Цитаты из книги «Ночь в Лиссабоне»

Обещай, что не дашь отправить меня назад». «Обещаю», – сказал я. Она была слишком взволнована, и мне ничего не оставалось, кроме как в своем бессилии обещать всесилие. «Я люблю тебя, – сказала она своим хрипловатым, возбужденным голосом. – Я люблю тебя, и, что бы ни случилось, ты всегда должен этому верить!» «Я верю», – ответил я, веря и не веря.

щутил слезы, но ничего не сказал. Я очень любил ее и думал, что никогда, даже обладая ею, не любил ее больше, чем в эту грязную ночь с ее храпом и странным шипящим звуком, какой производит на угле моча. Я сидел очень тихо, и мое «я» было стерто любовью.

Это как посмотреть. Вы знаете историю о раках, которых бросили в котел с холодной водой, чтобы сварить? Когда вода нагрелась до пятидесяти градусов, они закричали, что это невыносимо, и запричитали, жалея о прекрасном времени, когда ее температура была всего сорок градусов; когда жар достиг шестидесяти градусов, они закричали, как хорошо было при пятидесяти, потом, при семидесяти, – как хорошо было при шестидесяти, и так далее.

Это идет намного дальше. До того, что мы называем смертью, и еще дальше. Где утрата, если можно удержать чувство? Разве город исчезает, когда покинешь его? Разве не живет в вас, даже если разрушен?

… вода была для нее судьбой, и вопросом, и ответом, и ей нужно вынести все в одиночку, как любому из нас, – та малость, какую может сделать другой, это просто быть рядом, чтобы дать хоть немного тепла.

Когда увидел, что она плывет, я сходил в дом, принес мохнатое полотенце и купальный халат. Потом сел на гранитную глыбу и стал ждать. Глядя на ее голову с высоко подколотыми волосами, совсем маленькую в водном просторе, я думал о том, что она – все мое достояние, и с удовольствием окликнул бы ее, позвал обратно. Но в то же время меня не оставляло ощущение, что ей нужно в одиночку выдержать схватку с чем-то мне неведомым и сейчас она именно этим и зан

дней, а от этого ее глаза казались светлее. «Я очень тебя люблю, – сказал я. – Люблю тебя, и этот миг, и это лето, которое не задержится, и этот пейзаж, и прощание, и впервые в жизни себя самого, потому что я, как зеркало, отражаю тебя и таким образом вижу вдвойне. Благословен будь этот вечер и этот час!» «Благословенно будь все! Давай выпьем за это. И будь благословен ты, потому что наконец осмелился сказать нечто такое, из-за чего раньше покраснел бы». «Я все еще краснею. Но внутренне и без стыда. Дай мне немного времени. Я должен привыкнуть. Даже гусенице надо привыкнуть, когда она после бытия в потемках выползает на свет и обнаруживает, что у нее есть крылья. Как счастливы здесь люди! Как дивно пахнет дикий жасмин! Официантка говорит, тут в лесах его полным-полно».

сейчас в этой сумрачной комнате с запахом духов Хелен, ее платьев и постели я желал только одного: обладать ею всем моим существом, всем, на что я способен, и единственное, что причиняло боль и пронизывало банальную, тупую муку утраты, была неспособность обладать ею полнее и глубже, чем позволяла природа. Мне хотелось покровом раскинуться над нею, хотелось иметь тысячи губ и рук, сделаться идеальным футляром, повторяющим ее форму, чтобы чувствовать ее повсюду, без каких-либо зазоров, прильнуть кожей к коже, испытывая, несмотря ни на что, первозданную боль, что можно лишь прижаться кожей к коже, а не излиться кровью в кровь, что это не единение, а только близость.

друга и последнем единении меж снами, я должен овладеть Хелен, осознанно, овладеть всеми чувствами, ее мозгом, ее глазами, ее мыслями, целиком, а не только как зверь меж ночью и утром.

raison d’être[2] привел меня в восхищение. Пятью г