А потом Нур ад-Дин обернулся к шейху Ибрахиму и спросил его: «О шейх Ибрахим, нет ли у тебя какого-нибудь питья? Ведь люди пьют, когда поедят». И шейх Ибрахим принес им воды – прекрасной, нежной и холодной, но Нур ад-Дин сказал: «О шейх Ибрахим, это не то питье, которого я хочу». – «Может быть, ты хочешь вина?» – спросил шейх. И когда Нур ад-Дин ответил: «Да», – он воскликнул: «Сохрани меня от него Аллах! Я уже тринадцать лет не делал этого, так как пророк, да благословит его Аллах и да приветствует, проклял пьющих вино и тех, кто его выжимает, продает или покупает».

«Выслушай от меня два слова», – сказал Нур ад-Дин. «Говори», – отвечал старик, и Нур ад-Дин спросил: «Если какой-нибудь проклятый осел будет проклят, случится с тобою что-нибудь оттого, что он проклят?» – «Нет», – отвечал старик. И Нур ад-Дин сказал: «Возьми этот динар и эти два дирхема, сядь на того осла, и остановись поодаль от лавки, и, когда увидишь покупающего вино, позови его от лавки и скажи: «Возьми эти два дирхема, и купи на этот динар вина, и взвали его на осла». И будет, что ты не нес вино и не покупал, и с тобой из-за этого ничего не случится». И шейх Ибрахим воскликнул, смеясь его словам: «Клянусь Аллахом, дитя мое, я и не видал никого остроумнее тебя, и не слышал речей слаще твоих!» А потом шейх Ибрахим сделал так, как сказал ему Нур ад-Дин, и тот поблагодарил его за это и сказал: «Теперь мы зависим от тебя, и тебе следует лишь соглашаться. Принеси нам то, что нам нужно». – «О дитя мое, – отвечал Ибрахим, – вот мой погреб перед тобою (а это была кладовая, предназначенная для повелителя правоверных), входи туда и бери оттуда что хочешь, там больше, чем ты пожелаешь».

И Нур ад-Дин вошел в кладовую, и увидал там сосуды из золота, серебра и хрусталя, выложенные разными дорогими камнями, и вынес их, и расставил в ряд, и налил вино в кружки и бутылки, и он был обрадован тем, что увидел, и поражен. И шейх Ибрахим принес им плоды и цветы, а затем он ушел и сел поодаль от них, а они стали пить и веселиться.

И питье взяло над ними власть, и глаза их стали влюбленно переглядываться, и волосы у них распустились, и цвет лица изменился. И шейх Ибрахим сказал себе: «Что это я сижу вдали, отчего мне не сесть возле них? Когда я встречу у себя таких, как эти двое, что похожи на две луны?»

И шейх Ибрахим подошел и сел в конце портика, и Нур ад-Дин Али сказал ему: «О господин, заклинаю тебя жизнью, подойди к нам!» – и шейх Ибрахим подошел. И Нур ад-Дин наполнил кубок и, взглянув на шейха Ибрахима, сказал: «Выпей, чтобы посмотреть, какой у него вкус!» – «Сохрани Аллах! – воскликнул шейх Ибрахим, – я уже тринадцать лет ничего такого не делал!» И Нур ад-Дин притворился, что забыл о нем, и выпил кубок и кинулся на землю, показывая, что хмель одолел его.

И тогда Анис аль-Джалис взглянула на шейха и сказала ему: «О шейх Ибрахим, посмотри, как этот поступил со мной», – а шейх Ибрахим спросил: «А что с ним, о госпожа?» И девушка отвечала: «Он постоянно так поступает со мною: попьет недолго и заснет, а я остаюсь одна, и нет у меня собутыльника, чтобы посидеть со мною за чашей, и некому мне пропеть над чашей». – «Клянусь Аллахом, это нехорошо!» – сказал шейх Ибрахим (а его члены расслабли, и душа его склонилась к ней из-за ее слов). А девушка наполнила кубок и, взглянув на шейха Ибрахима, сказала: «Заклинаю тебя жизнью, не возьмешь ли ты его и не выпьешь ли? Не отказывайся и залечи мое сердце». И шейх Ибрахим протянул руку, и взял кубок, и выпил его, а она налила ему второй раз, и поставила кубок на подсвечник, и сказала: «О господин, тебе остается этот». – «Клянусь Аллахом, – ответил он, – я не могу его выпить! Довольно того, что я уже выпил!» Но девушка воскликнула: «Клянусь Аллахом, это неизбежно!» И шейх взял кубок и выпил его, а потом она дала ему третий, и он взял его и хотел его выпить, как вдруг Нур ад-Дин очнулся, и сел прямо, и сказал: «О шейх Ибрахим, что это такое? Разве я только что не заклинал тебя, а ты отказался и сказал: «Я уже тринадцать лет не делал этого»?» И шейх Ибрахим отвечал, смущенный: «Клянусь Аллахом, я не виноват, это она сказала мне!» – и Нур ад-Дин засмеялся.

И они сели пить, и девушка сказала потихоньку своему господину: «О господин, пей и не упрашивай шейха Ибрахима пить, я покажу тебе, что с ним будет». И она принялась наливать и поить своего господина, ее господин наливал и поил ее, и так они делали раз за разом, и шейх Ибрахим посмотрел на них и сказал: «Что это за дружба! Прокляни, Аллах, ненасытного, который пьет, в нашу очередь! Не дашь ли и мне выпить, брат мой? Что это такое, о благословенный!» И они засмеялись его словам так, что опрокинулись на спину, а потом они выпили, и напоили его, и продолжали пить вместе, пока не прошла треть ночи. И тогда девушка сказала: «О шейх Ибрахим, не встать ли мне, с твоего позволения, и не зажечь ли одну из этих свечей, что поставлены в ряд?» – «Встань, – сказал он, – но не зажигай больше одной свечи», – и девушка поднялась на ноги и, начавши с первой свечи, зажгла все восемьдесят, а потом села. И тогда Нур ад-Дин спросил: «О шейх Ибрахим, а что есть у тебя на мою долю? Не позволишь ли мне зажечь один из этих светильников?» И шейх Ибрахим сказал: «Встань, зажги один светильник и не будь ты тоже назойливым». И Нур ад-Дин поднялся и, начавши с первого, зажег все восемьдесят светильников, и тогда помещение заплясало. А шейх Ибрахим, которого уже одолел хмель, воскликнул: «Вы смелее меня!» И он встал на ноги и открыл все окна, и они с ним сидели и пили вместе, произнося стихи, и дворец весь сверкал.

И определил Аллах, властный на всякую вещь (и всякой вещи он создал причину), что в эту минуту халиф посмотрел и взглянул на те окна, что были над Тигром, при свете месяца и увидел свет свечей и светильников, блиставший в реке. И халиф, бросив взгляд и увидев, что дворец в саду как бы пляшет из-за этих свечей и светильников, воскликнул: «Ко мне Джафара Бармакида!» И не прошло мгновения, как тот уже предстал перед лицом повелителя правоверных, и халиф воскликнул: «О собака среди везирей! Ты отбираешь у меня город Багдад и не сообщаешь мне об этом?» – «Что это за слова?» – спросил Джафар. «Если бы город Багдад не был у меня отнят, – ответил халиф, – Дворец Изображений не горел бы огнями свечей и светильников и не были бы открыты его окна! Горе тебе! Кто бы отважился совершить подобные поступки, если бы ты у меня не отнял халифат?» И Джафар, у которого затряслись поджилки, спросил: «А кто рассказал тебе, что Дворец Изображений освещен и окна его открыты?» – и халиф отвечал: «Подойди ко мне и взгляни!»

И Джафар подошел к халифу, и посмотрел в сторону сада, и увидал, что дворец светится от свечей в темном мраке. И он хотел оправдать шейха Ибрахима, садовника: быть может, это было с его позволения, так как он увидел в этом для себя пользу, и сказал: «О повелитель правоверных, шейх Ибрахим на той неделе, что прошла, сказал мне: «О господин мой Джафар, я хочу справить обрезание моих сыновей при жизни повелителя правоверных и при твоей жизни», – и я спросил его: «А что тебе нужно?» – и он сказал мне: «Возьми для меня от халифа разрешение справить обрезание моих детей в замке». И я отвечал ему: «Иди справляй их обрезание, а я повидаюсь с халифом и уведомлю его об этом». И он таким образом ушел от меня, а я забыл тебя уведомить».

«О Джафар, – отвечал халиф, – у тебя была передо мной одна провинность, а теперь стало две, так как ты ошибся с двух сторон: во-первых, ты не уведомил меня об этом, а с другой стороны, ты не довел шейха Ибрахима до его цели: он ведь пришел к тебе и сказал эти слова только для того, чтобы намекнуть, что он хочет немного денег, и помочь себе ими, а ты ему ничего не дал и не сообщил мне об этом». – «О повелитель правоверных, я забыл», – отвечал Джафар, и халиф воскликнул: «Клянусь моими отцами и дедами, я проведу остаток ночи только возле него! Он человек праведный, и заботится о старцах и факирах, и созывает их, и они у него собираются, и, может быть, от молитвы кого-нибудь из них нам достанется благо в здешней и будущей жизни. И в этом деле будет для него польза от моего присутствия, и шейх Ибрахим обрадуется». – «О повелитель правоверных, – отвечал Джафар, – время вечернее, и они сейчас заканчивают». Но халиф вскричал: «Хочу непременно отправиться к ним!» – и Джафар умолк, и растерялся, и не знал, что делать.

А халиф поднялся на ноги, и Джафар пошел перед ним, и с ним был Масрур, евнух, и все трое отправились, изменив обличье, и, выйдя из дворца халифа, пошли по улицам, будучи в одежде купцов, и достигли ворот упомянутого сада. И халиф подошел и увидел, что ворота сада открыты, и удивился, и сказал: «Посмотри, Джафар! Как это шейх Ибрахим оставил ворота открытыми до этого времени! Не таков его обычай!»

И они вошли и достигли конца сада, остановились под дворцом, и халиф сказал: «О Джафар, я хочу посмотреть за ними, раньше чем войду к ним, чтобы взглянуть, чем они заняты, и посмотреть на старцев. Я до сих пор не слышу ни звука, и никакой факир не поминает имени Аллаха».

И халиф посмотрел, и увидел высокий орешник, и сказал: «О Джафар, я хочу влезть на это дерево – его ветви близко от окон – и посмотреть на них», – и затем халиф полез на дерево и до тех пор цеплялся с ветки на ветку, пока не поднялся на ветвь, бывшую напротив окна. И он сел на нее, и посмотрел в окно дворца, и увидел девушку и юношу, подобных двум лунам (превознесен тот, кто сотворил их и придал им образ!), и увидел шейха Ибрахима, который сидел с кубком в руке и говорил: «О владычица красавиц, в питье без музыки нету счастья! Я слышал, как поэт говорил:

За малою чашей мы чашу большую вина
По кругу запустим, и снова нальет нам луна,

Но ты не спеши, ведь без музыки пить не годится.
Не просто без свиста водой напоить скакуна»^[39].

И когда халиф увидал, что шейх Ибрахим совершает такие поступки, жила гнева вздулась у него меж глаз, и он спустился и сказал Джафару: «Я никогда не видал праведников в таком состоянии! Поднимись ты тоже на это дерево и посмотри, чтобы не миновало тебя благословение праведных». И услышав слова повелителя правоверных, Джафар впал в недоумение, не зная, что делать, и поднялся на верхушку дерева, и посмотрел, и вдруг видит Нур ад-Дина, шейха Ибрахима и невольницу, и у шейха Ибрахима в руках кубок. И увидав это, Джафар убедился, что погиб, и спустился вниз, и встал перед повелителем правоверных, и халиф сказал ему: «О Джафар, слава Аллаху, назначившему нам следовать явным указаниям закона!» И Джафар не мог ничего сказать от сильного смущения, а потом халиф взглянул на Джафара и сказал: «Посмотри-ка! Кто привел этих людей на это место и кто ввел их в мой дворец? Но равных по красоте этому юноше и этой девушке никогда не видели мои глаза». – «Твоя правда, о владыка султан», – отвечал Джафар, который начал надеяться на прощение халифа Харуна ар-Рашида, и халиф сказал: «О Джафар, поднимемся на ту ветку, что против них, и посмотрим на них!»

Оба поднялись на дерево, и стали смотреть, и услышали, что шейх Ибрахим говорил: «О господа мои, я оставил степенность за питьем вина, но это услаждает только при звуках струн». И Анис аль-Джалис ответила: «О шейх Ибрахим, клянусь Аллахом, будь у нас какие-нибудь музыкальные инструменты, наша радость была бы полной». И услышав слова невольницы, шейх Ибрахим встал на ноги, и халиф сказал Джафару: «Посмотрим, что он будет делать!» – «Не знаю», – отвечал Джафар, а шейх Ибрахим скрылся и вернулся с лютней, и халиф всмотрелся в нее и вдруг видит – это лютня Абу Исхака ан-Надима.

«Клянусь Аллахом, – воскликнул тогда халиф, – если эта невольница споет скверно, я распну вас всех, а если она споет хорошо, я их прощу и распну тебя одного». – «О боже, – сказал Джафар, – сделай так, чтобы она спела скверно!» – «Зачем?» – спросил халиф. «Чтобы ты распял нас всех, и мы бы развлекали друг друга», – отвечал Джафар, и халиф засмеялся его словам.

А девушка взяла лютню, и осмотрела ее, и настроила ее струны, и ударила по ним, и сердца устремились к ней, а она произнесла:

О люди, в чьей власти дать помощь несчастным влюбленным!
Нас пламя страстей иссушило, любовь обожгла,

Мы будем достойны любого из благодеяний,
Не надо смеяться, мы просим защиты от зла.

Нас горе постигло, мы в прахе теперь, в униженье,
Мы в ваших руках, наша участь, увы, тяжела.

Вы можете нас и убить, но какая вам прибыль?
На душу возьмете все наши дурные дела^[40].

«Клянусь Аллахом, хорошо, о Джафар! – воскликнул халиф. – Я в жизни не слышал голоса певицы, подобного этому!» А Джафар спросил: «Быть может, гнев халифа оставил его?» – «Да, оставил», – сказал халиф и спустился с дерева вместе с Джафаром, а потом он обратился к Джафару и сказал: «Я хочу войти, и посидеть с ними, и услышать пение этой девушки предо мной». – «О повелитель правоверных, – отвечал Джафар, – если ты войдешь к ним, они, может быть, смутятся, а шейх Ибрахим – тот умрет от страха». Но халиф воскликнул: «О Джафар, непременно научи меня, как мне придумать хитрость и войти к ним, чтобы они не узнали меня».

И халиф с Джафаром отправились в сторону Тигра, размышляя об этом деле, и вдруг видят, рыбак стоит и ловит рыбу под окнами дворца. А как-то раньше халиф кликнул шейха Ибрахима и спросил его: «Что это за шум я слышу под окнами дворца?» – и шейх Ибрахим ответил: «Это голоса рыбаков». И тогда халиф сказал ему: «Поди удали их отсюда», – и рыбаков не стали туда пускать.

Когда же наступила эта ночь, пришел рыбак, по имени Карим, и увидел, что ворота в сад открыты, и сказал: «Вот время небрежности! Я воспользуюсь этим и половлю теперь рыбу!» И он взял свою сеть и закинул ее в реку, и вдруг халиф, один, остановился над его головой. И халиф узнал его и сказал: «Карим!» – и тот обернулся, услышав, что его называют по имени, и когда он увидел халифа, у него затряслись поджилки, и он воскликнул: «Клянусь Аллахом, о повелитель правоверных, я сделал это не для того, чтобы посмеяться над приказом, но бедность и семья побудили меня на то, что ты видишь!»

«Полови на мое имя», – сказал халиф. И рыбак подошел обрадованный, и закинул сеть, и подождал, пока она растянется до конца и установится на дне, а потом он потянул ее к себе и вытянул всевозможную рыбу. И халиф обрадовался этому и сказал: «Карим, сними с себя одежду!» И тот скинул свое платье (а на нем был кафтан из грубой шерсти, с сотней заплаток, где было немало хвостатых вшей) и снял с головы тюрбан, который он вот уже три года не разматывал, но всякий раз, увидев тряпку, он нашивал ее на него.

И когда он скинул свой кафтан и тюрбан, халиф снял с себя две шелковые одежды – александрийскую и баальбекскую, – и плащ, и фараджию и сказал рыбаку: «Возьми их и надень». А халиф надел кафтан рыбака и его тюрбан, и прикрыл себе лицо платком, и сказал рыбаку: «Уходи к своему делу», – и рыбак поцеловал ноги халифа, и поблагодарил его, и сказал:

Ты милостив был, о дарующий свет голытьбе!
Подобной награды в моей не бывало судьбе.

Пребуду всю жизнь я до гроба тебе благодарен,
Из гроба мой прах вознесет благодарность тебе^[41].

И рыбак еще не окончил своего стихотворения, как вши уже заползали по коже халифа, и тот стал хватать их с шеи правой и левой рукой и кидать, и сказал: «О рыбак, горе тебе, поистине много вшей в этом кафтане!» – «О господин, – отвечал рыбак, – сейчас тебе больно, а пройдет неделя, и ты не будешь чувствовать их и не станешь о них думать». И халиф засмеялся и воскликнул: «Горе тебе! Оставлю я этот кафтан на теле!» – «Я хочу сказать тебе слово», – сказал рыбак. «Говори, что у тебя есть», – отвечал халиф. «Мне пришло на ум, о повелитель правоверных, – сказал рыбак, – что раз ты захотел научиться ловить рыбу, чтобы у тебя было в руках полезное ремесло, этот кафтан тебе подойдет». И халиф засмеялся словам рыбака, а затем рыбак повернул своей дорогой, а халиф взял корзину с рыбой, положил сверху немного зелени и пришел с нею к Джафару и остановился перед ним. И Джафар подумал, что это Карим, рыбак, и испугался за него и сказал: «Карим, что привело тебя сюда? Спасайся! Халиф сегодня в саду, и если он тебя увидит – пропала твоя шея». И услышав слова Джафара, халиф рассмеялся, и когда он рассмеялся, Джафар узнал его и сказал: «Быть может, ты наш владыка султан?» – «Да, Джафар, – отвечал халиф, – ты мой везирь, и мы с тобой пришли сюда, а ты меня не узнал; так как же узнает меня шейх Ибрахим, да еще пьяный? Стой на месте, пока я не вернусь к тебе!» И Джафар отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»

И потом халиф подошел к дверям дворца и постучал легким стуком, и Нур ад-Дин сказал: «Шейх Ибрахим, в двери дворца стучат». – «Кто у дверей?» – спросил шейх Ибрахим. И халиф сказал: «Я, шейх Ибрахим», – и тот спросил: «Кто ты?» – и халиф ответил: «Я, Карим, рыбак. Я услышал, что у тебя гости, и принес тебе немного рыбы. Она хорошая». И, услышав упоминание о рыбе, Нур ад-Дин и его невольница обрадовались и сказали: «О господин, открой ему, и пусть он принесет нам свою рыбу». И шейх Ибрахим открыл дверь, и халиф вошел, будучи в обличии рыбака, и поздоровался первым, и шейх Ибрахим сказал ему: «Привет вору, грабителю и игроку! Пойди покажи нам рыбу, которую ты принес!» И халиф показал им рыбу, и они посмотрели и видят – рыба живая, шевелится, и тогда невольница воскликнула: «Клянусь Аллахом, господин, эта рыба хорошая! Если бы она была жареная!» – «Клянусь Аллахом, госпожа моя, ты права! – ответил шейх Ибрахим и затем сказал халифу: – Почему ты не принес эту рыбу жареной? Встань теперь, изжарь ее и подай нам». – «Сейчас я вам ее изжарю и принесу», – отвечал халиф, и они сказали: «Живо!»

И халиф побежал бегом и, придя к Джафару, крикнул: «Джафар!» – «Да, повелитель правоверных, все хорошо?» – ответил Джафар, и халиф сказал: «Они потребовали от меня рыбу жареной». – «О повелитель правоверных, – сказал Джафар, – подай ее, я им ее изжарю». Но халиф воскликнул: «Клянусь гробницей моих отцов и дедов, ее изжарю только я, своей рукой!» И халиф подошел к хижине садовника, и, поискав там, нашел все, что ему было нужно, даже соль, шафран и майоран и прочее, и, подойдя к жаровне, повесил сковороду и хорошо поджарил рыбу, а когда она была готова, положил ее на лист банана, взял из сада лимон и сухих плодов, и принес рыбу, и поставил ее перед ними.

И девушка с юношей и шейх Ибрахим подошли и стали есть, а покончив с едой, они вымыли руки, и Нур ад-Дин сказал: «Клянусь Аллахом, рыбак, ты оказал нам сегодня вечером прекрасную милость!» И он положил руку в карман и вынул ему три динара из тех динаров, что дал ему Санджар, когда он выходил в путешествие, и сказал: «О рыбак, извини меня! Если бы ты знал меня до того, что со мной случилось, я бы, наверное, удалил горечь бедности из твоего сердца, но возьми это по мере благословения Аллаха!» И он кинул динары халифу, и халиф взял их, и поцеловал, и убрал (а при всем этом халиф желал только послушать девушку, когда она будет петь).

И халиф сказал Нур ад-Дину: «Ты поступил хорошо и был милостив, но я хочу от твоей всеобъемлющей милости, чтобы эта девушка спела нам песню, и я бы послушал».

И тогда Нур ад-Дин сказал: «Анис аль-Джалис!» – и она отвечала: «Да!» – а он сказал ей: «Заклинаю тебя жизнью, спой нам что-нибудь ради этого рыбака, он хочет тебя послушать!»

И услышав слова своего господина, девушка взяла лютню, настроила ее струны, прошлась по ним и произнесла:

О стройная дева! Лишь тронула струны рукой,
Ты наши похитила души, украла покой.

Едва лишь запела – и слух возвратила глухому.
«Какие прекрасные звуки!» – воскликнул немой^[42].

А потом она заиграла на диковинный лад, так что ошеломила умы, и произнесла такие стихи: