пишу Вам, а на столе передо мной разложено содержимое моего портфеля. Ноутбук, телефон, контейнер с ланчем, газета «Копенгаген пост» и Ваше письмо. Все эти вещи (за исключением Вашего письма) я неизменно находил у себя в портфеле и раньше, до того, как Биргитт не стало, но она каждый день подкладывала туда что-нибудь новенькое. Иногда собственный рисунок, иногда цитату, которую вычитала в книге и выписала для меня на отдельный листок, иногда рецепт блюда, которое собиралась приготовить на ужин. Если она не находила сил на подобные сюрпризы, то просто подкладывала в портфель свою сережку, перчатку или фотографию. Что бы это ни было, я понимал послание, которое Биргитт вкладывала в эти вещицы: «Я все еще жива, и я планирую оставаться живой, когда ты вернешься с работы».

Когда я вернулся к работе после смерти Биргитт, то первое время носил ноутбук, телефон, газету и ланч в карманах или под мышкой. Чтобы не приходилось снова и снова открывать портфель и видеть, что, кроме этих вещей, внутри ничего нет. Конечно, так было в самом начале, когда я не мог справиться с горем. Теперь я, как и прежде, ношу портфель с собой. Но каждый день мне грустно вспоминать, что в нем нет ничего, вселяющего надежду. Я никогда не надеялся на что-то сверхъестественное. Достаточно было знать, что Биргитт будет ждать меня дома, когда я вернусь. Теперь я надеюсь только на возвращение надежды или хотя бы некогда знакомого мне чувства, что можно радоваться простым жизненным мелочам.

Она умерла через два дня после того, как мы отпраздновали тридцатилетнюю годовщину нашей свадьбы, двадцать месяцев назад. Все это время в моем портфеле не было ничего, кроме инструментов для работы, еды или новостей о людях, которых я не знаю и никогда не узнаю. Сегодня я принес с собой на работу Ваше письмо.

Спасибо.

Андерс

Бери-Сент-Эдмундс

1 июня

Дорогой Андерс,

у меня никогда не было портфеля. А еще я никогда не носила на работу ланч, если, конечно, не считать бутерброды, которые я время от времени беру с собой в поля во время сбора урожая. Но ноутбук, например, у меня есть.

Вспоминаю Ваше письмо, датированное первыми числами мая. В нем Вы предположили, что после Вашего рассказа о супруге наша переписка продолжится в более радостном ключе. И что же? Вместо этого в ней стало больше печали. Вынуждена признаться, что Ваше последнее письмо растрогало меня до слез. Если я придумаю, что из обнаруженного на дне портфеля могло бы утешить Вас, то сразу отправлю это Вам. Будем считать, что эта вещь скользнула в конверт, стоило мне отвернуться. Впрочем, наверное, мне не стоило делиться с Вами этой милой идеей. Тогда это стало бы сюрпризом. Но я ведь могу вообще никогда не найти подходящего подарка, а даже если и найду, Вам он, вероятно, покажется не более чем случайным объектом, который по ошибке угодил в конверт, пока я писала письмо. Видите, я уже разговариваю с Вами так, словно Вы стоите рядом со мной).

Перехожу к радостным новостям. На прошлой неделе вышла замуж моя младшая дочь Мэри. Мы все нарядились и отправились в деревенскую церковь. Мэри, такую прекрасную в простом, но элегантном платье, провел по проходу ее отец, похожий на стог сена во взятом напрокат парадном костюме. Мэри вышла замуж за молодого человека из Литвы по имени Василий. Они познакомились, когда Василий заступил на работу в надворных строениях, которые мы переоборудовали под летние дачи. Жених тоже взял костюм напрокат и выглядел в нем как богемский принц, прибывший издалека за своей невестой. После церемонии мы отправились в местный отель, где было много еды (которую не пришлось готовить мне, и в этом было особенное удовольствие) и все произносили речи. День тянулся долго, приходилось ждать смены блюд, тосты не просто произносили один раз, их еще и переводили с одного языка на другой. К окончанию официальной части все члены моей семьи, кроме Мэри и меня, успели выпить больше, чем привыкли и чем пошло им на пользу. Литовцы пили значительно больше, чем мы, но делали это как-то более умело. Алкоголь превратил их угрюмость в радостную бодрость, а с нашей стороны многие, кто искренне радовался с утра, под воздействием напитков расчувствовались или начали вступать в споры. Тем не менее я с огромным удовольствием наблюдала за Мэри, которая выглядела такой счастливой.

Я никогда не думала, что она выйдет замуж. Не подумайте, я вовсе не имею в виду, что жизнь женщины может считаться полноценной, только когда она становится женой. Я с радостью приняла бы решение Мэри никогда не связывать себя узами брака. Просто всем нам нужен кто-то близкий. Кто-то, о ком можно заботиться и кто позаботится о нас. До тех пор, как Мэри познакомилась с Василием, она особенно ни с кем и не дружила. Для меня она остается загадкой. Впрочем, как и каждый из трех моих детей. Я хорошо справлялась, когда они были маленькими и беззащитными, когда нуждались в любви и заботе. Эдварду все это давалось очень тяжело, я же от природы любила обниматься, утешать, играть. Как только дети стали самодостаточными, я перестала понимать, как вести себя с ними. Они так безапелляционно стали сами собой, что я не чувствовала себя вправе диктовать им, как поступать, или даже давать советы. Я сама никогда не делала выбор (по крайней мере, правильный), так кто я такая, чтобы им указывать? На этом этапе их жизни Эдвард очень успешно вышел на первый план. Я бы сказала, он взял детей за руку и подвел к тем местам, в которых они в конечном счете и оказались, хотя в действительности этот процесс был куда более жестоким, чем я пытаюсь представить. Не в физическом смысле. Эдвард ни секунды не сомневался, что знает, какой путь подходит каждому из них наилучшим образом, и не оставлял им особого выбора, хотя дети в нем не особо-то и нуждались, и – вот те раз! – он оказывался прав. Все они в конце концов так или иначе остались на ферме и, кажется, только о том всю жизнь и мечтали.

Оба моих сына, Тэм и Эндрю, стали фермерами и ни разу в жизни не усомнились в правильности сделанного выбора. Мэри выучилась на бухгалтера и вернулась на ферму вести счета. Знакомые женщины поздравляют меня с тем, как ловко я удержала всех троих в родном доме, где они всегда рядом, радуют меня и позволяют чувствовать себя надежно и безопасно. Пишу «поздравляют меня», хотя сама знаю (да и они знают), что я не имею к этому ни малейшего отношения. В этих разговорах они отмечают то, что считают моим незаслуженным везением.

Мэри ведет бухгалтерию не только на нашей ферме. К ней обращаются многие окрестные фермеры и владельцы сельскохозяйственных предприятий. Кроме того, именно Мэри всегда придумывает, как приумножить доходы фермы. И не только с помощью того, чтобы сокращать затраты и увеличивать объем высококачественной продукции (меньше удобрений, меньше рабочих рук, культуры более высокой урожайности), о чем постоянно говорят Эдвард, Эндрю и Тэм. Мэри занимается поиском всевозможных грантов на замену живых изгородей, засеивание края поля, управление водотоками. Если бы не ее участие, мы не установили бы солнечные батареи и, соответственно, не могли бы зарабатывать, производя электроэнергию. И не сдавали бы домики туристам, а ведь именно так в нашей жизни появился Василий.

Я думала, Мэри никогда не удастся с кем-то сблизиться, потому что ее совсем не заботит, кто и что о ней думает. Она чрезвычайно прямолинейна. Говорит мало и только о фактах, но никогда не делится своим мнением и уж тем более эмоциями. Когда собеседник сообщает что-то, на ее взгляд, неумное или неправильное, дочь всегда так и говорит, прямо в глаза. Иногда мне кажется, что в английском языке слишком много вариантов выражения одной и той же мысли, и мы в разговорах пользуемся этим свойством на полную катушку, маскируя свои претензии фразами, которые максимально смягчают удар. Так вот, Мэри никогда так не делает. Она худая, высокая, с крупными чертами лица (как ее мать) и, боюсь признаться, всегда скорее не нравилась мужчинам, чем наоборот. Василий тоже немногословен, и не только потому, что средне владеет английским. В компании своих друзей-литовцев он всегда выступает тем самым молчуном. Сначала я гадала, может ли Мэри нравиться в нем именно то, что он не высказывает мнений, с которыми она не согласна. Почему она ему нравится, я и вовсе понятия не имею. Однако они очень друг другу подходят, и, наблюдая за ними на свадебном банкете, я отчетливо поняла, что их ждет счастливая жизнь. Это чувствовалось в том, как они молчаливо поворачивали головы друг к другу или случайно касались друг друга, без особой цели, просто так.

Итак, Мэри счастлива. Эдвард счастлив, что дочери удалось укрепить семью и ферму еще одной парой крепких рабочих рук. Я счастлива, потому что люблю дочь и желаю ей только счастья, но совершенно перестала понимать, как могу сделать ее счастливой, с тех самых пор, как она перестала просить меня поиграть с ней. Теперь эта задача полностью ложится на плечи Василия.

Радостный финал. Расскажите о своих детях.