6.

-Ты что сделал? – уточнил Келлфер, скидывая с себя остатки иллюзии.

–Я избавился от проблемы, – упрямо посмотрел ему в глаза Келлтор. – Как ты раньше. Он нас увидел. Его нельзя было оставлять в живых. Ты сделал то же с тем, первым.

–Нельзя было высовываться из-за завесы, – отчеканил Келлфер. – Я дал указания, и ты не выполнил их. Из-за этого, – он кивнул на раскинутое звездой тело пар-оольца, – нас будут искать. Учитывая, что мы вынуждены скрываться здесь неделю, это может быть критичным. Почему, ради Света и Тьмы, ты вылез?

Келлтор отвел глаза. Келлфер проследил за его взглядом: сын обеспокоенно смотрел на женщину, ставшую причиной всего творившегося здесь безумия. Илиана очнулась раньше времени и сидела, прислонившись спиной к стене. На мужчин она внимания не обращала. Келлферу показалось, что ее бьет дрожь. Подол, от которого он сам оторвал кусок белой ткани для глупого, но действенного представления, обнажал тонкие изящные лодыжки. Девушка была босой и на удивление чистой для того, кто провел в клетке почти десять дней. Он вгляделся в ее лицо: красивое, молодое, со слегка вздернутым тонким носом и пухлыми губами. Кожа ровная, ни морщинки и будто приглушенно светится. Келлтор был прав: если ей больше двадцати лет, она не может быть обычным человеком, и дар ее довольно силен.

Илиана будто в отчаянии запустила пальцы в длинные золотые волосы и убрала их от лица, с силой сжав у самой головы. Глаза ее были закрыты.

–Значит, это она вышла из-за завесы?

–Ты же не собираешься причинить ей вред? – взвился Келлтор. – Она ни в чем не виновата! Она просто пришла в себя, и я…

–Ладно, позже, – с досадой решил Келлфер. – Ты перерезал ему горло. Это никто не примет за случайность. Мне придется и его сжечь. Для этого тело нужно вытащить за пределы храмового комплекса: здесь такой серьезный заговор оставит след, по которому нас найдут. Так что у тебя есть неотложное дело: вынеси его наружу. Используй восточный ход, короткий, по северному я пустил живого охранника.

–Надо было и его убить!

–Ты так считаешь?

Келлфер даже не стал объяснять сыну, почему стоило оставить в живых того, кто мог бы объяснить произошедшее не следом влияния соседней страны, хрупкий мир с которой и так еле держался на взаимных уступках и настороженности, а греховным безумием одного из пропавших своих.

–За ним путь я закрыл, он не вернется. Если будешь волочь по земле, замети след. Как только окажешься снаружи, накинь на труп плащ и возвращайся. Твоя женщина пока уберет разведенную тобой грязь. Вешеехеши.

Плотный воздушный поток окутал шею мертвого, и кровь перестала течь.

–Ты ничего не заставишь ее делать! – блеснул глазами Келлтор. – Кровь можно просто засыпать.

–Мне все равно, кто из вас это сделает, – легко отступился Келлфер. Ему и самому не понравился образ того, как изможденная девушка в белом платье копается в мокрой глине.

Келлтор вдруг упрямо глянул на отца:

–Я его не потащу.

Келлфер знал этот взгляд: с ним парень еще в детстве отказывался убирать за собой разбросанные им в кабинете отца статуэтки и книги.

–Потащишь сейчас же, Келлтор.

Девушка у стены пошевелилась, поджимая под себя ноги.

–Называй меня Дарисом, – снизив тон почти до шепота, потребовал Келлтор. – И не надо… показывать, будто ты главный.

Келлфер хмыкнул. Все было понятно: мальчишка не хотел падать в грязь лицом перед женщиной, которую считал любовью своей жизни. Что ж, удобно.

–Тогда слушайся, – так же шепотом ответил он. – И я не стану унижать тебя при твоей прекрасной даме. Можешь сделать вид, что это твое решение.

Келлтор сжал зубы. Он хотел что-то сказать, но передумал.

Келлфер с раздражением наблюдал, как Келлтор вернулся к Илиане и присел перед ней, как взял в свои руки ее тонкие кисти. Она дернулась, будто его прикосновение было ей неприятно, не стала смотреть сыну в лицо, закусила губу. Келлтор что-то шептал ей, но она не отвечала, только кивнула, когда Келлтор неохотно поднялся. Зло зыркнув за отца, он подхватил громадного пар-оольца под мышки.

.

Как только сын скрылся, девушка поднялась и легко, бесшумно подошла к Келлферу. Она остановилась в шаге от него и склонила голову.

–Спасибо, – тихо сказала она, без предисловий. – Я понимаю, что только благодаря вам мы живы и я на свободе. Спасибо.

–Ты еще не свободна, да и мы тоже, – ответил Келлфер, разглядывая светлую макушку. Девушка продолжала дрожать, и все еще не смела поднять глаз. – Зачем ты вышла из-за завесы?

–Мне пришлось, – твердо ответила девушка. – Ваш сын вынудил меня.

–Чем же? – сощурил глаза Келлфер, понимая, что уже знает ответ.

Илиана его не озвучила, вместо этого посмотрела, наконец, вверх, и Келлфер неожиданно для себя утонул в голубизне ее глубоких, как небо, и печальных, как дождь, глаз.

–Со всем уважением к вам, я думаю, что есть вещи, которые стоит оставить между мной и Дарисом. Мы заключили сделку, и он хочет, чтобы я выполнила свою часть, вот и все.

Сделку, значит, отметил Келлфер. С чего бы Келлтору, уверенному в себе и обласканному вниманием, заключать сделку с женщиной, какой бы красивой она ни была?

–И каковы условия?

Она смутилась.

–Он меня спас, а я выйду за него замуж.

–Сдается мне, сейчас он хочет не обвенчаться с тобой. Знаешь, Илиана, – вкрадчиво протянул Келлфер, – ты вызываешь у меня все больше вопросов, как и мой сын, внезапно с головой погрязший в необычайно сильной любви и потерявший всякую осторожность.

–Как вас зовут? – вдруг спросила она напрямую.

Келлфер усмехнулся.

–Келлфер.

–Вы герцог? – продолжила она. Келлфер приподнял брови, и девушка объяснила: – Я не знаю, как к вам обращаться, а Дарис сказал, что он из рода желтых герцогов.

–Из рода желтых герцогов его мать. Меня можешь называть по имени.

–Поняла, – кивнула девушка и отошла. – Я Илиана.

–Я знаю, – иронично заметил Келлфер. – Мне интересно другое: как знаток разума свернул мозги моему сыну и зачем он это сделал. Я слушаю тебя.

Девушка застыла и, кажется, перестала дышать. Келлфер мог поклясться, что сердце у нее колотится, как у запутавшейся в силке птички. Но лицо она удержала, только покраснела немного.

–Я могу доверять вам?

–Какой у тебя выбор?

–Вы правы, – неожиданно зло ответила Илиана, и вдруг Келлферу стало жалко ее. – У меня никакого выбора. Сначала у меня не было выбора, когда пар-оольцы сожгли заживо моих родителей и убили чуть ли не всех, кого я знала. И не было выбора, когда меня связали и как животное бросили в загон с другими такими же рабами. Не было выбора, когда меня заперли в этой ужасной клетке, и когда мне приказывали выходить и мыться под пристальным взором этих… мужчин. У меня не было выбора, когда я сидела в ней, и ваш сын оказался единственным, кто меня пожалел и кто дал мне надежду на спасение. Потом у меня не было выбора, когда он потребовал от меня принести клятву принадлежать ему, и когда чуть не изнасиловал меня, и теперь, когда он запускает пальцы мне под юбку, у меня тоже выбора нет. И в разговоре с вами у меня нет выбора, ведь вы не поверите мне, что у меня не было ни умысла, ни возможности свернуть мозги вашему сыну, и я вынуждена просто оправдываться, надеясь, что вы меня пощадите, и когда Дарис вернется, он не найдет здесь еще и моего трупа.

–Хорошо говоришь, – заметил Келлфер, обходя девушку. Что-то в ней не давало ему покоя, тревожило глубоко свернувшееся внутри чувство, не поднимавшее голову долгие годы. – Значит, Келлтор, которого ты зовешь Дарисом, сам влюбился в тебя. Почему?

Илиана встретила его взгляд. В глазах ее читалось отчаяние.

–Я не знаю. Может быть, он просто любит женщин, попавших в беду. Может быть, его возбуждают такие вещи, и моя беспомощность ему по вкусу. Я… – Она запнулась.

–Не можешь прочитать мои мысли? – понимающе улыбнулся Келлфер. – Неуютно?

–Не могу, – ответила Илиана честно. – Почему?

Глубоко спрятанный под одеждой амулет, подаренный ему черным герцогом Даором Карионом, продолжал исправно защищать Келлфера, как и последние два десятка лет. Раньше он и не знал, что черный треугольник с мерцающей звездой по центру может не только остановить вторжение в память, но и закрыть разум от дара, подобного дару Илианы. Даор был действительно хорош в артефакторике, и даже это напичканное амулетами место не сбивало работы его творения.

–Придется нам говорить на равных, – поддел ее Келлфер. – Забытое чувство? Ты привыкла иметь преимущество.

Почему-то ее хотелось обвинить. Найти в ней изъян, изобличить ее подлые планы. Как-то понять, что она не стоила всех этих беспокойств, как не стоила того, чтобы задерживать на ней взгляд, и что ее нужно бросить здесь, и больше не видеть этих беспокойных синих глаз.

–Мое преимущество никогда не использовалось мной во зло, – не смутилась Илиана. – Я привыкла помогать людям. Вы обвиняете меня. Почему? Что я сделала вам? Недостаточно уважительно поблагодарила вас за помощь? Вы, как и ваш сын, предпочли бы, чтобы я расплатилась собой? Как я уже сказала, я принадлежу вашему сыну, и договаривайтесь с… – Голос ее дрогнул, и вдруг Келлфер осознал, что уверенность и дерзость, с которыми она набрасывалась на него, лишь показные, и ему стало стыдно. – Моим, очевидно, хозяином.

Илиана отвернулась, пряча льющиеся слезы, и замолкла. Келлфер видел, как она сдерживает всхлипы, как сжала в кулаки пальцы, как завесила лицо своими золотыми волосами, чтобы он не увидел, как ей плохо.

Келлфер хотел что-то сказать, как-то утешить Илиану, но тут услышал шаги Келлтора и опустил протянутую было руку.

7.

Вторые сутки мы скрывались в подземельях под храмом, крысами забираясь в самые неприметные их уголки. Келлфер с сыном часто что-то обсуждали, спорили, но меня Дарис всегда просил держаться в стороне и не встревать в принимаемые ими решения. Я кивала и отходила на несколько шагов, продолжая слушать его мысли. Дарис, казалось, ненавидел своего отца, но соглашался с ним, признавая его правоту, и за этой поверхностной неприязнью пряталось глубокое восхищение с глубокой же завистью. Из его мыслей я узнала, что Келлфер был властным и могущественным шепчущим, что – подумать только! – руководил Приютом Тайного знания, того самого ордена, поступить куда я не могла и мечтать. Келлфер, похоже, был рожден в безымянной семье и привык жить скромно, и хотя Дарис нередко пытался объяснить себе, что его ждет куда более свободная судьба, за магические возможности своего отца он был готов отдать половину всего, что ему принадлежало.

Я понимала его. Во многом другом – нет, но в этом – безусловно. Келлфер внушал трепет. Я видела, как играючи он расправлялся с теми, кто взял наш след, и с какой небрежностью создавал иллюзии: на моих глазах мешок с глиной превратился в копию моего изуродованного тела, не только внешне, но и на ощупь. Все давалось Келлферу легко. Мы рядом с ним были как беспомощные и несмышленые дети: казалось, он возился в нашей песочнице только потому, что жалел нас, зная, что мы пропадем без его участия.

Его мало волновали неудобства нашего вынужденного пристанища. Он невозмутимо уходил в город и приносил нам свечи, еду и воду, которые, как сам объяснил Дарису, не мог сотворить в стенах храма, не привлекая внимания.

–Чем меньше заговоров – тем меньше вероятность, что нас обнаружат, Келлтор, – говорил Келлфер сыну. – Шептать я буду только вне ходов.

–Я не верю, что ты не можешь вывести нас отсюда! – понижал голос Дарис, думая, что я его не слышу. – Придумай что-нибудь! Мы не можем сидеть в этих подземельях так долго!

–Вытащить – могу, – соглашался Келлфер, а затем кивал на меня: – Если мы будем вдвоем. У них есть ее кровь, и они обнаружат девушку в тот миг, как она переступит линию периметра.

–Это исключено!

–Вариант, в котором Пар-оол объявляет священный поход на Империю во имя правосудия – тоже исключен. Нам придется остаться здесь, пока не откроется следующее окно. Если так заботишься о своей женщине, прекрати искать выход, которого нет. – Он никогда не называл меня по имени, разговаривая с сыном. – Выбираться ей имеет смысл только за миг до использования портального окна.

–Я обещал ей покои замка, слуг и драгоценности, – почти шептал Дарис. – Не могу я сказать ей ютиться на каком-то тряпье целую неделю!

–Это лучше клетки и казни, – пожимал плечами Келлфер. – И это временно. Пока – ешьте и пейте, занимайте друг друга как хотите, но не мешайте мне просчитывать изменения заговоров в этом напичканном артефактами месте, а то нас всех поймают и посадят по клеткам.

Я была очень благодарна, и я благодарила Келлфера, а Дарис неизменно злился, хотя и старался этого не показывать. Почему-то мне было стыдно перед его отцом за то, как легко и с высокомерием Дарис принимал помощь, благодаря которой мы остались в живых и могли есть, пить и отдыхать, не боясь быть убитыми во сне.

.

Мне нравилось следить за Келлфером. Он не был похож на человека, по крайней мере, ни на одного из тех, кого я когда-либо знала. Даже когда просто сидел на свернутом ковре, прислонившись к стене спиной, было видно, что что-то с ним происходит, что он обдумывает сложный вопрос, ищет решение какой-то задачи. Когда Келлфер изучал свитки, тоже купленные им на рынке, он улыбался одними уголками губ. Я так хотела прочитать его мысли в этот момент! Мне так хотелось узнать его лучше. В голове не укладывалось: директор Приюта Тайного знания – здесь, на расстоянии нескольких шагов от меня, дорабатывает таинственный магический язык. Его присутствие добавляло в происходящее ноту нереальности. Я пока не решалась отвлекать его, но, признаться, отчаянно искала повод заговорить с ним так, чтобы не раздражать Дариса – и, как назло, повод не находился.

Иногда Келлфер внимательно смотрел на меня, ничего не говоря, и я не выдерживала его взгляда – пряталась за обустройством нашего скудного быта: за готовкой добытого им для нас мяса, за уборкой грота, ставшего нам домом. Я организовала очаг, расстелила найденные нами на разрушенном подземном складе ковры, свалила тюки с тряпьем и пряными травами так, чтобы можно было спрятаться за них как за ширму или использовать для сидения, я выстирала в подземной реке тяжелые одеяла, отчистила до гладкости грубую глиняную посуду, расставила свечи в углах грота и подвесила подсвечники на цепях. Я все время делала вид, что занята. Это был повод избежать расспросов Келлфера и отвлечь внимание его сына от моего тела.

Дарис все время касался меня. Отец иногда окрикивал его, когда Дарис хватал меня слишком грубо и откровенно, и тогда он садился у моих ног, и облизывал свои горячие губы так, как мог бы облизать мои. Я старалась не слушать его мысли в тот момент: ему казалось, что одежды на мне слишком много, и что если бы отца не было рядом, я бы трепетно бросилась в объятия своего суженого. От сцен, разыгрывающихся в его воображении, у меня земля уходила из-под ног. Я искала глазами невозмутимого Келлфера – и жаркая рука похоти и ужаса ослабляла хватку.