II

Он проснулся далеко за полдень. Фруте разбудила его довольно громким воем, она требовала, чтобы ее вывели гулять. На вечернюю прогулку хозяин и собака поехали в Ниццу. Но Фруте в тот день вела себя необычно: на Английской набережной она опять стала выказывать нетерпение и принялась бесцеремонно протискиваться между гуляющими – как выяснилось, ради того, чтобы бурно приветствовать одного из них, настолько бурно, что остальные начали почтительно обходить эту пару.

Человек, к которому кинулась собака, опешил и стал озираться. Встретившись глазами с Каем, он поспешил к нему.

– Вот это сюрприз! Должно быть, вы приехали совсем недавно, иначе я бы заметил вас и Фруте.

– Только вчера, Льевен. А в Ниццу – только сегодня.

Льевен погладил дога по голове.

– А помните, как вы хотели подарить мне Фруте перед отъездом из Сурабайи? Тогда она была еще щенком, а теперь такая здоровенная.

– Сегодня я и не стал бы ее дарить. Сколько времени прошло с тех пор, как мы не виделись?

– Два года.

– Два года. Время спешит, как плохие часы. Я хочу сказать, что с таким же успехом это могли быть два месяца.

– Так много всего произошло?

– Так мало. Год я прожил довольно спокойно. Отчасти из расчета, отчасти из сентиментальности. Мне это пошло на пользу.

– Старая болезнь. Тяга к оседлости. Она, как малярия, нападает на человека через определенные промежутки времени. Теперь я пытаюсь ее лечить, навещая Кинсли. Он женился, любит фаршированных гусей и серьезное чтение. Это отпугивает на год вперед. Сколько вы намерены здесь пробыть?

Кай пожал плечами:

– Не знаю.

– Значит, мы встретились вовремя. Завтра я еду в Монцу. Хотите поехать со мной?

– Там будут гонки?

– Очень скромные, спортивного значения они не имеют. Но для меня они чрезвычайно важны. Несколько лет назад я купил пакет акций одного автозавода. Теперь мое положение в этой компании настолько упрочилось, что я с ними сотрудничаю. Мы сконструировали новый и очень хороший автомобиль, развивающий большую скорость. Его надо испытать. На завтрашние гонки мы заявили только одну машину, чтобы, не привлекая к себе особого внимания, проверить, как она будет вести себя при более длительной эксплуатации. Мы тренируемся с дальним прицелом – я хочу произвести фурор в гонках на Гран-при Европы. Поэтому мы не станем выжимать из машины все возможное. Пока что нам не нужна победа – только проба. Вас это интересует?

– Да. Я поеду с вами.

Они пошли вместе ужинать и заняли столик под открытым небом. Так приятно было спокойно посидеть, перебирая прожитые бок о бок годы, как дети перебирают крошки печенья.

Бронзовые фигуры перед отелем «Амбассадор» держали в руках светящиеся шары. Позади отеля «Негреско» всходила луна. Безвкусный павильон возле мола показался более сносным, когда из его окон на воду стал литься электрический свет. По набережным, словно моторизованная армия, в несколько рядов проносились машины. Шум прибоя смешивался с жужжаньем моторов.

Льевен заехал за Каем. Он взял с собой шофера, который должен был остаться в Монце, чтобы помочь механикам. Они ехали с умеренной скоростью. Дорога была переполнена автобусами, где сидели образованные представители среднего класса, а гиды с мегафонами просвещали их по части географии.

Описав дугу, дорога затем круто пошла вниз, предвещая еще невидимый поворот.

Сзади раздался резкий сигнал.

Льевен предостерегающе поднял руку, но при этом еще свернул в сторону, чтобы дать проехать другой машине.

Большой двухместный автомобиль уже выставил свой капот и пытался на высокой скорости их обогнать. Сидевшая за рулем женщина слишком поздно сообразила, что двойной поворот лишает ее свободы маневра. Тем не менее она попыталась быстро обогнать автомобиль Льевена.

Вдруг она услышала гудок машины, выезжавшей ей навстречу из-за поворота, и так растерялась, что повернула слишком рано. Хотя Льевен и затормозил, расстояние между ними сократилось настолько, что двухместный автомобиль зацепил его машину и покорежил ей грязезащитное крыло; в результате ее так занесло, что Льевену пришлось резко крутануть руль в противоположную сторону, чтобы не соскользнуть вниз.

Две машины стояли, сцепившись одна с другой. Льевен включил пронзительный предупреждающий сигнал. Кай выскочил и побежал за поворот, чтобы остановить встречные машины. В двухместном автомобиле сидела дама. Она вела машину одна. Бледная от испуга, она не сводила глаз с Льевена. Он пожал плечами:

– Не повезло.

– Это была моя вина, – поспешно сказала дама.

– Когда имеешь дело с автомобилями, о чьей-то вине говорить не приходится, – ответил он. – Это была досадная случайность. Надеюсь, мы сможем починить вашу машину.

Шофер разнял сцепившиеся крылья. Льевен осторожно отвел свою машину назад и мог теперь ее осмотреть.

– Только это погнутое крыло, – пустяк, все остальное в целости и сохранности.

Он отогнал машину на обозримое место, потом вместе с Каем вернулся обратно, чтобы обследовать двухместный автомобиль. Дама вышла и в растерянности стояла возле радиатора.

Льевен завел мотор и прислушался к нему. Он был в порядке.

– Полагаю, вы можете ехать, – сказал он с сожалением, включил скорость и выжал сцепление: в машине что-то заскрипело, но она не тронулась с места.

Льевен радостно воскликнул:

– Наверно, барахлит коробка передач, – и стал включать одну скорость за другой. Машина не реагировала.

Шофер выбросил из нее подушки и ступеньки и поднял домкратом задний мост, так, что колеса зависли над землей. Они не вертелись, когда работал мотор.

Льевен кивнул молодой даме:

– Мы уже нашли. Поврежден либо задний мост, либо дифференциальная ось. Это можно исправить только в мастерской.

– Может, просто выскочил какой-нибудь болт, – успокаивающе сказал Кай. – Я предлагаю дать хорошенько осмотреть машину в ближайшем городке. До него мы ее дотащим без труда.

– Дотащим-то с удовольствием, – засмеялся Льевен, – да только для этого нужен стальной трос.

– А нельзя оставить машину здесь и кого-нибудь за ней прислать? – спросила молодая дама.

– Если оставить, то присылать кого-то уже не понадобится. На этом малозаметном месте ее разобьет вдребезги первый же автобус, особенно если за рулем будет итальянец с амбициями гонщика. А они там есть у каждого. Раздобыть трос не проблема.

Кай принялся останавливать проезжающие легковые машины. Трос? В ответ с сожалением качали головой. Тогда он преградил дорогу первому же туристическому автобусу. Целый рой пассажиров с любопытством высунулся наружу.

Кай вступил в переговоры с водителем и на самом деле раздобыл у него трос. Дав этому человеку свой адрес, он пообещал, что отошлет трос в автобусный парк.

Но у водителя взыграло профессиональное честолюбие. Он бросил свой автобус и пассажиров, залез под поврежденный автомобиль и, лежа между колесами, выкрикивал, что он там обнаружил.

Его спутник с мегафоном стал его звать. Но тот только глубже забирался под машину. Смирившись, гид в ожидании водителя стал подробно рассказывать пассажирам о здешней местности.

Наконец, с некоторым применением силы, удалось-таки вытащить водителя из-под машины. Но прежде чем он перестал заниматься поломкой и вспомнил о своих обязанностях, пришлось надавать ему полные руки сигарет.

Шофер Льевена крепко соединил тросом оба автомобиля и сел в двухместный, чтобы им управлять.

Выяснилось, что его владелица – мисс Мод Филби – направлялась в Геную.

– Мы едем туда же, – заметил Льевен, – и по пути завернем в ремонтную мастерскую.

Они сидели все трое рядом. Машина тронулась. Обернувшись назад, Льевен крикнул:

– Тормоза работают?

– Да!

– Тогда, несмотря на прицеп, мы можем ехать быстрее, – сказал он, успокоившись, и принялся беседовать со своими спутниками.

Двадцатью километрами дальше они увидели светящуюся вывеску автомастерской. Машину втащили вовнутрь и демонтировали мост. Через час вышел шофер и сообщил, что срочный ремонт не имеет смысла, надо заказать запасные части. Через три дня машина будет на ходу.

Льевен вопрошающе взглянул на Мод Филби. Она кивнула:

– Я оставлю машину здесь. Если вы можете довезти меня до Генуи…

Он вежливо сказал:

– С удовольствием. Но мы едем дальше Генуи. Может быть, вам тоже надо дальше?

– Нет, только до Генуи. Меня там будут ждать.

– Так что, поехали?

Время поджимало. Льевен ехал быстро. С моря дул бриз. Вода была совсем синей. Небо и море составляли хороший фон для профиля американки. Лицо ее казалось произведением скульптора. Оно было виртуозно накрашено.

Кай предоставил Льевену вести разговор. Незнакомка принадлежала к тому типу женщин, которых с первого взгляда нельзя вполне точно классифицировать. К тому же она была американка, а это чрезвычайно затрудняло задачу. Будь она европейкой, ее можно было бы принять за изысканную даму полусвета; будучи американкой, она могла с таким же успехом оказаться женой страдающего печенью биржевого маклера.

Судя по всему, она была женщина экзальтированная, с претензиями, и отличалась особым, вполне американским свойством – путать вежливость с галантностью.

В Генуе она с ними распрощалась. Кай и Льевен поехали дальше, в Милан.

– Хорошенькая девушка, – сказал Льевен, – ее желтый кабриолет уже не раз попадался мне на глаза. Она, видимо, живет в Ницце.

– При обгоне она немножко неосторожна, Льевен.

– Зато тем осторожнее в разговорах.

– Стало быть, она здесь одна и, вероятно, не замужем. Это происшествие она приняла так легко, что не трудно угадать: подобные происшествия для нее не редкость и она не придает им значения.

– Если вы правы, Кай, то открывается довольно-таки неплохой шанс.

– Напротив: будь с нею здесь муж, тогда и впрямь был бы шанс.

– Я вообще-то нахожу, что она очень даже ничего, – задумчиво проговорил Льевен, – и, кажется также, не из тех, кто устраивает сцены при расставании.

– Какой вы практичный человек, – похвалил Кай собеседника, – это же замечательно удобно – начинать любовную связь сзади наперед и принять необходимые меры предосторожности, прежде чем рельсы чувств пойдут под уклон. Фантастически практично.

Льевен приосанился.

– Долгая жизнь…

Кай, смеясь, перебил его:

– Знаю-знаю: она научила вас во всех любовных делах первым делом обозначать границы, ибо ни в одной другой сфере катастрофа не может разразиться по такой пустяковой причине, как в этой. Но на меня это не производит впечатления – предусмотрительность, и ничего больше.

– Если исходить из задачи стопроцентно использовать данную тебе жизнь, тогда то, что вы называете предусмотрительностью, заслуживает более лестного определения: это знание, знание, дарующее человеку превосходство, умение предвидеть.

– Ваше знание несколько сурово обходится с начальными стадиями. У вас замечательные представления о конце; можно надеяться, что вы знаете столь же безошибочные рецепты для начала. Сегодняшнее происшествие, в сущности, принесло вам скудную добычу.

Льевен подмигнул ему.

– Вы забываете о кабриолете, отданном в ремонт. Это же просто подарок небес. Продолжение тут напрашивается так явно, что эта история могла бы стать хрестоматийной, служить упражнением для начинающего. Я готов даже отказаться от этого приключения, уступить его Хольштейну.

– Кто такой Хольштейн?

– Парень, который сегодня участвует в гонке от нашей фирмы. Двадцать три года, великолепен за рулем, в остальном, правда, идеалист, – задатки многообещающие, молодая гончая собака, хороша в травле, для выслеживания негодна.

– Я пришел к выводу: в течение двух лет, что мы с вами не виделись, вы даже стали щедрым. Этот дар…

– Окончательно я пока не решил, и кроме того, по этому вы можете судить, что моя щедрость сочетается со здравым смыслом – она простирается только на те области, где я сам еще чувствую себя неуверенно.

– При такой позиции вам редко придется мучиться раскаянием.

– Тем-то она и полезна. Позиция настолько эгоистичная, что с обратной стороны невольно затрагивает сферы высокой человечности – оберегать других…

Воздух потускнел. Придорожные кусты казались гипсовыми слепками – до такой степени они были запудрены пылью. Между небом и землей висел светлый известковый туман и широкими белыми полосами стелился по полям. Машина за машиной проносились по дороге. Это было шоссе, которое вело к гоночной трассе в Монце.

Солнце мерцало в облаках пыли, отчего его еще труднее было разглядеть. Вереница автомобилей за несколько километров до трассы смыкалась в цепь, которая разрывалась только в местах парковки.

Трибуны были полны, и от них исходило то беспокойное ожидание, какое всегда возникает в переполненных общественных местах, будь то театральные залы или спортивные арены – легкая лихорадка, охватывающая каждого, кто туда попадает. Хлопали флаги, висели в небе рекламные воздушные шары, и гудели, пробуя силы, невидимые моторы.

Льевен был поражен количеством публики. Вместе с Каем он прокладывал себе путь к складу запасных частей, чтобы заглянуть в отсек своего завода. Там царило волнение. Механики стояли группой и что-то живо обсуждали. К Льевену быстро подошел молодой человек. Правая рука у него была забинтована.

– В чем дело, Хольштейн, что это за повязка?

– Я немного защемил себе руку.

– Но ведь с этой повязкой вы не можете ехать! Что же нам теперь делать? – Льевен разглядывал туго забинтованную руку. – Как это случилось?

– Сегодня днем я хотел еще разок проверить масло и для этого поднял задние колеса. Но, должно быть, плохо установил домкрат, потому что пока я заливал масло, машина соскользнула и одно колесо зашибло мне руку.

– И что же?

– Ушиб, ничего страшного. Я поеду.

Льевен недовольно покачал головой. Хольштейн подавленно улыбнулся.

– Я могу ехать, честное слово! Рулить буду главным образом левой рукой. Я прекрасно умею вести левой, правая мне даже и не нужна. Кроме того, для торможения и переключения мы тут с ребятами смастерили крючок. Я примотаю его ремнем к запястью. Будет что-то вроде руки.

Он вынул крючок и показал, как намерен им пользоваться. На Льевена он смотрел боязливо и с какой-то безнадежностью. Потом, в поисках поддержки, обратился к Каю:

– Смотрите, это же совсем просто. Ведь на такой гладкой дороге ничего случиться не может.

Льевен не знал, смеяться ему или сердиться.

– Вашему крючку – этому гениальному крючку – честь и хвала! Изобретение весьма полезное и, возможно, со временем мы начнем конструировать машины с таким крючком. А пока что придется подождать. Ехать вы не можете, заявку мы отзовем.

На лице Хольштейна отразилось отчаяние. Он опять взял крючок и сказал:

– Я покажу вам это в машине, будет гораздо легче и наглядней. Давеча я уже сделал пробный круг.

Он сел на сиденье и пристегнулся ремнями. Льевен крепко взял его за руку.

– Вы просто ребенок, Хольштейн. Когда машина должна делать сто пятьдесят километров в час, то на извилистой северной части трассы, в какой-нибудь узкой петле, вам понадобятся не то что две, а все три руки, чтобы удержать машину и не сверзиться вниз. Жаль, что так получилось. Вы не виноваты, – то, что вы так рветесь ехать, говорит в вашу пользу, но вы не поедете. Это было бы невероятным легкомыслием. Пойду аннулирую заявку.

Он по-товарищески взял забинтованную руку Хольштейна и погладил ее.

– Надеюсь, она скоро придет в норму. – Кивнув Хольштейну, Льевен ушел вместе с Каем.

Хольштейн оторопело смотрел им вслед.

Кай и Льевен протискивались сквозь толпу. Трасса была перекрыта. С минуты на минуту должна была начаться первая гонка.

– Почему вы сердитесь, Льевен? – спросил Кай. – Этот юноша производит хорошее впечатление.

– Он на самом деле хороший, – ответил Льевен, – один из лучших автогонщиков, каких мы могли заполучить, молодой, отчаянно смелый, однако пока еще неосторожный, приходится всякий раз вдалбливать ему, чтобы он строго придерживался инструкций.

Надвигался вой, похожий на рев гранаты. Первые автомобили промчались по трассе. Льевен поглядел им вслед.

– Для меня было крайне важно, чтобы Хольштейн участвовал в этой гонке, ведь мы хотели понаблюдать за нашей машиной. Директор завода, Пеш, уже сидит на трибуне с секундомером. Он еще ничего не знает. Прибыл сюда сегодня утром и позвонил мне, что все в порядке, я могу приезжать. Тем временем он еще съездил в Милан и в наш отсек больше не заглядывал. Пеш собирался с трибуны определить время нашей машины, а я – остановить ее после поворота Лесмо; таким образом, мы хотели не допустить, чтобы она прошла всю дистанцию. Дело в том, что уже во время тренировочных заездов она вызвала у многих любопытство, слишком большое любопытство.

Снова целая стайка автомобилей с шумом пролетела мимо них. Льевен затопал ногами.

– Как это будоражит! Я принимал участие в стольких гонках, что пора бы мне угомониться. Но каждый раз, когда я слышу мотор, работающий на полную мощность, меня знобит от волнения. Какая досада, что мы вылетели!

Он обернулся. Сзади кто-то позвал его по имени. К нему подбежал один из механиков.

– Пойдемте скорее…

– В чем дело?

– Хольштейн…

– Что с ним?

– Он срывает повязку.

Льевен побагровел от злости и поспешил за механиком. По дороге тот рассказал: когда Льевен и Кай ушли, Хольштейн вполне спокойно повернулся и пошел к машине. Механики хотели его утешить, но, казалось, он их не слышит. Он принялся осматривать машину – включение, педали, потом сел на радиатор и раскурил сигарету. Тут со стартовой площадки донесся рев моторов и мимо них промчался первый автомобиль. Хольштейна сразу как подменили – он стукнул забинтованной рукой по радиатору и, прежде чем кто-то успел к нему подбежать, крючком содрал повязку.

Льевен и Кай подошли к Хольштейну. Тот был очень бледен, глаза сверкали, губы плотно сжаты. Правая рука висела, повязка была изорвана и в крови.

Льевен взял крючок, который один из механиков вертел в руках, и выругался, но сразу смолк, увидев лицо молодого человека – настолько безумным выглядело оно в эту минуту. Льевен бросил крючок в угол и обнял Хольштейна.

– Я знаю, что это такое – быть участником гонки и оказаться не в силах ехать. Особенно это больно в вашем возрасте – хуже, чем потерять женщину. Вы вправе сейчас ругаться, беситься, да пусть бы вы даже попытались левой рукой – разумеется, левой – согнуть этот крючок, – но вот этого делать было не надо, верно же, вы и сами видите…

У Хольштейна беспомощно дрогнули губы, Льевен взглянул на его кровоточащую руку.

– Вам вовсе не обязательно было выигрывать гонку, мы же хотели только испытать машину…

Хольштейн выдавил из себя:

– Я бы выиграл.