– А кто зажег лампу, Мигнис?

– Да, Мигнис.

– Он или она, наверное, вышел за хворостом или за дровами и скоро вернется?

Мигнис покосилась на дверь.

– Если кто и вернется, то Яков. Ми-ми, то-то он задерживается.

– Яков?

– Ми-ми, Яков. Старик-охотник. – Мышь подняла нос на непонятливого человека. – Он почти каждую ночь является, если лампу зажечь. Как раз в этом часу.

Мигнис посмотрела на стену. Там висели пыльные часы. Судя по их грязному запущенному циферблату, они давно остановились. Стрелки замерли на без пяти одиннадцать.

– Значит, ты здесь не одна. Тут живет Яков.

– Нет, – коротко пискнула мышь. – Не живет.

Марианн прикинул, что Мигнис чего-то не договаривает. С другой стороны, мышь – неплохой собеседник. Ночью в лесу в темной хижине жутко. А разговоры пусть и с мышью отвлекают от одиночества и страха ночного удушающего кошмара. И Марианну хотелось говорить и слушать.

– Может, на свет идет? – предположил Марианн, возвращаясь к беседе об Якове, – Без лампы не может найти дорогу? – Тут Марианна озарила мысль. – Так это он тут в округе бродит! Я же видел его.

Мышь не ответила. Она вяло шевелила усами. Казалось, задремала. Марианн посмотрел с минуту на мышь и задумчиво повторил:

– Я видел тут кое-кого. Хм, охотник, значит. Так он дичи пострелять пошел или силки проверить, а, Мигнис? – А про себя еще подумал: «Охотник знает все в округе как свои пять пальцев. Надо бы разузнать у него, как поскорее добраться до Волчьей горы?»

Дверь дрогнула. По оконному стеклу поскреб сквозняк, жалобно завывая в невидимую щель. Вдруг раздался грузный удар в дверь. Затем стук о порог. Марианн привстал и тут же застыл на месте от ужаса, когда увидел, как сквозь дверные доски просочилась фигура. Она чернела гуще тьмы в углу комнаты и в тоже время оказалась прозрачной. Когда она вплыла в область света лампы, то сквозь нее проглядывалась бревенчатая стена. В тоже время сумрачное нутро фигуры было, несомненно, живым, так как шевелилось.

Призрак! Немой крик застыл на устах Марианна. Все тело сковал ледяной страх.

Призрак был столь высоким, что его голова подпирала балку потолка. Облаченный в грязную меховую шубу непонятного зверя, он сам выглядел лохматым. Он бесшумно парил по комнате, не замечая человека, и завис в углу над сундуком. Могло показаться, что призрака мучает, терзает бремя потустороннего бытия, потому что послышался тихий протяжный стон.

Марианна охватили оцепенение и ужас. Холодок, как липкий ветерок, пробежал по спине. Кровь стыла в жилах.

Неожиданно призрак повернул к Марианну свое белесое лицо. Из-под густых и сдвинутых бровей зияли черные дыры, которые, несомненно, испепелили человека, если бы могли. У призрака отсутствовали глаза.

От присутствия этого бестелесного существа в доме похолодало. Марианна затрясло мелкой дрожью.

А вот Мигнис не выказывала ни удивления, ни страха. Она только лениво зевнула.

В неестественно длинной руке призрак держал топор. Черный с изъянами на грязном лезвии, словно земляные черви изъели не только рукоять, но и лезвие. Топор отнюдь не выглядел бестелесно-прозрачным. Напротив, он казался настоящим и твердым, вполне осязаемым, если им ударят. Вот только как топор прошел через дверь, ошеломленный юноше не подумал. И может, топор он поднял возле сундука в углу и не притащил с собой.

Призрак не двигался. Марианн тоже. Так прошла минута напряжения и безмолвного ожидания, что показалась тягостнее вечности. И тут Марианна посетила догадка, вселяющая надежду на спасение, что призрак его не видит.

Но Марианн огорчился, вспомнив, что Мигнис говорила о лампе, на свет которой и приходит Яков. Значит, призрак все же зрячий.

Яков медленно поплыл по воздуху, поворачиваясь то боком, то грудью. В его походке проявились кривые и пульсирующее движения, нездоровые, будто левая нога не слушалась его, как если бы он отталкивался от пола только правой ногой. Хотя ноги не касались пота. Руки-щупальца потянулись к Марианну.

Марианн попятился. Спина уперлась в стену. Три шага разделяло Марианна и призрака. Массивная фигура Якова закрыла собой лампу, отчего комнату тут же поглотил мрак. Огонек светила-лампы померк, но еще пробивался сквозь полупрозрачный мех шубы.

Стон. Темная фигура рванулась к Марианну и в мгновенье ока чернота накрыла его. Марианн свалился на пол, выскакивая из-под черноты призрака, из его ледяных объятий.

Дверь настежь распахнулась и с треском ударилась о стену. По снегу на пороге и двери запрыгал яркий свет. Громкий гул, металлический рокот ворвались внутрь хижины, будоража собой затхлый воздух. Языки пламени в очаге нырнули под поленья, и неистово запрыгали, цепляясь за жизнь и тая на глазах. Тем не менее, они вырвали из темноты комнаты стол, дверной косяк и разбросанные по полу поленья.

Воздух содрогнулся, белые снежинки закружились, превращаясь в клубы белого тумана. Марианн лежал на полу и таращился на ворвавшийся ураган, спасший ему жизнь. Призрак, зависший над юношей, обернулся, затем, ведомый только ему порывам, молнией вылетел в ночь, пройдя сквозь стену рядом с дверью. Он зычно завопил, а потом неистово зарычал. В этом крике Марианну примерещились слова «Я-ако-ов» и «зола».

Металлический рокот утих. За открытой настежь дверью снова воцарился мрак, и только ветер жалобно завывал, насыпая острые белые песчинки на пол. Марианн подполз к двери и выглянул наружу. По рельсам уносился прочь поезд, отбрасывая вокруг себя прямоугольные пятна света. Еще секунда, и он скрылся за невидимым поворотом, оставив после себя вихрь беснующихся в танце снежинок. Марианн затворил дверь, запер на засов, отпрянул и насторожился. Ничего не услышав по ту сторону, Марианн пробубнил, скорее себе, чем Мигнис:

– Ничего себе Яков! Во как напугал! – Марианна еще била дрожь, но звук собственного голоса придавал уверенности. – Да еще и поезд этот шуму наделал. А может, как раз и кстати! Ведь если б не этот переполох, Яков напал бы на меня.

Это был не вопрос, но мышь отозвалась невозмутимым голоском:

– Не знаю. Я никогда не видела его таким прежде.

Мышь сидела на прежнем месте.

– Какая теплая шерсть! Интересно, какому зверю она принадлежала? – тихо промолвила она, обнюхивая варежку. Приход Якова ее совсем не заинтересовал. Хладнокровность маленькой мыши снова вызвало восхищение у Марианна.

– Кажется, ушел. – облегченно выдохнул Марианн, но предчувствие близкой опасности не отпустило, а наоборот усилилось, – Что могут сделать призраки живым? Стоит ли их опасаться?

– Стоит всего опасаться и сторониться, что тебе неведомо, Ми-ми-марианн. Вот чем мир духов отличается от мира теней, скажешь?

– А это разве не одно и то же? Призраки они и есть призраки.

– Нет, – совсем тихо и осторожно сказала Мигнис, как будто ее мог услышать еще кто-то из привидений, и подмяла лапами варежку под себя. – Я нахожу оба этих мира интересными и таящими мощную темную энергию. Иногда эта энергия высвобождается. Особенно когда миры пересекаются.

Марианн споткнулся. Похоже, слова Мигнис навели не меньше жути и потустороннего чем появление Якова. А мышь, не замечая испуга худого продрогшего юноши, задумчиво пищала:

– Проявление этих сил редкое, опасное, но завораживающее ми-действие.

Марианн поежился и направился проверить очаг.

Красные искры сжались до размера медяка и спрятались в осыпающихся углях. Кочерги нигде не нашлось, и Марианн подобрал щепку с пола. С ее помощью он расшевелил огонек и его угостил большим сухим поленом.

«Почему она назвала его охотником? Охотники берут с собой ружье, сумку для дичи, но не топор!»

Совсем не так Марианн представлял себе охотников.

«Он приходит, если зажечь лампу. А кто ее зажигает, она так и не ответила. И что еще за темные миры?»

Марианн пнул полено в очаге.

Поднялся угольный дым. Марианн вдохнул его и закашлялся. Горло обожгло едкой дымкой, и он понял, что чертовски хочет пить.

Стараясь не смотреть на мышь, он нашел свой рюкзак и с радостью извлек пластиковую бутыль с водой, поспешно открутил крышку и примкнул к горлышку. Тяжело дыша после больших глотков холодной воды, Марианн все же не удержался и взглянул на скамью.

Мышь внимательно смотрела на него, склонив голову на бок. Злиться на Мигнис и, тем более, винить ее в чем-то Марианн не мог. Он осторожно трясущимися руками налил воду в крышку от бутылки и поставил на скамью. Мышь, не раздумывая, приняла дар – полакала воду, прикрыв глазки, затем принялась усердно вытерать мордочку.

Марианна улыбнулся. Мышь ему все больше нравилась.

– Это намного вкуснее талого снега, – сказала Мигнис, увидев непонятную ей улыбку на лице человека.

Убирая бутылку обратно в рюкзак, рука Марианна наткнулась на шуршащий пакет. Тут ему припомнились слова директора Дефостера про «самое необходимое» в рюкзаке, и Марианн решил осмотреть свои запасы. Упаковка нарезанного хлеба, десять пачек сыра в пластинках, упаковки крекера, около десяти шоколадных батончиков и вторая пластиковая бутылочка с водой. От вида еды тут же заурчало в животе. Голод, дремавший глубоко под инстинктом выживания, усталостью и страхом, вдруг загорелся неудержимым пламенем, сводя с ума.

У голодного Марианна возникли образы ужина, который он пропустил. Горячая каша с мясной подливкой и тыквенная запеканка с травяным чаем. Как ему сейчас захотелось ощутить вкус запеканки! Ах. Согреться обжигающим чаем. Мечтательному взору представился довольный Френк, жующий запеканку.

Не медля ни минуты, Марианн предложил Мигнис отужинать и принялся вскрывать упаковки.

Бутерброды всухомятку никогда не были такими вкусными, как в этот вечер. Марианна и в школе кормили неплохо. Но сегодняшний сыр и хлеб дурманили сознание особой терпкостью и глубиной вкуса. Мигнис поела совсем немножко сыра даже для мыши. Только два раза укусила. Кусочек хлеба она только понюхала. Марианн благоразумно убрал его в рюкзак.