Цитаты из книг автора «Энтони Дорр»

Изредка они неумело исполняли супружеский долг. Но во вкус так и не вошли.

Мечтать можно о чем угодно, только это не сбудется. Никогда. Единственное, чего нам не видать, – это своей мечты. А все остальное…

Жизнь, Доротея, открывает тысячи дорог. Мать говорит по-английски так, словно выплевывает камешки. Но при этом жизнь никогда не откроет тебе ту единственную дорогу, о которой ты мечтаешь.

моя профессия – охота. Так-так. Охота. А в свободное время чем занимаешься? Думаю об охоте.

Энтони Дорр Весь невидимый нам свет Anthony Doerr ALL THE LIGHT WE CANNOT SEE Copyright © 2014 by Anthony Doerr All rights reserved © Е. Доброхотова-Майкова, перевод, 2015 © Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2015 Издательство АЗБУКА® * * * Посвящается Венди Вейль 1940-2012 В августе 1944 года древняя крепость Сен-Мало, ярчайшая драгоценность Изумрудного берега Бретани, была почти полностью уничтожена огнем… Из 865 зданий остались лишь 182, да и те были в той или иной степени повреждены. Филип Бек

В узком и высоком доме номер четыре по улице Воборель на последнем, шестом этаже шестнадцатилетняя незрячая Мари-Лора Леблан стоит на коленях перед низким столом.

Конденсатор, катушка индуктивности, катушка настройки, наушник. Один провод к заземлению, другой – вверх. Еще ничто в его жизни не было таким понятным и логичным.

Фон Румпель закрывает глаза и видит, как огненновласая богиня бежит по глубоким пещерам, роняя за собой капли пламени. Слышит, как безъязыкий жрец произносит: «Владелец камня будет жить вечно». Слышит слова своего отца: «Смотри на препятствия как на ступеньки к победе, Рейнгольд. Черпай в них вдохновение».

– все они кажутся ей обрывками тюремных списков, в которых снова нет ее отца. Она по-прежнему считает канализационные решетки: тридцать восемь от дома до лаборатории. На ее крохотном ажурном балкончике растут цветы, и летом она определяет время суток по тому, как раскрылись лепестки энотеры. Когда Элен уходит к подружкам и квартира кажется слишком тихой, Мари-Лора отправляется в ресторанчик, всегда в один и тот же, «Виляж Монж», напротив ботанического сада, и заказывает жареную утку в память о докторе Жеффаре. Счастлива ли она? По большей части, да. Например, когда стоит под деревом и слушает, как дрожат на ветру листья, или открывает посылку от собирателя и чувствует такой знакомый океанский запах выброшенных на берег раковин. Когда вспоминает, как читала Элен Жюль Верна и та засыпала, привалившись к ней сбоку

Юноша В пяти кварталах к северу белобрысый восемнадцатилетний солдат немецкой армии Вернер Пфенниг просыпается от тихого дробного гула. Даже скорее жужжания – как будто где-то далеко бьются о стекло мухи. Где он? Приторный, чуть химический запах оружейной смазки, аромат свежей стружки от новеньких снарядных ящиков, нафталиновый душок старого покрывала – он в гостинице. L’hôtel des Abeilles – «Пчелиный дом». Еще ночь. До утра далеко. В стороне моря свистит и грохает – работает зенитная артиллерия. Капрал ПВО бежит по коридору к лестнице. «В подвал!» – кричит он. Вернер включает фонарь, убирает одеяло в вещмешок и выскакивает в коридор. Не так давно «Пчелиный дом» был приветливым и уютным: яркие синие ставни на фасаде, устрицы на льду в ресторане, за барной стойкой официанты-бретонцы в галстуках-бабочках протирают бокалы. Двадцать один номер (все с видом на море), в вестибюле – камин размером с грузовик. Здесь пили аперитивы приехавшие на выходные парижане, а до них – редкие эмиссары республики, министры, заместители министров, аббаты и адмиралы, а еще столетиями раньше – обветренные корсары: убийцы, грабители, морские разбойники. А еще раньше, до того как здесь открыли гостиницу, пять веков назад, в доме жил богатый капер, который бросил морской разбой и занялся изучением пчел в окрестностях Сен-Мало; он записывал наблюдения в книжечку и ел мед прямо из сот. Над парадной дверью до сих пор сохранился дубовый барельеф со шмелями; замшелый фонтан во дворе сделан в форме улья. Вернеру больше всего нравятся пять потускнелых фресок на потолке самого большого номера верхнего этажа. На голубом фоне раскинули прозрачные крылышки пчелы размером с ребенка – ленивые трутни и пчелы-работницы, – а над шестиугольной ванной свернулась трехметровая царица с фасетчатыми глазами и золотистым пушком на брюшке. За последние четыре недели гостиница преобразилась в крепость. Отряд австрийских зенитчиков заколотил все окна, перевернул все кровати. Вход укрепили, лестницы заставили снарядными ящиками. На четвертом этаже, где из зимнего сада с французскими балконами открывается вид на крепостную стену, поселилась дряхлая зенитная пушка по имени «Восемь-восемь»[2], стреляющая девятикилограммовыми снарядами на пятнадцать километров. «Ее величество», называют австрийцы свою пушку. Последнюю неделю они ухаживали за нею, как пчелы – за царицей: заправили ее маслом, смазали механизм, покрасили ствол, разложили перед ней мешки с песком, словно приношения. Царственная «ахт-ахт», смертоносная монархиня, должна защитить их всех. Вернер на лестнице, между цоколем и первым этажом, когда «Восемь-восемь» делает два выстрела подряд. Он еще не слышал ее с такого близкого расстояния; звук такой, будто пол-отеля снесло взрывом. Вернер оступается, зажимает уши. Стены дрожат. Вибрация прокатывает сперва сверху вниз, затем – снизу вверх.