Идея поручить Монти присматривать за нами была абсурдной. Он зачастую не помнил, какой на дворе год и где у нас хранится молоко, но Путешествовать с ним, безусловно, было бы веселее и интереснее, чем с Адди, которую, судя по выражению ее лица, грызли два чувства: уязвленная гордость и ярость по поводу того, что ее отстранили от процесса моего воспитания, заменив кем-то другим.

– Лично я не возражаю, – сказала я. – Мне нравится проводить время с дедушкой.

Мама вопросительно посмотрела на Адди. Та, сделав над собой усилие, принужденно улыбнулась:

– Да, конечно.

– Отлично. Я дам знать об этом Совету.

Мама отряхнула руки, словно давая понять, что вопросы решены и все в полном порядке.

Монти встал из-за стола и отправился на улицу. Отец двинулся за ним следом. Адди поднялась на второй этаж, в свою комнату, чтобы предаться хандре. Я же забралась на чердак.

Мы с Адди жили в одной комнате до тех пор, пока мне не исполнилось десять лет. Когда это произошло, родители предложили мне переселиться в одно из чердачных помещений. Я сделала это в тот же день. Летом в моем жилище стояла удушающая жара, зимой – лютая стужа, но это было мое, и только мое, личное пространство. К тому же ведущая туда крутая и шаткая лестница была достаточно надежной защитой от чрезмерно частых визитов гостей и родственников.

Интерьер моей комнаты не был выдержан в каком-то стиле – скорее это было их смешение. Окна странной формы, потолок наклонный. Я обставила ее старой мебелью и тем, что не поместилось в других комнатах – в ней, например, стоял обитый бутылочно-зеленой тканью шезлонг, потрепанный кожаный стул и огромный чемодан с медными застежками. Столом мне служила старая дверь, взгроможденная на козлы для пилки дров. Она была почти не видна под кипами нотных тетрадей и ворохами карт.

Вдоль балок и над окнами я развесила звездочки оригами – это была моя собственная разноцветная вселенная. Они закачались на веревочках, когда я захлопнула дверь. Войдя, я взяла в руки скрипку.

Ничто так не восхищало меня и не помогало отвлечься от неприятностей, как музыка Баха. Она была нелегка для исполнения, но, погружаясь в нее, я забывала обо всем. Когда-то скрипка принадлежала моей бабушке, а еще раньше – ее бабушке. Чистый, сильный звук, лившийся из-под смычка, дал мне возможность выплеснуть из души весь гнев, который я ощущала, но не могла выразить на Совете.

Сыграв одну пьесу, я начала другую. В это время в комнату вошла мама.

– Очень хорошо, – похвалила она меня. – Но, по-моему, слишком быстро. Разве эту пьесу не следует играть в темпе ларго?

Разумеется, этого комментария следовало ожидать. Я сыграла последние такты еще быстрее и закончила произведение залихватской трелью.

– Я ведь имею право импровизировать, верно? Или Совет намерен контролировать и то, как я играю в свое удовольствие у себя дома?

Мама вздохнула:

– Хочешь верь, хочешь не верь, но мы все беспокоимся за тебя и желаем тебе добра.

Я сделала вид, будто полностью поглощена ослаблением смычка перед тем, как убрать его в футляр.

– Никто не сомневается в том, что ты очень талантлива, но тебе не хватает дисциплинированности. Путешествия – это не развлечение и тем более не игра, Дэл. Тут требуется внимание и полная сосредоточенность. И еще здесь важен опыт. Это как с музыкой – надо сначала изучить все правила и какое-то время неукоснительно следовать им, прежде чем ты получаешь право их нарушать.

– Монти постоянно нарушает все правила.

– И посмотри, к чему это привело. Если тебе нужны свидетельства того, насколько важно выполнять правила и инструкции, Монти – отличный пример. – Мама понизила голос, словно боялась, что ее отец может нас услышать. – Ему становится хуже.

Я провела пальцами по струнам, вызвав неприятный резкий звук. Монти был моим первым учителем, и мне не хотелось верить в то, что он деградирует как Путешественник.

– Его не так уж трудно контролировать – необходимо только вовремя предложить ему то, что он хочет.

– Он хочет одного – вернуть твою бабушку. Я знаю, что вам с Адди не нужен сопровождающий, но он нужен ему.

Только тут до меня дошло, в чем состоял замысел моих родителей.

– Значит, вы хотите, чтобы это мы за ним присматривали? А не наоборот?

– Адди в состоянии проконтролировать вас обоих. И потом, как-никак официально ответственной будет она. Но к твоему мнению он прислушивается больше, чем к мнению любого другого члена нашей семьи. Так было всегда.

Мама говорила правду. После того как Адди пошла в школу, мы с Монти часто оставались вдвоем.

– Пойдем со мной, Дэл, – предлагал он, протягивая мне руку.

И мы отправлялись в Путешествие. Монти повторял, что звучание отраженных миров – тоже своеобразная музыка, и учил меня слышать ее. Я внимательно слушала все, что он говорил, и теперь он платил мне тем же.

– Конечно, с ним надо что-то делать, но… – Мама потрогала кулон, висевший у нее на шее. Это был миниатюрный камертон – такой же, как у Адди. Подобный кулон имелся у каждого Путешественника. Точнее, у каждого лицензированного Путешественника. – Я не готова отправить его в интернат.

Так часто называли дом престарелых – место, где за Монти заботливо ухаживали бы, но где он был бы навсегда и накрепко привязан к Главному Миру. Ничто другое не убило бы его быстрее.

– И не надо так на меня смотреть, – продолжила мама. – Мы надеемся, что, если он будет находиться рядом с вами, с ним не случится никаких неприятностей. – Протянув руку, она заправила мне за ухо прядь волос. – Ты очень на нее похожа. Я имею в виду свою маму.

Разумеется, я много раз видела фотографию моей бабушки, висящую в передней, но никакого сходства не замечала. Снимок был сделан во время их с дедушкой свадьбы. Бабушка смотрела прямо в объектив фотокамеры, слегка приподняв подбородок. Ее облик излучал энергию и уверенность в себе. Взгляд темных глаз, улыбка – все свидетельствовало о том, что перед вами честный, умный, уверенный в себе, душевно щедрый человек. Она была из тех красавиц, которых люди называют ослепительными. Про меня же в лучшем случае говорили, что я миленькая, не более. Правда, нередко мне приходилось слышать в свой адрес и слово «красотка», но обычно в составе фразы вроде: «Дэл могла бы быть просто красоткой, если бы не ее ужасная одежда (прическа, манера держаться)».

– Ты хочешь сказать, что именно поэтому я его любимица? – спросила я.

Мама поправила ноты, стоявшие на резном пюпитре из красного дерева. Как и скрипка, он когда-то принадлежал моей бабушке. Монти настоял на том, чтобы я ими пользовалась. По сути, скрипка и пюпитр были единственными вещами, напоминавшими мне о ней.

– Ты действительно похожа на мою мать, но, думаю, дело еще и в том, что вы с Монти – два сапога пара. Ты будешь за ним хорошенько приглядывать, верно?

Я закрыла футляр со скрипкой и смычком. Если это могло спасти деда от отправки в дом престарелых, как я могла сказать «нет»?

Позднее, когда все в доме заснули, я, лежа в кровати, долго смотрела на бумажные звезды, висевшие на балках, и пыталась представить, как сложится моя жизнь, если я не сдам экзамен и никогда больше не смогу Путешествовать. Каждый выбор необратим, любое решение приводит к последствиям, изменить которые невозможно. Как живут люди, не имеющие возможности услышать звучание других миров? Как вообще можно так жить? От этих мыслей по спине у меня бежали мурашки.

Иногда меня беспокоило то, что мне слишком уж нравятся параллельные миры. Я понимала, что это опасное чувство, и жить надо проблемами того мира, в котором ты реально обитаешь. И все же неизведанные пространства влекли меня к себе, словно магнит.

Выскользнув из постели, я надела свою мешковатую шерстяную кофту и старые джинсы, стянула волосы в узел на затылке, сунула в карман стопку почтовой бумаги и осторожно прокралась на улицу.

Наверное, глупо было отправляться в Путешествие в одиночку, особенно после того, как Совет мне это запретил. Но от мысли, что в ближайшие шесть месяцев мне придется терпеть контроль со стороны Адди, я просто задыхалась – потому и решила позволить себе провести ночь так, как хотелось.

Я переходила из одной параллельной реальности в другую постепенно, все больше удаляясь от Главного Мира и наслаждаясь ощущением собственной силы и свободы. Впитывала звуки всем своим телом – кожей, мышцами, кровью, костями, внимательно изучая частоты, излучаемые разными сегментами Мультивселенной. Многие Путешественники говорили, что в других мирах очень шумно. На мой взгляд, они были неправы. В звучании параллельных миров имелась своя красота – нужно было только прислушаться.

Кондитерская, где продавали пончики, закрылась на ночь. Уличные фонари испускали мертвенно-белый свет, из-за чего моя кожа казалась необычно бледной. Но думаю, вид у меня при этом все равно был счастливый.

В нескольких кварталах от кондитерской я услышала звон гитары и низкий пульсирующий звук контрабаса. Концерт группы в кафе «Грандис». Именно на него приглашал меня Саймон. Вероятно, он уже успел изменить свои намерения или вообще забыл о том, что хотел послушать музыку в моей компании… Но я об этом хорошо помнила.

С неба посыпался редкий дождик. Я зашагала туда, откуда доносилась музыка, глядя по сторонам в поисках Саймона.

Саймона и неприятностей.