Цитаты из книги «Ночь в Лиссабоне»

Когда стемнело настолько, что нельзя было заметить дыма, я развел в камине огонь, и мы занялись едой. Все казалось призрачным и заколдованным

Я кивнул. Странный холодный страх охватил меня внезапно – остаток древнего суеверия, предостерегающего от искушения судьбы. Впрочем, разве я сам не умер уже давно, разве я не живу с бумагами мертвеца?

Если сумятица переходит в бессмысленную жестокость, то потом для нее трудно будет отыскать оправдания.

Когда у тебя нет родины, потери особенно тяжелы. Нигде не находишь опоры, а чужбина кажется особенно чужой.

– Не проявляйте нетерпения, – прервал вдруг себя Шварц, – когда я говорю о природе. Она приобрела вдруг для нас в это время такое же значение, как для животных. Она была тем, что никогда не отталкивало нас от себя. Ей не нужны были паспорта и свидетельства об арийском происхождении. Она давала и брала, безличная и исцеляющая, как лекарство.

– Странная вещь безнадежность, – продолжал Шварц. – Как крепко сидит внутри нас стремление выжить, только бы выжить! И вот тогда попадешь вдруг, словно судно во время тайфуна, в полный штиль в самом центре урагана. Ты уже сдался, ты уже похож на жука, который притворяется мертвым. Но ты не мертв.

Она касалась губами моих пальцев, один раз мне показалось, что я чувствую слезы. Я ничего не сказал. Я любил ее. И никогда – даже в минуты обладания – я, наверно, не любил ее с большей силой, чем тогда, в ту мрачную ночь с всхлипываниями, храпом и странным шипящим звуком из-за куч угля, куда уходили мочиться мужчины.

Елена раскрыла окна и дверь. – Здесь пахнет солдатскими сапогами и террором, – сказала она. – Пусть сюда войдет август. Откроем окна настежь и уйдем. Кажется, время обеда?

почувствовал что-то вроде симпатии. Он, видно, был свободен от фальшивых правил приличия и понимал, что если человек голоден, он будет есть, даже если рядом страдают, и что это нельзя считать бесчувственностью. Если ничем нельзя помочь другому – пусть голодный ест хлеб, пока его не отняли.

Я хотел спастись, и мне нужны были мои деньги. Ведь это были не просто деньги – обыкновенное, шкурное, эгоистическое личное счастье, – они означали безопасность, покой, жизнь с Еленой, пусть хотя бы в течение нескольких месяцев. Нам никогда не освободиться от этого. Но наше второе «я», которое не поддается контролю, всегда наблюдает за этой комедией.