Кроме того, он погашал их расходы на такси. Офисы Совета были разбросаны по всему миру. За ними стояли целые общины Путешественников, которым филиалы Совета давали возможность существовать у всех на виду, не привлекая к себе внимания. Разумеется, это требовало финансирования. Чтобы получить необходимые средства, использовалась информация, добытая в параллельных мирах. Путешественники подняли торговлю инсайдерскими данными на принципиально новый уровень.

Мы с Элиотом знакомой дорогой отравились с вокзала «Юнион стэйшн» к зданию Совета. Пересекая реку по мосту Адамса, я изо всех сил старалась не смотреть на серо-зеленую воду где-то внизу. Наконец, припарковав машину, мы зашагали по улице, преодолевая последнюю часть пути пешком. У перехода через Уэкер-стрит мы остановились, ожидая зеленого сигнала светофора.

– Про мой прокол узнают все на свете, – с тоской произнесла я, теребя лямки рюкзака. – Наверное, там как раз обсуждают меня.

Светофор переключился, и Элиот потащил меня за руку на противоположную сторону улицы, огибая спешащих нам навстречу других пешеходов.

– Перестань шаркать ногами! – раздраженно бросил он. – Ты же любишь, когда о тебе говорят.

– Да, но не тогда, когда люди судачат о том, какая я дура. Так что это не тот случай.

– Большинство наверняка ничего не узнает.

Я недоверчиво усмехнулась.

– Еще как узнают. И будут смаковать подробности. Плакал мой рейтинг в классе.

В отличие от учеников обычных школ тем, кто обучался навыкам Путешественника, оценок не ставили, а присваивали рейтинги. Мой был безнадежно средним.

Рейтинг складывался из результатов работы в поле и выполнения аудиторных заданий. Практические занятия давались мне легко. Я хорошо ориентировалась среди ответвлений параллельных миров, легко проникала из одного в другой через переходы, без труда распознавала все сигналы… в общем, чувствовала себя в своей стихии. Соответственно, и показатели у меня были прекрасные.

Занятия в классе мне не давались. Там ни на кого не производили ни малейшего впечатления мои интуиция и способность к импровизации. Главным было точное следование протоколам Совета. Элиот не раз пытался мне помочь, но, когда он принимался мне что-то объяснять, становилось очевидно, что мой мозг устроен иначе, чем у большинства сверстников, имеющих дар Путешественника. В глазах же Совета слово «иной» являлось антонимом слова «хороший».

Мой рейтинг и результаты выпускного экзамена должны были определить, куда именно меня определят на практику. Разумеется, каждый из нас мог высказать по этому поводу свои пожелания, однако решение всегда оставалось за Советом. Никогда прежде я не осознавала с такой отчетливостью, что моя судьба находится в руках других людей. Теперь, когда ко мне пришло понимание этого, захотелось изо всех сил пнуть что-нибудь твердое.

Мы остановились у стеклянных дверей, ведущих в здание. За ними находился на редкость безликий вестибюль – мраморные полы, стойка охраны, выстроившиеся в ряд лифты, несколько низких диванов и столиков. Наши одноклассники сбились в стайку в углу – многие еще не успели снять пальто и рюкзаки.

– Послушай, – сказал Элиот, глядя на двух похожих друг на друга, словно близнецы, охранников за стойкой. – Когда ты окажешься перед Советом… В общем, сделай вид, будто ты сожалеешь о том, что сделала.

– Но я действительно сожалею, – произнесла я, вспомнив, как при виде исчезающих предметов и людей мой живот свело спазмом. – Мне ни к чему притворяться.

– Вот и хорошо. И не пытайся винить во всем Адди. Они все ее обожают, а значит, наверняка встанут на ее сторону.

– Тоже мне новость, – пробормотала я.

Элиот взял меня за руку:

– Мы ведь не хотим опоздать, верно?

Я кивнула, и он открыл передо мной стеклянную дверь.

Всякий раз, когда я переступала порог этого здания, по коже у меня пробегали мурашки. Есть какая-то странная власть и сила в тайнах, в скрытом знании, и чем глубже эти тайны спрятаны, тем эта сила больше. В здании Совета она буквально ощущалась в воздухе. Это сооружение хранило от обычных людей секреты, разузнать которые они не могли и мечтать, а потому не имело значения, сколько репродукций Моне висело в коридорах или насколько пестрыми были ковры и обивка мебели. Концентрация силы и власти в здании буквально зашкаливала и не позволяла обращать внимания на такие мелочи, как особенности интерьера.

На сей раз, как только я вошла внутрь, меня охватил страх, холодный и липкий.

– Дэл! – окликнула меня сидящая в углу на кушетке Келли Морено.

Люди повернули головы в мою сторону. Бормоча себе под нос невнятные ругательства, Келли встала и, бросив в сторону остальных презрительный взгляд, направилась через вестибюль ко мне. В тишине каблуки ее громко стучали по мраморному полу. Подойдя, Келли улыбнулась мне – тепло и несколько встревоженно:

– Это правда? Логан сказал, что ты…

– Дэланси Салливан? – спросил один из охранников, выходя из-за стойки. – Вы должны пройти со мной.

Улыбка исчезла с губ Келли. Элиот шагнул вперед.

– Куда? – спросил он. – И кто это сказал?

Боковым зрением я заметила, что мои одноклассники потихоньку подбираются поближе, чтобы не пропустить ни слова.

– На шестнадцатый этаж, – отчеканил охранник, выпятив грудь. – По требованию Совета.

– Но через пять минут начинаются занятия, – произнесла я внезапно севшим голосом.

– Не для вас, – самодовольно ухмыльнулся секьюрити.

Повернувшись к нему спиной, Элиот взглянул на меня. Он явно нервничал, глаза его возбужденно блестели.

– Я пойду с тобой.

Охранник взмахнул рукой, и к нему присоединилась женщина в такой же униформе – плохо сшитых черных брюках и белой рубашке с черной окантовкой. С ремня ее свисали электрошокер и прочие спецсредства.

Во избежание возникновения в здании турбулентности и несанкционированного появления переходных порталов местные охранники не носили огнестрельного оружия. До сегодняшнего дня я предполагала, что электрошокеры и баллончики с перечным газом, которыми они были снабжены, были нужны, чтобы обычные люди не проникли в нашу штаб-квартиру и не обнаружили, что на свете существуют Путешественники. Однако теперь, когда подоспевшая охранница впилась в моего друга хищным взглядом, я поняла, что была не совсем права.

– На Совет вызвана только Дэланси. Мы препроводим ее в зал заседаний. Остальные, как обычно, отправятся на занятия, – громко и гнусаво произнесла женщина в форме охранника.

Элиот снова взглянул на меня, давая понять, что готов вступить в спор.

– Это моя проблема, – сказала я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал. – Скоро увидимся.

Может, мне просто вынесут предупреждение и отпустят? Тогда я буду примерной ученицей, стану всем помогать в домашних делах. Превращусь в паиньку похлеще Адди. Я была готова на все что угодно – только бы мне не запретили Путешествовать.

Мои одноклассники преграждали нам дорогу к лифтам. За их спинами уже успели сгрудиться малыши, которые тоже приехали на занятия. Многие из них были с родителями. Все столпившиеся в вестибюле – по крайней мере, мне так казалось – смотрели на меня. Услышав, как при моем приближении стихает гул голосов, я почувствовала, что кровь приливает к щекам. Мне хотелось, чтобы меня знали благодаря моему мастерству, а не из-за моих фиаско.

Сфокусировав взгляд на дверях лифтов, я шла сквозь толпу, стараясь не обращать внимания на раздававшиеся шепот и злорадное хихиканье. Стыд жег меня, будто огнем. Но, когда я увидела за закрывающимися стальными створками сочувственное лицо Элиота, мне стало еще хуже, хотя хуже было уже некуда.

Раньше я думала, что сочувствие выдержать легче, чем насмешки. Но оказалось, что это не так. Насмешки заставляют человека ощетиниться, выставить защитные редуты. Жалость и сочувствие легко проникают в душу и рвут ее изнутри.

Не что-нибудь, именно жалость ломает людей.

Один из охранников сунул в щель на панели управления лифта карточку и нажал кнопку шестнадцатого этажа. Я хотела спросить у своих сопровождающих, что будет дальше, но они, поставив ноги на ширину плеч и сцепив пальцы за спиной, смотрели куда-то поверх моей головы невидящими взглядами. Поэтому я поняла, что, если даже я обращусь к ним, они вряд ли поддержат беседу.

Интересно, мелькнула у меня мысль, знают ли они, что я натворила, или же просто выполняют указание Совета без промедления доставить меня в зал заседаний? Из двух вариантов второй показался мне более вероятным. Обычно никто не задавал членам Совета вопросов, а их распоряжения выполнялись незамедлительно и без какого-либо обсуждения. Приказам Совета беспрекословно подчинялись даже мои родители.

На табло лифта поочередно загорались кнопки этажей, мимо которых мы проезжали. Наконец кабина замедлила движение и остановилась. Я непроизвольно сжала пальцы в кулаки. Двери лифта разъехались в стороны.

В холле, интерьер которого был выдержан в кремовых и черных тонах, стояли мои родители со скорбно опущенными головами. Монти, подслеповато озираясь, сидел неподалеку от них на обитом черной кожей диване. Наверное, он бывал в этом помещении множество раз, однако вид у него был такой, словно он оказался здесь впервые.

Один из охранников подтолкнул меня в спину, и я, неловко споткнувшись, шагнула в холл. Мама посмотрела на меня, и ее губы от раздражения сжались в тонкую линию.

– Дэл! Почему ты убежала? Мы ведь собирались поехать вместе.

– А я сказала, что поеду с Элиотом. Я в состоянии добраться сюда и без тебя.

У меня вдруг начали потеть ладони.

– Ты несовершеннолетняя. Совет не может огласить приговор, если не будем присутствовать мы, твои родители.

– Приговор? – изумилась я. – Меня что, будут судить?

– Нет, дорогая. – Отец взял меня за руку и привлек к себе, будто пытаясь защитить от собственных слов. – Суд уже закончился. Совет вызвал свидетелей, изучил все материалы…

Я резко отстранилась.

– Мне даже не позволили выступить в свою защиту!

– Ты вряд ли могла что-либо сказать в свою защиту, Дэл. Намерения не в счет. Объяснения тоже. Единственное, что имеет значение, – это конечный результат, – с горечью промолвил отец.

– Они глухие и немые, – проворчал Монти. – Они все и каждый из них.

– Папа! – воскликнула моя мама.

Монти раздраженно махнул рукой.

– Роуз говорила, что одно из мест в Совете следовало бы отдать мне. Она считала, что так я мог бы принести кое-какую пользу. Не давай им запугать себя, Дэл. Ты стóишь десятка таких, как они.

– Папа, так ты делу не поможешь, – заметила мама, устало массируя переносицу. – Пожалуйста, держи все это при себе хотя бы до тех пор, пока мы не доберемся до дома.

Презрение, с каким Монти относился к Совету, для меня не было сюрпризом. Оно было вызвано фактом, что Члены Совета так и не смогли отыскать его супругу, мою бабушку. Однако если бы его слова услышал кто-нибудь из недоброжелателей, они могли быть истолкованы как угодно.

– Между прочим, я все помню, – сказал Монти, постучав себя по лбу согнутым пальцем.

Я подумала, что, наверное, было бы лучше, если бы он остался дома. И тут вдруг до меня дошло, что в вестибюле нет еще одного члена нашей семьи.

– А где Адди? – спросила я.

Отец ухватился за узел своего галстука. Путешественников, особенно тех, кому доверяли проводить зачистку поврежденных миров, редко можно было увидеть при параде, в костюмах, отглаженных рубашках и галстуках. Теперь я поняла почему. При их работе подобная одежда становилась помехой.

– Она еще там, внутри.

Я ощутила прилив сочувствия к сестре, но в то же время и облегчение от того, что оказалась не единственной подсудимой. Вероятно, Совет уже огласил свой приговор для Адди, поскольку она не считалась несовершеннолетней.

Женщина-охранник плотнее прижала к голове наушник и указала нам на двойные двери зала заседаний Совета:

– Входите.

Монти с кряхтением поднялся с дивана. Мама помогла мне взять рюкзак и пальто и вручила то и другое отцу. Мне показалось, она хотела что-то сказать, но передумала. Мама заправила мне волосы за уши и вздохнула с таким видом, словно это было все, что она могла для меня сделать. Отец, не глядя мне в лицо, взялся за ручку двери.

Меня начала бить дрожь. Похоже, ситуация развивалась по наихудшему из сценариев, о котором я попросту старалась не думать. Все свидетельствовало о том, что меня собираются отправить в тюрьму. В темницу, откуда нет выхода.

Монти успокаивающим жестом накрыл мои пальцы своей рукой – небольшой, сухонькой, со вздувшимися голубыми венами.

– Я с тобой, – сказал он.

– Спасибо.

Я посмотрела на мраморную табличку на дверях зала заседаний Совета. На белом полированном камне было высечено видимое изображение звуковой частоты Главного Мира, звуковая волна в виде идеально симметричных колебаний – линий, скачущих вверх-вниз. Лозунг, высеченный на табличке, в краткой форме выражал суть того, чему меня учили:

 
Песнь истинная – ей вся честь;
Песнь истинная – она всему начало.
 

Впервые в жизни эти строки показались мне фальшивыми. Способность Путешествовать по параллельным мирам являлась моим врожденным даром. Однако те, кто сидел в зале заседаний Совета, обладали правом лишить меня возможности им пользоваться. Я поняла, что именно здесь и именно сейчас, в этот самый момент, определится моя дальнейшая судьба. Все зависело от одного решения.

И его принимала не я.