Глава 3. Приём гостей

Следующим утром, нежась в постели, Эмилия перебирала в памяти чудесные мгновения прошедшего пикника, стараясь не заострять внимания на некоторых досадных мелочах, отметая их в сторону. Постель нежно-бежевого цвета выгодно оттеняла молочную белизну кожи девушки, а тёмные волосы, разметавшиеся по подушке после сна, придавали её облику слегка небрежный вид. Вставать с постели не хотелось совершенно, несмотря на то что время завтрака миновало уже давно и, скорее всего, она уже не успеет вовремя спуститься к полднику. Так стоит ли торопиться? И не лучше ли провести время в своё удовольствие? Нужно было ещё столько всего обдумать…

И прежде всего свою линию поведения с Лаэртом Солсбури, захватившим её внимание, но не отвечающим ей тем же. Странное дело, даже тот нелюдимый и невоспитанный тип, Максимилиан Ровере, уделил её особе должное внимание, чего не скажешь о золотоволосом красавце Лаэрте. Лучше бы на месте того Максимилиана оказался Лаэрт, с досадой подумала она, испытывая некий дискомфорт оттого, что впервые почувствовала себя немного уязвлённой холодным равнодушием со стороны интересующего её мужчины. Нет, этому не бывать, усмехнулась она про себя, начиная разрабатывать собственный план. Причём уже было ясно, что одним появлением перед ясными голубыми глазами Лаэрта дело не обойдётся. Тут нужно действовать иными методами…

Эмилия сладко потянулась, прогоняя прочь остатки сна. Её энергичная натура жаждала приступить к действиям, не терпя ни минуты промедления. Она даже почувствовала лёгкие признаки голода и позвонила в колокольчик, вызывая прислугу, дала ей приказ принести завтрак в комнату. Дожидаясь, пока принесут завтрак, Эмилия, прохаживаясь по комнате, к своему удивлению, увидела из окна, как во двор съезжаются экипажи, один за другим. Не иначе как отец решил созвать новых знакомых, но забыл предупредить её об этом. Вчера она покинула пикник раньше него, решившего задержаться в компании своих приятелей, и не стала дожидаться его позднего возвращения. Прислуга подтвердила её догадки, передав, что отец просил Эмилию спуститься к обеду.

– Кто съехался по просьбе отца?

Прислуга начала перечислять фамилии, по большей части знакомые Эмилии. Была среди названных имён парочка новых для неё людей, о которых она слышала только из чужих разговоров, но не была знакома с ними лично. Скорее всего, придётся спуститься и провести полчаса или час в их обществе…

– Хорошо, – кивнула она горничной, – можешь приготовить нежно-розовое платье.

Горничная поспешно кинулась исполнять приказ, более не смея делать неуместные замечания. Эмилия усмехнулась про себя: похоже, что горничная всё же поняла оплошность, допущенную ею накануне, и сейчас из кожи вон лезла, чтобы выслужиться перед своей хозяйкой, не желая терять хорошее место. Так-то лучше.

Эмилия вновь подошла к окну, наблюдая за собиравшимися джентльменами и их супругами, заметив среди них того, кого явно не ожидала здесь увидеть. Его безошибочно можно было узнать по лёгкой хромоте. Она застыла, вглядываясь в фигуру Максимилиана. Почему отец решил пригласить и его? Сведений, полученных о нём накануне, было вполне достаточно, чтобы понять – Максимилиан относится к тому типу знакомых, которых терпят лишь из необходимости, но никак не из чувства расположенности к ним. Тем временем мужчина неспешно приближался к дому, оглядывая его фасад. И надо же было ему поднять глаза вверх и увидеть её, застывшую в оконном проёме. Эмилия невольно отпрянула назад, одёргивая тюль, и тут же раздосадовалась на саму себя за оплошность.

– Подожди, – велела она служанке, – можешь не заниматься подготовкой розового платья. Будет достаточно повседневного, а после спускайся вниз и передай отцу, что я чувствую себя утомлённой и останусь у себя.

Горничная молча кивнула головой и мгновенно исполнила приказанное ей, оставив Эмилию на некоторое время в просторной светлой спальне наедине с собой. Отец пару раз справился о самочувствии дочери: поначалу отправил одного из своих доверенных лиц, после подошёл к её покоям сам, предлагая спуститься вниз, к гостям, всего на пару минут из вежливости. Но она, сославшись на дурное самочувствие, отказалась.

– Дурное самочувствие или дурное настроение? – поинтересовался отец. Дверь, немного приглушающая звуки, не могла скрыть ироничной интонации его голоса. Отец, как никто другой, знал свою дочь и с лёгкостью определял, когда она на самом деле была нездорова, а когда всего лишь использовала мнимую болезнь в качестве благовидного предлога, чтобы отказаться от неприятных обязанностей.

– Мне кажется, эти два понятия столь близки, что не стоит разделять их, – отозвалась Эмилия, досадуя на прозорливость отца.

Отец закашлялся: в последнее время хриплый надсадный кашель донимал его всё сильнее, и Эмилии стало совестно оттого, что она всего лишь приписывает себе признаки болезни, в то время как отцу, по всей видимости, на самом деле нездоровится.

– Хорошо, – голосом более хриплым, чем обычно, произнёс отец. – Я не стану тебя заставлять поступать против твоей воли. Но хотелось бы, чтобы в следующий раз, когда я решу принимать гостей, твоя болезнь не наступила столь внезапно.

Ей ничего не оставалось, кроме как согласиться со словами отца: у его благодушия тоже имелся предел. И не стоило доводить его до того, чтобы ему приходилось выказывать свой норов. Эмилия привела себя в порядок и приказала прислуге отнести чашку ароматного чая в библиотеку, как и входящую корреспонденцию. Как правило, уже на следующее утро после посещения торжественного обеда ожидала стопка приглашений или благодарностей за чудесно проведённое время. Она сама буквально пару дней назад готовила к рассылке стопку подобных же писем, давая приказ доставить их сегодня же утром по ближайшим соседям.

Библиотека располагалась на том же этаже, что и спальня, и она добралась до неё в два счёта, оставшись не замеченной многочисленными гостями, расположившимися по большей части на нижнем этаже дома. С письмами она расправилась довольно быстро, отвечая заранее заготовленными для подобных случаев фразами: вежливо отказывалась, ссылаясь на занятость, если считала приглашение неуместным или недостойным высоты её положения, или принимала приглашение, не забывая отмечать назначенный день и час встречи в своём ежедневнике. А после принялась за чтение, решив восполнить некие пробелы в знании политических нюансов.

Нельзя было назвать её абсолютно несведущей в этом вопросе, но всё же вчера на пикнике были затронуты темы, далёкие от её понимания. А ей хотелось бы выглядеть в глазах Лаэрта той самой, которая выглядела бы рядом с ним достойной во всех смыслах этого слова. Чтение было несколько утомительным даже для её бойкого и пытливого ума.

Поневоле она ловила себя на мысли, что её образование в интересующем вопросе было довольно поверхностным: девушкам не полагалось быть разборчивыми в политических нюансах партий, находящихся по разные стороны баррикад. Совсем скоро она поняла, что парой-тройкой вечеров дело не обойдётся и стоит изучить предмет довольно пристально хотя бы для того, чтобы не вымолвить какую-либо непростительную глупость.

По мере чтения она делала пометки на белых листах бумаги, иногда сверяясь со словарём, когда встречала незнакомое ей понятие или то, значение которого она понимала весьма смутно. К тому же пришлось встать на лестницу и тянуться за словарём ненавистной ей латыни. Увесистый томик оттягивал руки тяжестью и наводил ещё большую тоску, потому, прикинув, что провела в библиотеке часа два, если не больше, Эмилия решила вернуть книги на место и немного передохнуть. Пришлось опять лезть на лестницу, чтобы поставить книги на надлежащее им место. Отец не терпел беспорядка и трепетно относился к этим тиснённым золотом переплётам, требуя от неё подобного же уважения. И ей в голову бы не пришло бросить все вытащенные ей тома на столе.

– Чудесного дня, Эмилия.

От неожиданности она, стоявшая на лестнице и пытавшаяся поставить книгу на место, вздрогнула, выронив её, и с досадой посмотрела на вошедшего, проникшего в помещение так незаметно, что она не услышала ни шагов, ни звука открывающейся двери. Это был Максимилиан Ровере, затянутый во всё чёрное, словно ворон, с полированной тростью в руках, прихваченной им, вероятно, для того, чтобы не так сильно выделялась хромота.

– Вам не говорили, что подкрадываться незамеченным считается дурным тоном? – она так и осталась стоять на третьей ступеньке лестницы, взирая на мужчину сверху вниз.

– Я не всегда придерживаюсь правил, принятых в обществе.

– Я уже успела отметить эту особенность вашей личности.

– Как и вашей, – одними уголками губ улыбнулся мужчина, медленно подходящий к ней, – вы не стали спускаться к гостям, чтобы отдать должное законом гостеприимства, как то принято.

– Я неважно себя чувствую, – не моргнув глазом соврала Эмилия, – и не хочу портить светскую беседу дурным настроением и самочувствием.

– Вероятно, мигрень? – невинно поинтересовался Максимилиан. Он подошёл совсем близко и, нагнувшись, подобрал оброненную книгу, резко выпрямился, подавая её Эмилии.

– Мне кажется, немного неприличным обсуждать вопросы дурного самочувствия с человеком, не вхожим в круг близких знакомых.

Эмилия вернула книгу на положенное ей место и сейчас терпеливо ждала, пока мужчина соизволит отодвинуться в сторону, давая ей возможность спуститься. Но он всё так же неподвижно стоял, опершись о свою трость, пристально рассматривая лицо Эмилии, вгоняя её в краску.

– А мне кажется, что сейчас я нахожусь к вам ближе, чем кто-либо другой из ваших близких друзей, – намеренно сделав ударение на слове «близких», заявил Максимилиан.

– Вы придаёте слишком большое значение физической близости, – недовольно проронила она, осознав, насколько двусмысленно звучит её фраза, только после того, как слова повисли в воздухе.

– Или вы недооцениваете её силу. Порой физическая близость способна связать крепче любых других уз, – он протянул ей руку ладонью вверх, предлагая опереться на неё, чтобы помочь ей спуститься.

Эмилия всё же приняла предложенную помощь, поскольку стоять на лестнице было не так уж удобно. Сухая ладонь была немного шероховатой на ощупь и горячей, словно он был болен лихорадкой, или просто у неё руки замёрзли в прохладной свежести библиотеки, находившейся на теневой стороне дома?

– Похоже, впервые с момента, когда мы были представлены друг другу, выпала возможность поговорить вдали от любопытствующих ушей и завистливых глаз, – мужчина крепко удерживал руку девушки, не разжимая пальцев даже после того, как необходимость в поддержке уже отпала.

– Думаете, в этом есть острая необходимость? – немного потянула ладонь на себя, но, вместо того чтобы отпустить руку, мужчина отставил трость в сторону и накрыл тонкую кисть девушки второй рукой.

– Я ещё не готов ответить на ваш вопрос, насколько остра эта необходимость, но в том, что она имеется, я уверен.

– Вы всегда ведёте себя подобным бестактным образом?

Максимилиан перевернул руку девушки ладонью вверх и принялся водить по мягкой ладони пальцем, постепенно поднимаясь выше к запястью, едва касаясь тонкой белой кожи, вызывая странный трепет от медленного скольжения подушечек пальцев. Эмилия невольно опустила глаза вниз, не в силах вынести пристальный тяжёлый взгляд мужчины. Она даже не могла заставить себя подолгу смотреть на его лицо, а он не отказывал себе в этом удовольствии, рассматривая черты лица девушки.

– А вы всегда прикрываетесь благовидным предлогом, чтобы скрыть истинные намерения и настроение?

– Интересно, какие же? – иронично воздев бровь, спросила она, взглянув всего на мгновение в глаза мужчине, который в это время беззастенчиво разглядывал её губы, словно прикасаясь к ним взором.

– Я могу привести не один пример. Как, например, на вчерашнем пикнике, где я впервые вас увидел. Любите прикидываться простушкой, делая вид, что не смыслите ни единого слова в разговорах о политике, в то время как в вашей очаровательной головке накапливается масса полезной информации. Или когда вы появляетесь в обществе своей приятельницы неказистой внешности, чтобы на её фоне выглядеть ещё более дивным цветком? Я могу продолжать, если захотите…

– Не слишком ли много выводов для второй мимолётной встречи? – отозвалась она, досадуя на его колкие и отчасти правдивые замечания. Или правды в его словах было гораздо больше, чем ей хотелось о том думать?

– За вами очень интересно наблюдать, Эмилия. Очаровательная непосредственность вкупе с дивной красотой и острым умом встречается не так уж часто, чтобы позволять себе упускать шанс…

– Вы забываетесь, – всё же нашла в себе силы придать своему лицу холодное выражение и выдернуть руку из его цепких проворных пальцев, добравшихся уже почти до самого локтя, – и не стоит пытаться меня скомпрометировать, находясь в непозволительной близости.

Она отошла на пару шагов назад, выжидающе глядя на мужчину, предполагая, что тот принесёт свои извинения. Возможно, так поступил бы практически каждый из её круга общения, но только не Максимилиан.

– Вы так боитесь быть скомпрометированной, поскольку считаете меня недостойным претендентом для подобного, или просто потому, что лелеете желание добиться взаимности Лаэрта Солсбури?

Она застыла, как громом поражённая. Неужели её заинтересованность Лаэртом была так заметна? И всё же говорить подобное в лицо незамужней девушке было возмутительно, однако на этом он ещё не закончил:

– Или, может быть, вы просто кокетничаете сейчас со мной, разыгрывая дивное представление на моих глазах, желая большего, чем невинное касание вашей руки? Я почти поверил в вашу искренность…

Одним неуловимым движением мужчина плавно двинулся в её сторону, даже хромота была не столь заметна. Он застыл от неё на расстоянии вытянутой руки и постепенно сокращал даже этот мизер свободного пространства, бросая тень на её тонкую фигуру.

– Вы чересчур самонадеянны для простого торговца вином, Максимилиан Ровере, – всё же ей удалось вонзить шпильку перед тем, как отойти назад на достаточное расстояние, не поворачиваясь к нему спиной.

Отчего-то ей показалось, что подобной ошибки нельзя совершать ни в коем случае, иначе он кинется за ней хищной птицей. Лицо мужчины прорезали глубокие складки, пролёгшие от губ, сжавшихся в узкую презрительную линию.

– А вы смотрите чересчур поверхностно, видя лишь то, что заметно на первый взгляд. Похоже, вы и на самом деле просто красивенькая пустышка, как отзывается о вас драгоценный Лаэрт.

Последнее слово осталось за ним. Уколол пренебрежительной фразой её самолюбие, задев потаённые сладостные мечты, полные светлого восторга от мыслей о возможном союзе с Лаэртом Солсбури, и, усмехаясь, наблюдал за её реакцией. В голову не приходило ни одной путной мысли, чтобы ответить на его насмешку, и она, ограничившись лишь негодующим взором, торопливо покинула помещение библиотеки, скорым шагом направляясь в свои комнаты.